Татьяна Дубровина - Наваждение

— Все-таки люблю я тебя, Катюха… Вот сам не знаю за что, а люблю…

И Катино сердечко екнуло от счастья. Димочка не так щедр на слова и признания, как ей хотелось бы…

— И я тебя… — шепнула она, обвивая руками его шею. — Сильно-сильно… крепко-крепко… на всю жизнь…

— Осторожнее, дурашка, — размягченно бормотнул Дима. — Пиво разольешь… Ну-ну… хватит… Одной любовью сыт не будешь…

Катя видела, что Дима волнуется. Просто он тщательно старался это скрыть, но ее не проведешь.

Любящий взгляд сразу различит суетливое подергивание рук, излишне тщательно зачесанные волосы, едва уловимые нотки беспокойства в голосе…

Целый вечер накануне прослушивания он пел ей весь свой репертуар, поминутно спрашивая:

— Ну как? Это пойдет? Или лучше все-таки это?

Когда прежде Димочку интересовало ее мнение? Да никогда!

И Катя поняла, что просто обязана быть рядом с ним в такой ответственный момент. Ведь если с молодежным театром не получится, то еще один год пропадет впустую… И у него, и у нее…

Грешно так думать… упаси Боже… она вовсе не приносит себя в жертву своей неземной любви! Только когда Димка наконец определится, станет студентом или начнет работать в театре, тогда и Кате можно будет уйти с опостылевшего оптового рынка и тоже попробовать поступить еще разок. Пусть не сейчас, пусть через год…

Она быстро все вспомнит и наверстает упущенное. Ей ведь легче, чем ему. Для того чтобы вызубрить правописание гласных в корне и четыре сна Веры Павловны, большого ума не надо. А вот играть перед серьезной придирчивой комиссией она больше не сможет никогда.

Катя вспомнила, как получала в музыкальной школе на экзаменах незаслуженно низкие отметки только потому, что терялась, робела одна на сцене, увидев в пустом зале за столом суровые лица педагогов во главе с завучем и директрисой…

Они внушали ей животный, панический страх, и Катя путала ноты, забывала текст, пальцы дрожали, и вместо вибрации получалось скрипучее взвизгивание… и скрипка в ее руках оправдывала свое название…

Нет, Катин удел не сцена и не театральные подмостки. Ей нужно что-нибудь тихое, вроде Фединой лаборатории…

И ей, как никому другому, было понятно Димкино душевное состояние, его мандраж. Хоть он и хорохорится из последних сил, но ведь сам осознает всю ответственность момента. И от этого осознания становится еще хуже.

Поэтому Катя заранее отпросилась у хозяина на сегодняшний день, только Димке не стала говорить об этом. Пусть будет маленький сюрприз.

Она встала пораньше и пожарила его любимую цыганскую яичницу, накрошив в сковороду все, что оставалось в холодильнике: хлеб, помидор, колбасу, лук, зелень, а сверху залила яйцами и потерла остатки сыра.

Димку она разбудила поцелуем, когда готовый завтрак уже томился под крышкой.

— Вставайте, граф, вас ждут великие дела!

— Что? — подскочил он. — Проспали? Трудно было завести будильник?!

Катя пропустила мимо ушей его выпад и засмеялась:

— Будильник звонил, милый… Ты не слышал? Не беда… Времени у нас вагон! Ты лучше понюхай, чем пахнет?

Димка с шумом втянул ноздрями воздух и уточнил:

— Цыганская?

— А то!

И тогда он быстро вскочил с кровати и помчался на кухню. Приподнял крышку, изучил содержимое сковороды и удовлетворенно кивнул:

— Молодец, одобряю… Давай накладывай, а я пока умоюсь.

— Димочка, тебе кофе с сахаром? — крикнула вслед Катя.

— Конечно! Для мозгов полезно!

Странно, что его даже не заинтересовало, почему это Катя задержалась дома. Ведь обычно она уходит ни свет ни заря… Но он так погружен в свои переживания, что вряд ли способен замечать что-нибудь вокруг.

Он уселся за яичницу и даже не отреагировал, когда Катя надела свое самое нарядное летнее платье — белое, в крупных голубых подсолнухах. Оно так шло к ее голубым глазам и светлым волосам… В прошлом году Димочка то и дело восторгался им, а теперь и головы не повернул.

Катя демонстративно покрутилась перед ним.

— Перестань, — скривился он. — И так в глазах круги… Наверное, у меня давление поднялось.

— Это нервное, — сказала Катя.

— И как ты догадалась? — усмехнулся он.

Нервы нервами, а завтрак он уплел весь, подчистую. Даже не спросил, ела ли Катя…

Впрочем, она от волнения и крошки не могла проглотить, словно не Димке, а ей самой вновь надо было предстать перед взыскательной комиссией.

И совсем как в детстве, у нее томительно ныло под ложечкой и в голове проносились панические мысли о том, что она совершенно ничего не помнит…

— А ты куда? — спросил Дима, когда они уже вошли в метро.

— С тобой.

Он вскинул брови и хотел было возразить, но передумал и махнул рукой:

— Ладно, Катюха, поехали. Будешь за меня кулачки держать.

А Катя обрадованно кивнула и покосилась на окружающих. Ей так нравилось ехать рядом с Димкой. Они уже столько времени никуда вместе не выходили… Катя уставала на рынке, работать приходилось каждый день, так что к вечеру уже не до прогулок.

Ой, девушка напротив заинтересованно посматривает на Димку. А он поймал ее взгляд, приосанился, мужественно сдвинул брови…

Но Катя покрепче взяла его за локоть и тоже посмотрела на девушку. Та скользнула по ней взглядом и отвернулась.

Ага! Потеряла интерес, когда поняла, что объект занят!

Димочка едва уловимо высвободил локоть, провел освободившейся рукой по волосам, обтер шею и отодвинулся от Кати.

— Жарко, — буркнул он. — Не липни, я уже весь мокрый.

Девица чуть заметно усмехнулась и вновь стрельнула глазками в его сторону.

— «Новокузнецкая»! — вдруг спохватилась Катя. — Нам выходить! — И она крепко ухватила Димку за руку и потащила к выходу.

— Ты что? Люди же смотрят! — напустился на нее Димка, когда они выбрались на перрон. — Тащишь меня, как маленького! Так паникуют только провинциалы, которые боятся в метро заблудиться.

— Так мы и есть провинциалы, — пожала плечами Катя. — Что тут стыдного?

Димка смерил ее уничтожающим взглядом, повернулся и быстро зашагал к эскалатору. Катя не успевала за ним и только семенила следом, стараясь не потерять из виду его высокую стройную фигуру.

…У затерянного в проходных дворах Замоскворечья подвальчика, гордо именуемого Молодежным театром-студией, толпились претенденты на вакансию. Среди них почему-то было много манерных, жеманных мальчиков Катиного возраста и чуть постарше, которые тонкими ломкими голосками интересовались друг у друга:

— Скажите, а обязательно иметь актерское образование?

— А возраст имеет значение?

— А рост?

— Говорят, главный не любит смазливеньких…

— Ах, какой ужас!

Кате было смешно слушать их манерный, акающий говор, ее забавляло неестественное позерство. Она незаметно толкнула Димку локтем и шепнула:

— Смотри… они что, голубые?

— Ну и что из того?! — неожиданно взвился он. — Что они, не люди?! Или не могут быть талантливы?

— Могут, Димочка, успокойся… — взмолилась Катя, стараясь, чтобы их не услышали окружающие.

На них уже стали оглядываться, но тут, к счастью, из подвальчика вышел всклокоченный мужчина в измятых брюках. Он обвел собравшихся мутным усталым взглядом и ткнул пальцем в нескольких человек:

— Ты, ты и ты, зайдите. Остальные свободны.

— Совсем? — тоненько ахнул рядом с Катей высокий кудрявый юноша, похожий на Есенина.

— Совсем, — отрезал мужчина.

Катя заметила, как Дима резко побледнел и закусил губу.

— Подождите! — Она метнулась к мужчине и ухватила его за полу пиджака. — Постойте! Вы же не слышали Полякова! Он и поет, и сочиняет…

— Полякова? — Мужчина напряг мозги, пытаясь вспомнить, не просил ли его кто-нибудь из знакомых составить протекцию некоему Полякову.

Вполне возможно, ведь во время отборочной горячки столько просьб, что легко что-то забыть, упустить, перепутать…

— Да! — подхватила Катя. — Вы не пожалеете! Димка! Иди сюда! — И она подтолкнула его вперед.

Мужчина мельком взглянул на него и буркнул:

— Ничего, фактуристый… Ладно, и ты тоже…

И Димка в числе избранных счастливчиков скрылся за дверью.

Он вошел последним, а вышел первым всего лишь через несколько минут. Отвергнутые неудачники еще не успели разойтись, гудели, кучковались в тесном дворике.

— Ну как? — разом бросились к Диме несколько человек, оттеснив Катю. — Что они требовали? Петь? Читать?

— Плясать, — буркнул Дима.

— Ты серьезно?

— Абсолютно.

Он кривил губы и изо всех сил сдерживал слезы.

— И что? Взяли?

— Взяли, — кивнул он, — за хвост. Раскрутили и подальше зашвырнули.

Катя наконец сумела протиснуться к нему и осторожно тронула за плечо:

— Димочка, ты бы спел им, они бы сразу…

Он посмотрел на нее абсолютно больными глазами, сорвал с плеча бесполезную теперь гитару и с размаху швырнул ее под ноги. Крепко припечатал каблуком. Потом молча раздвинул окружающих и пошел к подворотне.

— Димочка! — рванулась следом Катя. — Подожди! Ты куда?!

Он остановился, повернулся и глухо сказал ей чужим голосом:

— Не ходи за мной.

«Сама не пойму, как я попала в самый эпицентр урагана. Вокруг меня стремительно закручиваются темно-серые спирали, в ушах звучит пронзительный свист.

Тонкий, надсадный звук… И спирали вертятся все быстрее и быстрее, их центростремительная сила отрывает меня от земли…

Я лечу… Нет, я падаю… Я улетаю в мутную липкую пелену…

То вниз, то вверх… Как на качелях… Я болтаюсь между небом и землей, и ни земля, ни небо не желают меня принять…

Как страшно… Хочется крикнуть, но слова словно прилипли к горлу. Вместо них изо рта вырывается странное шипение.

Но верчение-кручение прекращается так же внезапно, как началось. Теперь я плыву параллельно земле, и подо мной сквозь клочья видна панорама города.

Это не Москва, и не Рыбинск… Я не знаю, где я… Только вижу сверху золоченые луковки церковных куполов. Кресты на них такие высокие, что почти что касаются меня заостренными макушками…

И вдруг новый порыв ветра подхватывает меня, точно пушинку, и подкидывает вверх. Дыхание перехватило… нет воздуха… Я только раскрываю рот беззвучно, как рыба, стараясь поймать пересохшим горлом хоть глоток…

И с ужасом вижу, что золоченые купола подо мной закачались, кресты согнулись… и рухнули вниз, сорванные с церквей…

Мне так страшно… Это плохая примета: видеть, как падают кресты… Это значит, что Бог отвернулся от меня…

Я никогда не верила в Бога, но сейчас поднимаю лицо к небу, покрытому клочковатыми облаками, и пытаюсь разглядеть там Его лик…

Тщетно… А губы шепчут сами собой: «Господи ты мой Боже… Спаси и сохрани…»

Но нет ответа…

И я плыву в небе, стараясь доплыть до Него, разгребаю руками густые, точно смородиновый кисель, тучи… Я едва продвигаюсь в этом вязком месиве… я захлебываюсь в нем…

А потом чья-то рука вдруг отпускает меня, и я опять лечу вниз, кувыркаясь и беззвучно вопя от ужаса…

Я не плыву… я не лечу… я па…»

Катя вздрогнула и открыла глаза. Сердце бешено колотилось в груди. За окном совсем темно, значит, часа три ночи… Сейчас темнеет поздно…

А Димочки нет рядом. И диван не расстелен, Катя лежит в одежде…

Она перевела дыхание, вытерла слезы, которые начали катиться по щекам еще во сне, и вспомнила…

После провала на показе Димка сбежал от нее, а она бегала по городу, искала, гадала, куда он мог деться… Потом вернулась домой, ждала, плакала и сама не заметила, как заснула…

Но где же он?!

Катя вскочила и посмотрела на часы. Полчетвертого. Где можно быть до такого времени?! Может быть, с ним что-нибудь случилось?! Он был сам не свой… гитару разбил…

Надо бежать, искать его… Но куда?

Нет, надо справиться в бюро несчастных случаев… Вот только отыскать бы хоть один жетон для таксофона… Ведь на этот раз они снимают квартиру без телефона, и, чтобы позвонить, надо топать к метро…

Катя заглянула в кошелек, пошарила по карманам — пусто. Но все равно, дома сидеть невозможно.

Она накинула кофточку и спустилась во двор, принялась бесцельно расхаживать рядом с домом, вглядываясь в одинокие силуэты на проспекте.

Дима? Не Дима…

Ночная прохлада забиралась под тонкую кофточку, холодила плечи и голые ноги. Они скоро покрылись мелкими мурашками, а губы побледнели.