Наталья Майорова - Наваждение

Любезная и дорогая моя Софи!

Все твои пожелания Элен Головнина уже выполнила успешно, и хоть по этому поводу можешь тревоги свои оставить.

Рассказываю все подробно, как ты знаешь, слабый ум мой устроен так, что не умеет отбирать немногое, из самого важного, а регистрирует все по порядку, как скучный, бесталанный маленький чиновник входящие и исходящие документы.

Настоящее имя и чин «индуса» Дасы я, как и полагала, узнала почти сразу, без всяких к тому затруднений. До всяческих преображений звали его Федор Богданович Дзегановский. Старая шляхетская фамилия, предки на службе у российской короны с прошлого века. Не бедствовали никогда, но и особого богатства, впрочем, не снискали, да и где ты видела богатых чем-то иным, кроме гонора, поляков? Федор окончил Пажеский корпус, служил вроде бы успешно, имел успех у дам, вращался в придворных кругах.

После произошло что-то, о чем толкуют по-разному, но в общем – молодого Дзегановского особо не принижающее. Не то дуэль из-за дамы, не то – долги чести (причем, по обстоятельным слухам, даже не его самого – а мужа сестры), не то что-то такое из области вечно бунтующей Польши и согласного тому зова шляхетской крови в жилах нашего Федора-Дасы… В общем, Бог весть, дело давнее. Результатом же всего был выход в отставку, продажа родового имения под Псковом, множество громких и опасных заявлений в тесном дружеском кругу, недружественный интерес жандармов и… тихий отъезд из Петербурга неизвестно куда. Многие тогда полагали, что тут-то гонористому Дзегановскому и сгинуть окончательно, но, как позже оказалось, просчитались.

Дальнейший кусок – сплошные и даже не слишком достоверные гипотезы, но, я полагаю, тебе следует знать, чтоб хоть как к разговору с ним подготовиться.

Рассорившийся со всеми в Петербурге и отправившийся искать «уголок оскорбленному чувству» Федор-Чацкий почему-то двинулся не в сторону Европы (чего и следовало бы от поляка по крови ожидать), а в сторону прямо противоположную – на восток. Проехал всю нашу Сибирь, был в Китае, в Монголии, в Индии, в Бирме и в Непале (чтобы все это тебе перечислить, специально сходила в Васечкин кабинет и взглянула на глобус). Если чего-то в тех местах я не увидела, так и там он, возможно, побывал. Далее (опять же слежу по глобусу) он на английском корабле обогнул мыс Доброй Надежды, принял какое-то участие в тамошней войне и, спустя время, очутился на Британских островах. Там его действия покрыты мраком неизвестности, который мне не удалось никакими усилиями рассеять.

В азиатских же странах Федор Богданович проводил время известным и весьма плодотворным, на его собственный взгляд, образом, хотя и не слишком понятным для такого просто устроенного человека, как я. В самых общих чертах скажу так: там, среди Гималаев и прочих хребтов и тропиков, он искал Истину. Не больше, не меньше. Разумеется, у него были там какие-то таинственные учителя, он жил в каких-то монастырях, поднимался на какие-то горы и спускался в какие-то пещеры. Кроме того, Дзегановский попутно постиг мистические глубины собственной души и научился управлять какой-то энергией своего тела. Ко всему этому я, право, не знаю, как относиться и оставляю на твое усмотрение. Как православной христианки мое к этому отношение однозначное, и ты легко можешь предположить, какое именно. Ты же – разбирайся сама, есть ли во всем этом хоть что-то, кроме откровенного шарлатанства. Если ты теперь спросишь меня: нашел ли он эту самую Истину хоть по его собственному мнению? – то я, конечно же, не смогу тебе ответить. Спросишь, если к слову придется, у него самого.

Однако, возвратившись после семилетнего (если я правильно все сосчитала) отсутствия в Петербург, Федор Дзегановский уже называл себя Ачарья Даса и вполне уверенно проповедовал какой-то путь, следуя которому человечество в целом (опять же, – не больше, не меньше) поднимется на какую-то новую ступень. Провозвестниками и первопроходцами этого пути являются специальным образом инициированные в Гималаях люди, в числе которых, разумеется, сам Ачарья и все его ученики и ученицы.

Теперь о последних. Оккультный кружок Дасы сформировался почти сразу после его возвращения из странствий и с тех пор (уже около года) в основе своей остается без особенных изменений. И дело вовсе не в том, что они закрыты и как-то специально таинственны. Просто туда, по-видимости, сразу всосались все желающие припасть к этому именно виду истины. И теперь они ее там как-то обихаживают и развивают. Никаких страшных слухов про кружок Дасы в обществе не ходит. Напротив, на общем пейзаже петербургского оккультного болота они считаются весьма светскими и даже наукообразными. Имеют какие-то связи с медицинскими кругами.

Теперь касательно того, что тебя, несомненно, интересует. Ксения Мещерская с самого начала и до дня своей смерти была активным членом кружка, давала деньги на его функционирование, предоставляла помещения для собраний и т. д. Врагов среди мистиков-сподвижников, вроде бы, не имела. Самому Дасе ее смерть однозначно невыгодна. Убийство ее, естественно, вызвало среди оккультистов множество слухов и толков, но ничего даже приблизительно здравого я в их числе не обнаружила. Насчет Ирен мне не удалось выяснить ничего определенного, это я оставляю на твою долю. Сложность в том, что в пределах кружка все они существуют под вымышленными, псевдоиндийскими именами. Например, Ксению Мещерскую звали Ришикеш Рита.

Путем организации несложной интриги мне удалось пригласить господина Ачарью Дасу на наш прием и получить его согласие. В дело пошли два моих светских знакомства, бирманское происхождение Саджун и необходимость освидетельствования ауры (только не спрашивай меня, что это такое!) ее особнячка, доставшегося моей лучшей подруге. К сожалению, в результате всего этого Даса явится к тебе не один, а с тремя своими верными ученицами. Надеюсь, тебе это не помешает.

Ну вот, вроде и все мои новости.

Милая Софи!

С удивлением и радостью, конечно, получили от тебя весточку. Сколько лет, сколько зим! Понимаю, что, кабы не нужда, сроду не сподобились бы. Что тебе – петербургской писательнице и фабрикантке, – до каких-то сибирских провинциалов… Да что ж с того. Природа всего, в том числе и человеков, устроена экономически, и пенять на это глупо и бессмысленно.

Потому, как ты любишь, сразу перехожу к делу, а все приветы, новости и приседания – потом, нижеследуют.

По существу: брата твоего препроводить из ссылки за границу через верных людей – возможно вполне, коли его состояние здоровья то позволит (из твоего письма мне было недостаточно данных, чтобы диагноз поставить). Денежные затраты на сию операцию будут весьма велики, но, я думаю, ты, по своему нынешнему положению, их незатруднительно осилишь. Сложность в том, что Григорий там не один, а с женой, да еще с маленьким ребенком. Возможно ли, чтобы они выехали позже? Или наоборот, – раньше? Передай через тех же людей немедля, от этого будет зависеть весь план, к разработке которого приступаем.

Теперь ответы на другие твои вопросы.

Мы с Ипполитом Михайловичем живем вовсе неплохо. Он по преимуществу пишет, сотрудничает в Сибирской газете, еще в паре изданий, в том числе и в России, кроме того, не оставляет своих увлечений естественными науками, этнографией и ратует, из своих возможностей, за интересы самоедских народов вместе со своими друзьями, бывшими народовольцами, а ныне просто товарищами Ядринцевым, Богоразом и прочими. Совместные труды их, если пожелаешь, можно прочесть и в столице. Особенно рекомендую тебе книгу «Сибирь, как колония». Там много горькой статистической правды, но она лучше, чем красивая ложь или уж страшные легенды о наших краях.

Я, как и прежде, занимаюсь почти исключительно медициной. Практикой и двадцатилетними почти наблюдениями достигла многого, и о диагнозах и медицинских прогнозах моих, скажу без ложной скромности, ходят легенды даже среди местных докторов. Но когда-то законченные акушерские курсы – это, разумеется, не то образование, на котором может что-то серьезное базироваться, и налет шарлатанства на всей моей деятельности – не только пища для злых местных языков, но и сама я порою его ощущаю вполне отчетливо. Слыхала, что два года назад у вас в Петербурге открылся Женский медицинский институт, где учат всех, кто пройдет вступительное испытание и сможет заплатить за обучение. Годы мои вроде бы немалые, чтобы еще учиться, но, поскольку детей нам с Ипполитом судьба не послала… Не сочти за труд, разузнай там для меня подробно про этот институт, что да как, и напиши в следующем же послании. Если есть какие-то препятствия, так я хоть буду знать наверняка и перелистну страницу – не стану тешить себя напрасными мечтаниями.

Кроме обширной, и получается что, полуподпольной, практики с заднего хода (а я еще когда-то над Каденькой смеялась с ее егорьевской амбулаторией! Сама же теперь лечу, как заправская шаманка, преимущественно фитотерапией и едва ли не заклинаниями), в свободное время занимаюсь и медицинской теорией, и обобщением огромного накопленного мною материала. Боюсь, что для одного человека он просто неподъемен. Надо тебе знать, что за эти годы я вместе с этнографами, географами и метеорологами объехала почти всю Сибирь, была в Монголии и Китае. Везде собирала рецепты и описания приемов народной медицины. Восточная и самоедская медицина – это удивительный мир, практически по всем параметрам коренным образом отличающийся от медицины западной. Постичь его как целостную конструкцию невозможно, так как бурятские, к примеру, лекари, учатся у своих учителей с раннего детства, всего около 20 лет, повсюду сопровождая их, и лишь потом получают право на самостоятельное врачевание. Поэтому в моих силах лишь осуществить какой-то, весьма приблизительный и на живую нитку, практический синтез ограниченного числа восточных и западных приемов, что я и пытаюсь совершить вот уже несколько лет…

Аглая и папа живут практически в том же состоянии, в каком ты их помнишь. Наблюдать это со стороны странно. Как будто бы время течет мимо них, и лишь римские когорты и горбоносые абиссинские всадники миражами проносятся где-то по периферии их неизменного в своей основе мира.

Каденька же в последнее время тревожит меня с сугубо медицинской точки зрения. К ее всегдашней нервной порывистости и импульсивности добавились в последнее время какие-то новые, как бы не фатальные для ее рассудка, штрихи. Во время последнего визита к нам я пару раз заставала ее беседующей в пустой комнате непонятно с кем. Кроме того, она регулярно забывает всякие мелочи из бытовой жизни, и, обнаружив это, весьма конфузится и все отрицает. Иногда вдруг ни с того ни с сего, из какой-то мелочи, впадает почти в буйство, а потом, по окончании приступа – плачет (Это Каденька-то, можешь ли себе представить?!). Ипполит полагает, что я сгущаю краски, и наблюдаемые мною симптомы есть всего лишь период окончательного угасания женской сущности, который многие энергичные женщины переносят достаточно болезненно. Но я-то знаю доподлинно, что Каденькино угасание как женщины произошло под ножом хирурга тридцать лет назад. Что ж теперь?