«Прочь! Прочь с моей земли! Прекратите бесчинства и кровопролитие!»

Навии приближались к ней на полусогнутых ногах, а впереди всех – голубоглазый воин, который сёк её кнутом. Опустившись на колени, он снял шлем, и на плечи ему упала золотая вьющаяся грива. Мужественно хорош собой был мерзавец, но Цветанке хотелось перегрызть его длинную, могучую шею. Мягкой поступью хищницы она приблизилась к нему, а он, взирая на неё голубыми льдинками своих чистых безжалостных очей, обратился к ней:

– Госпожа, молю тебя о прощении: я посмел поднять на тебя руку. Скажи, кто ты? Ты – посланница Маруши? Чего ты хочешь? Мы всё исполним!

«Всё, чего я хочу – чтоб вы убрались отсюда!» – рыкнула Цветанка.

– Если такова твоя воля – да будет по слову твоему, – поклонился золотоволосый навий.

Цветанка не верила своим глазам: он достал большой, окованный золотом рог и протрубил в него. Протяжный гул пронёсся над землёй тоскливым кличем, и отряд навиев, построившись, направился прочь из разорённой, обескровленной деревни. Горе ещё реяло над головами чернокрылой птицей, овдовевшие бабы выли у чёрных кострищ, а уцелевшие мужики, чумазые и хмурые, смотрели исподлобья на белую волчицу, которая с болью во взоре бродила по улочкам синеоким призраком. Видно, не верилось им в своё спасение, дарованное Марушиным псом... «Какой-то здесь подвох», – должно быть, думали они.

Возле домика Цветанка рухнула наземь в человеческом облике. Во рту стояла горькая сушь, в багровых следах от кнута горела и постукивала боль, а к ней уже спешила встревоженная Невзора:

– Цветик, кто тебя так?

Она подогрела воду, и Цветанка обмылась, дрожа и кусая губы. Слова застряли глубоко в горле, а сердце ныло тлеющим угольком. Только на следующий день смогла она рассказать Невзоре о случившемся, а также забрала забытую в лесу около Зайково тележку с добычей. Не до обмена было сейчас жителям...

Мука закончилась, крупы оставалось на два-три обеда для Светланки, и Цветанка отправилась на разведку в город. Нижний Волчок с виду как будто продолжал жить обычной жизнью, но по несчастным и испуганным глазам горожан Цветанка поняла: беда пришла и сюда. А вскоре она и здесь увидела навиев, которые спокойно расхаживали по улицам. Порасспросив жителей, воровка узнала, что город был сдан захватчикам без боя – по распоряжению градоначальника, получившего приказ от самого князя.

У Цветанки была с собою связка беличьих шкурок, но обменять их на съестное не получилось: на торговлю или мену теперь следовало получать разрешение у новых хозяев города. Ткнувшись в пару-тройку мест и получив отказ, Цветанка снова ощутила предвестники яростного вихря в груди. Вдруг её осенило: если навии, увидев её в облике белой волчицы, покинули деревню, то, быть может, ей удастся прогнать врага и из города? Скинув одёжу в укромной подворотне, Цветанка перекинулась в зверя, но шерсть её снова стала обычной, тёмно-серой... Как же так? Встреча с прекрасной девой в облачном чертоге казалась такой настоящей, при воспоминании о поцелуе душу Цветанки всё ещё наполняли отголоски небесного восторга, отнимающего дар речи. Неужто сама богиня Маруша разговаривала с нею? Не такой, совсем не такой представляла её себе воровка...

Раздосадованная, она вернула себе человеческий облик и побрела по городу в раздумьях. Над головой тяжело клубились жуткие тучи, сырая мостовая блестела под ногами, пепельный сумрак был приятен и удобен для глаз, но промозглый осенний воздух горько пах невзгодами. Грудь Цветанки окаменела от тревоги: как же раздобыть теперь хоть какую-то снедь? Из чего варить кашу для Светланки, если без разрешения навиев даже крупы не купить? Оставалось только одно: тряхнуть стариной, вспомнив своё воровское ремесло...

– Эй! Кто таков? – остановил её грубый окрик с иноземным выговором, а на плечо грозно опустилась тяжёлая рука.

Её остановила пятёрка воинов, следивших, видно, за порядком на этой улице. Цветанка оскалила клыки.

– Свои, – проворчала она. – Что ж вы, заразы, житьё нам так усложняете? Без вашего разрешения ни вздохнуть, ни пёрнуть скоро будет нельзя...

– Что нашему собрату-псу из Яви потребно? – спросил здоровенный воин в шлеме с чёрными перьями, горделиво реявшими на ветру. – Разрешение нужно людям, а собратья – свободны. Ты можешь получить всё даром.

– Вот оно как! – хмыкнула Цветанка, двинув бровью. – Ловкий ход, чтоб завлечь нас на свою сторону.

В ней клокотали противоречивые чувства: горький запах пепелища стоял в горле, взывая к возмездию, но стоило воровке закрыть глаза, как перед мысленным взором возникала плачущая от голода Светланка. Ледяной щит из гордости и ненависти к захватчику трещал и таял, стоило лишь одной тёплой слезинке малышки упасть на него.

Цветанка пребывала в растерянности. Впервые ей не требовалось ничего тащить тайком: городские запасы были для неё открыты – бери не хочу, только предъяви свои клыки оборотня. У дверей амбара, принадлежавшего городской верхушке, ей могли совершенно бесплатно отпустить мешок муки и столько же – крупы, но она предпочла честно купить то и другое у торговца, расплатившись шкурками. Цены подскочили почти вдвое, и на овощи пушных «денег» ей уже не хватило, но торговец, увидев клыки и желтоватые искорки в глазах, сам всучил Цветанке мешок репы и короб яблок.

– Возьми, возьми, только не трогай меня! – бормотал этот щуплый мужичок с редкой седеющей бородкой.

– Да не собираюсь я тебя трогать, дурило, – поморщилась Цветанка, пытаясь вернуть всё на место. – Оставь себе. Мне уже нечем платить.

– Не надо платить, бери даром, только сохрани мне жизнь! – махал руками торговец. – У меня жена, детушки! Сестра-вдовица...

Он сам запихал репу с яблоками в тележку Цветанки, трясясь осиновым листом, после чего спрятался за мешками и корзинами с товаром.

– Ничего платить не надо, – прогудел голос воина-навия за плечом. – Бери всё, что тебе понадобится, собрат.

Домой Цветанка возвращалась с мучительной тяжестью на сердце. Всё, что она украла за свою воровскую жизнь, не жгло её совесть так, как эти несчастные корнеплоды и яблоки, которые тряслись в тележке рядом с мукой и пшеном. Если бы не необходимость кормить Светланку, они с Невзорой и Смолко прожили бы и охотой, пальцем не тронув людских припасов... Но девочка росла, и одного только грудного молока ей было уже мало.

Неужто ей приснилось, что она – белая волчица? Однако свободная от навиев деревня подтверждала, что всё произошло наяву. Почему же у неё ничего не вышло во второй раз? Погружённая в думы, Цветанка почти не заметила, как добралась до лесного домика, но на подступах к нему застыла как вкопанная. Под деревьями стояли крытые носилки на жердях, рядом с которыми скучала четвёрка дюжих воинов. При виде Цветанки эти здоровяки и бровью не повели, переговариваясь вполголоса на своём языке, и воровка, осенённая жгучей догадкой, бросилась в дом.

Там она застала знакомого золотоволосого воина, который стоял перед Невзорой коленопреклонённый и взирал на неё с восхищением, а та с хмурым недоумением смотрела на него сверху вниз. Воистину, тут было отчего испытывать восторг: великолепное нагое тело черноволосой женщины-оборотня дышало гибкой и стремительной силой, взъерошенная густая грива обрамляла благородно-суровые черты лица, которые не портил даже шрам.

– О изумительная повелительница леса! Позволь приникнуть к твоим стопам, – разглагольствовал навий. – В нашем мире принято почитать женщину, как вершину божественного творения... Ты – самое прекрасное, совершенное создание, которое я когда-либо видел.

– Да будет тебе языком-то молоть, – хмыкнула Невзора недоверчиво, прикрывая собой Светланку, которая с бесстрашным любопытством выглядывала из своей огороженной кроватки. – Мягко стелешь, чужестранец, да не жестковато ли спать будет?

– Не совсем понимаю тебя, госпожа, но внимаю твоим словам, как благословенной мудрости с небес! – витиевато плёл свои речи воин.

Цветанка, поигрывая выдернутым из столешницы кухонным ножом, подошла и встала так, чтобы видеть лицо этого негодяя.

– Какого лешего ты здесь делаешь? – рыкнула она.

Воин, не поднимаясь с колен, почтительно склонил перед нею голову.

– Позволь для начала представиться, госпожа. Моё имя – Ойхерд. Не ведал я, что это твоя деревня, поэтому ещё раз приношу свои извинения за ущерб и оскорбление, нанесённое тебе лично. Я пришёл, дабы в меру своих возможностей возместить тебе убытки. Прошу тебя, прими от меня эти дары.

С этими словами навий указал на сундук, стоявший возле лавки. Цветанка откинула крышку, и в её воровские глаза соблазнительно и жарко сверкнули золотые монеты, насыпанные вперемешку с разнообразными драгоценностями: были тут и жемчуга светлые, и яхонтовые ожерелья, и обручья с алыми, как вишня, лалами... С губ Цветанки сперва сорвался ошеломлённый присвист, но в следующий миг она нахмурилась.

– Награбленным добром со мною рассчитаться хочешь, пёс поганый? – сквозь зубы процедила она, приставляя острие ножа к гладкой, сильной шее воина. – Ну-ну... А убирайся-ка ты отсюда вместе со своим кровавым золотишком, не надобно мне от тебя ничего! Никакие богатства не способны возвращать отнятые жизни и вливать кровь обратно в жилы!

– Не гневайся, госпожа, молю тебя! – воскликнул Ойхерд. – Как мне успокоить твоё сердце, как загладить вину? Ну... Ежели хочешь, сделай со мною то, что я сделал тебе.

Ойхерд протягивал Цветанке тот самый кнут, которым он сёк её до крови. Воровка подняла глаза и встретилась с взглядом Невзоры, в котором сквозь угрюмый мрак пробивался блеск насмешливых искорок.

– Думаю, следует хорошенько проучить этого красавчика, – молвила она, кривя уголок губ язвительной излучинкой.

– Не в том беда, что ты попортил мне шкуру, – с жгучим угольком боли у сердца сказала Цветанка. – Мне плевать, всё уже зажило. Беда в том, что твои воины много людских жизней зря отняли. За них ничем не отплатить. Даже твоей жизни будет мало.

– Ну, с паршивой овцы хоть шерсти клок, – решительно проговорила Невзора, беря у навия кнут. – Давай-ка, добрый молодец, иди во двор. Там ты своё и получишь.

Ойхерд покорно вышел из домика, где на глазах у своих носильщиков разоблачился от доспехов, разделся по пояс и подставил под кнут широкую спину. От Цветанки не укрылся оценивающий взгляд Невзоры, которым она окинула этого породистого самца, прежде чем нанести первый удар.

– Хорош, мерзавец, – усмехнулась женщина-оборотень. – Даже бить жалко. Но ты это заслужил, гадёныш.

Ойхерд вынес наказание стойко: ни один крик не сорвался с его прикушенных губ, только вздрагивали его богатырские плечи, покрытые литыми полушариями мышц, да сдвигались от боли лопатки под хлёсткой «лаской» чёрного языка кнута. Удар свистел за ударом, и спина навия покрывалась сеткой алых рубцов. Кровь змеилась струйками из лопнувшей кожи, а Цветанка, испепеляя воина пристальным взглядом, ждала хоть одного стона, хоть маленькой слабины. Напрасно: навий лишь стискивал челюсти и зажмуривался, но ни разу не пикнул. Когда затуманенный болью взгляд его светлых глаз устремился на Цветанку, та не выдержала и отвернулась в сторону.

– Я всё стерплю, госпожа, – проскрежетал он белыми зубами. – Пусть льётся моя кровь: только ею я могу смыть твою обиду.

Пальцы Цветанки яростно вцепились в мягкое золото его волос, рассыпанных по плечам.

– Мне не себя жаль, ублюдок. Мне детишек жаль, которых ты осиротил, – прошипела она, приблизив оскал своих клыков к его покрытому испариной лицу. – Баб жаль, которых ты вдовицами сделал.

А Невзора, похоже, находила в избиении Ойхерда своеобразное удовольствие. Её ноздри хищно вздрагивали и раздувались, зубы кровожадно белели из-под нервно приподнятой верхней губы, а холодные глаза мерцали колюче-сладострастным блеском. Неприятно поражённая, Цветанка смогла только врезать навию в челюсть со всего маху. Тот не удержался и упал на локоть, но даже не подумал дать сдачи, приняв удар безропотно.

– Да, госпожа, ты безмерно права, – сказал он.

– Заткнись! Мне противно твоё баранье блеяние, – презрительно сплюнула Цветанка, отходя в сторону.

Невзора тем временем свернула кнут и отшвырнула его; её грудь под занавесью чёрных спутанных волос возбуждённо вздымалась, а в изгибе рта проступало торжество. Изящно изогнув спину, она склонилась над Ойхердом и заставила его подняться на ноги.

– Идём-ка в лес, – молвила она с приглушённой хрипотцой. И добавила: – Цветик, пригляди за сыном, пусть за нами не бегает.

Цветанка, опустошённая и охваченная горьким безразличием, уже не смотрела на них. Она подкатила тележку поближе к дому и принялась раскладывать привезённые припасы по местам: муку и пшено – в кладовку, репу и яблоки – в прохладный погреб. Часть снеди могла пострадать от крыс и мышей, но вредных грызунов уже неплохо наловчился гонять Смолко – тоже своего рода охота, как раз ему по плечу.