Наталья Майорова - Наваждение

Для доставки желаемого продукта у гонца в нартах имелись сплетенные из прутьев корзины, выложенные оленьими шкурами. Когда ему сказали, что адекватного привезенному на обмен количества алкагеста придется ждать не менее двух недель, чукча тоскливо, как волк зимой в тундре, завыл. Догадливый Ерема тут же поднес несчастному охотнику стопочку. После второй гость ощутимо повеселел…

Теперь мариинские ребятишки катаются на оленях и пасут их вместе с коровами, а Татьяна Потапова по Вериной просьбе пытается хоть приблизительно перевести шкурки и костяные поделки в «алкагестовый» эквивалент… Чукча же тихо лежит у Типана на сеновале, и только иногда просит еще «пообщаться с духом»…

– Что мы по-вашему здесь делаем, Александер? – спросил Барнеби, вытягивая ноги и закуривая. – И что вообще происходит? Разъясните мне ситуацию, если вас не затруднит. Я, конечно, уже почти привык ко всему, кроме тухлой капусты и пудингов с рыбьими головами, но все-таки чертовски интересно знать… Ваш Сазонофф попросту самоустранился от всего…

– Вы помните, что говорил барон о несчастном детстве и несчастной любви, как основных составляющих формирования русского характера? Вот это мы с вами сейчас и наблюдаем…

– Но, получается, у Майкла Сазонофф очень давно несчастная любовь с этой петербургской леди Софией с ее двумя непроизносимыми фамилиями… Как это может быть? Когда это было? В его несчастном детстве?

– Скорее уж, в ее… К сожалению, подробностей я не знаю, поскольку не отношусь к числу конфидентов мистера Сазонофф…

– Но как же наши дела? Что мы делаем с золотом и этой вашей картой? И почему не возвращаемся в Петербург, а потом и в милую Англию?

– Прошу вас, успокойтесь, Ивлин. Я работаю. Просто это не очень заметно, так как я не хочу пока привлекать внимание к тому, что мы знаем и делаем. Сейчас для отвода глаз нам нужно договориться с кем-нибудь из местных промышленников о покупке прииска…

– С кем же из них вы собираетесь договариваться?

– Я склоняюсь к мысли о супругах Опалинских…

– Вот как? – удивился Барнеби. – А почему же тогда вы, милорд Александер, то и дело встречаетесь с той, другой… миссис Михайловой, кажется?

– Мне интересно с ней беседовать и… видите ли, Ивлин, у нее тоже есть карта! И похоже, сделанная той же рукой…

– Да неужели?! – удивление Барнеби все нарастало. – У Веры Михайловой тоже есть карта с крестиками? Значит, в России игра в кладоискательство распространена не только среди зрелых мужчин, как у нас на островах, но и среди немолодых женщин?

– Вера Михайлова очень умный, но совершенно не игровой человек, – сообщил лорд Александер, глядя куда-то за окно комнаты, в сгущающиеся сумерки. – На ее карте гораздо больше месторождений, чем на нашей (хотя «наши» месторождения там тоже отмечены), а, главное, три или шесть из них уже разведаны, залежи подтверждены и как раз там-то и стоят сейчас функционирующие прииски – «Счастливый Хорек» и «Степной».

– Вот как… – Барнеби потянул себя за бакенбард, явно не зная, что сказать. – И… и что же мы со всем этим будем делать?… Это может изменить наши планы? Вы должны понимать, что никто из компаньонов не рассчитывал всерьез на истинность этой… пиратской истории… Мне надо было бы как-то снестись с бароном…

– Барон, как вы знаете, подразумевал чисто колониальный вариант нашего общества в самом лучшем случае и именно под это готов был вложить деньги: компания утверждается в Англии, действует на основании английского устава, правление в Англии, акции котируются на Лондонской бирже. В худшем для русских случае все это предприятие в целом носит спекулятивно-грюндерский характер, то есть фактически, кроме выпуска акций, вообще ничего не происходит…

– Зачем вы читаете мне эту лекцию, милорд? – с плохо скрываемым раздражением спросил Барнеби. – В конце концов, из нас двоих юристом являюсь как раз я…

– Просто хотел напомнить вам, что оба русских с самого начала полагали, что мы действительно хотим вкладывать деньги в подъем сибирской промышленности… и мы вполне сознательно поддерживали у них это заблуждение…

– Вольно им… – начал Барнеби, скорчив презрительную гримасу. – Не думаете же вы теперь, когда увидели здесь все своими глазами, что с ними можно иметь какие-то дела?!

– Вы угадали, Ивлин, я сейчас думаю как раз над этим. Похоже на то, что нам просто не оставили другого выхода… Нашим переводчиком и доверенным лицом и в Петербурге и здесь был Майкл Сазонофф, и мы ни разу не попытались перепроверить… Как оказалось, напрасно…

– Почему? – с тревогой вопросил Барнеби.

– Помните английскую сказку, в которой все звери – кажется, там были волк, лиса, заяц, енот и кто-то еще – по кругу обманули друг друга? Вот и у нас получилась та же история… Как только Сазонофф заподозрил, что мы вовсе не собираемся на английские деньги поднимать экономику Сибири (а заподозрил он, с его-то умом и опытом, надо думать, очень быстро), он не стал предъявлять нам никаких претензий (а я, признаюсь, ожидал именно этого хода событий и заранее к нему готовился). Вместо этого он быстро и аккуратно повернул ситуацию в свою сторону. Ему тем легче было это сделать, так как по его виду и повадкам просто невозможно было предположить, чтобы он был так богат…

– Каким же образом… Что произошло?

– Произошло то, что теперь право на разведку и добычу золота, меди и свинца в тех местах, где мы с вами только что побывали, сроком на 36 лет принадлежит вовсе не князю Мещерскому, и не компании «Ишим-золото-корпорейшн», как вы, должно быть, полагали, а Михаилу Сазонову и барону Гольденвейзеру, с учредительной конторой в Петербурге и основным капиталом 125 тыс. фунтов стерлингов (на тот момент около 1, 25 млн руб.), из которых половина принадлежит мистеру Сазонофф. Если же одна из сторон не выполняет в срок взятых на себя обязательств по разработке этих самых сибирских недр, то другая во избежании убытков имеет право привлечь дополнительные русские или английские капиталы для создания преимущественного пакета…

Некоторое время мистер Барнеби молчал, переваривая услышанное. Потом спросил:

– Откуда же вы все это узнали теперь, сэр?

– От Веры Михайловой. Она перевела мне все бумаги, которые хранит у себя Сазонофф. Как раз в то время, когда он по какой-то своей надобности ездил в Тобольск…

– Но как… Ведь еще осенью она не знала английского языка…

– Она его просто выучила, мистер Барнеби, и это, поверьте, не более и не менее удивительно, чем все остальное. Вера Михайлова родилась еще в феодальном рабстве, которое в России называлось крепостным правом. До двадцати лет была неграмотной. Теперь читает и говорит по-английски, по-французски, на латыни, немного понимает немецкий, а также знает десятка три местных наречий…

– Я так понимаю, что у вас с ней сделались… весьма короткие отношения, милорд.

– Да, – кивком подтвердил Лири. – Весьма короткие…

– Но что же скажет барон?! – вспомнил Барнеби. – Я же, в конце концов, представляю его интересы. Как мы объясним ему…

– Да уж что-то скажет… – длинное лицо лорда Александера перечеркнула весьма выразительная, похожая на лошадиный оскал усмешка.

– Тетя Софи! Тетя Софи!

– Чего тебе, Стеша? – Софи сидела на солнечном пригорке над разливами и, отгоняя веткой мух, читала книгу.

Внизу Измайлов в одних подштанниках вместе с Людой, держа ее за руку, пытался зайти в воду. Люда вырывалась, поджимала ноги и визжала от страха и восторга. Карпуша наблюдал за всем этим издалека. Потом внезапно, молча, вздымая тучу брызг, со своего места бросался в воду и сразу же выскакивал обратно. Софи понимала, что это он так показывает Люде, что вода – вовсе не страшная. Люда, к сожалению, не понимала и только еще больше пугалась.

– Тетя Софи, а почему дядя Измайлов меня Стешенсоном называет? Я же – Стеша…

– Ну… ты когда-нибудь паровоз видела?

– Нет! Меня мама и Матвей каждый год обещают в Тавду свозить и по железной дороге проехать, но каждый раз обманывают. Все какие-то дела у них, дела…

– А помнишь, ты нам свою бочку показывала, в которой уголь под кастрюлей горел и она по деревянному желобу ехала?

– Ну конечно, это я на мамином прииске машину видела. А потом подумала, что ведь она и сама ехать может, а не только другое двигать…

– Стеша, ты, конечно, талант, и что-то с этим делать надо, – задумчиво сказала Софи. – Эта твоя бочка, она вообще-то и есть паровоз. А изобрел его как раз Стефенсон. Понимаешь теперь?

– Ага, понимаю! – обрадовалась Стеша. – Стефенсон-Стешенсон – получается рифма!

– Ага. А ты что – еще и стихи пишешь?

– Нет, стихи не пишу, – вздохнула Стеша. – У меня не получается. Стихи мама сочиняет и еще – Соня.

– Да? – удивилась Софи. – Соня пишет стихи? И что – и Вера до сих пор сочиняет?

– Угу, – подтвердила Стеша. – На разных языках. Папе Леке – на остякском. Папе Матвея – на русском. А еще кому-то – Соня говорила, по-французски…

– С ума сойти! – признала Софи.

Стеша сбежала с пригорка.

– Карпуша! – закричала она. – Карпуша, иди сюда! Сломай мне сейчас вот эту ветку! У меня сил не хватает!

Софи отложила книгу и внимательно наблюдала за детьми.

Мальчик, насторожено глядя, приблизился к девочке.

– Где? – отрывисто спросил он.

– Вот здесь, – указала пальчиком Стеша. – Я ее потом вон в ту дырку на дощечке вставлю, присоединю тот рычаг и…

«Крак!» Карпуша, не по возрасту жилистый и сильный, отломил толстую, гибкую ветку. Протянул Стеше.

– Пойдем туда со мной, – поманила его пальцем девочка.

– Нет.

– Не пойдешь? – удивилась Стеша. – Как же так? Ты же мне еще понадобишься, когда соединять надо… Ну ладно… А я думала, ты уже приручился…

Стеша направилась к своей очередной замысловатой конструкции. Карпуша, понурясь, плелся следом на некотором расстоянии. Стеша, по виду, не обращала на него никакого внимания.

Зато к Стешиному механизму уже подошли Измайлов и Люда. Измайлов что-то сказал Стеше, заспорил, потом растянулся на песке рядом с нею и начал увлеченно чертить палочкой на песке. Люда тоже взяла палочку и, присев, пыталась по-своему исправить чертеж. Карпуша поодаль залез на дерево, чтобы было лучше видно, и сверху наблюдал за всем происходящим.

– Вы знаете, Измайлов, вот я на вас смотрю, и вы меня просто бесконечно раздражаете! – сказала Софи, когда Измайлов оставил детей с корзиной пирогов и бутылкой молока и присоединился к ней (Карпуша мог есть вместе с детьми, но отчего-то отказывался принимать пищу в присутствии взрослых).

– То же мог бы сказать и о себе, но все-таки вместо этого осведомлюсь: чем именно я раздражаю вас на данный момент?

– Вы так здорово возитесь со всеми детьми, какие вам только попадутся, и как будто бы удовольствие от этого получаете…

– Но я действительно получаю от этого удовольствие! Что ж вы в том плохого увидали?

– А то, что это не рационально! – воскликнула Софи. – Коли вам это в удовольствие и детям в радость, то отчего у вас своих детей нету?

– Софья Павловна! – с грустной укоризной сказал Измайлов. – Вы ж знаете, что не всегда мы сами свою судьбу по своим желаниям определяем…

– Да-а?! – не шуточно удивилась Софи. – Не сами? А кто же за нас?… Кто это за вас, Измайлов, вашу судьбу определил, а? Чего-то я никого не вижу… и даже вообразить не могу…

– Если бы все у нас складывалось так, как мы желаем…

– А вот это уже совсем другое дело! Не передергивайте! – оборвала инженера Софи. – Я давно знаю: мир посылает нам не то, чего мы желаем (это было бы слишком просто и человека недостойно!), а то – на что мы осмеливаемся. Понимаете разницу?… Конечно, понимаете, вы же умны на свою беду, чего и спрашивать. Так вот, вы – вы, Измайлов, – при всей вашей любви к детям и умении с ними обходиться, просто – не осмелились! И наверное, уж и не осмелитесь никогда, если кто-то за вас не сделает…

– Что – сделает? – удивился Измайлов. – Детей? Я не понял. Вы про Господа Бога, что ли, говорите?

– Да причем тут Бог?! – раздраженно сказала Софи. – Просто вы трусите всегда в самый момент, и я волнуюсь…

– Ничего не понимаю! Объяснитесь, Софи! За что вы волнуетесь?… Что же касается детей, то мне, быть может, и близко к ним подходить нельзя… Вспомните Волчонка с Лисенком, когда они маленькие были… Вы же все знаете…

– Вот! – вскричала Софи. – Вот это то самое! Вы сначала ввязываетесь во что-то, а потом – трусите и убегаете. Волчонок, Лисенок, Зайчонок… Вы их в мир вывели, первым из нормальных взрослых людей увидели в них не зверенышей, а – личности. Они под вашим влиянием прошли инициацию, как у дикарей, знаете? Читали? Ну вот. Они же и были дикарями, по сути. А с вами – превратились в людей, это у вас талант такой, хоть вот и на Карпушу взглянуть… А потом… Да объясните вы мне: какого черта вам понадобилось лезть в петлю едва ли не у них на глазах?! Что бы вам было в лес не уйти? Еще куда-нибудь?