Татьяна Дубровина - Наваждение

Катя открыла шкаф и посмотрела, что имеется в наличии. Да почти ничего… Ни масла, ни дрожжей, ни сгущенки… Правда, есть мука и одно яйцо, но что можно испечь из такого скудного ассортимента?

Но размышлять было уже некогда. Она на скорую руку замесила пресное тесто, раскатала лепешку и сунула в духовку.

Где-то у Федора был спирт… Она точно помнит, что он приносил из лаборатории… Слава Богу, мензурка нашлась на верхней полке подвесного шкафчика. Надо разбавить спирт водой и развести с вареньем, получится сладкий крепкий ликер…

Ох! Уже и звонок! А переодеться не успела… И волосы разлохматились, пока полоскала белье… Ну и видок… Ужас! Пожалуй, не стоит говорить ему, что у нее нынче день рождения…

Пресная лепешка уже зарумянилась в духовке, но снизу, как назло, оказалась пригоревшей. Катя второпях забыла смазать противень маслом.

— У нас на ужин пироги? — обрадовался Федор.

— Почти… — потупилась Катя. — Ничего другого я не успела… — и разломила лепешку напополам: себе и ему.

— Мы что-то празднуем? — поинтересовался Федор, заметив на столе графинчик с подкрашенным спиртом.

— Да нет… просто захотелось выпить… — пробормотала Катя. — А что, нельзя? Ты против?

— Нет, что ты! Я с удовольствием… — Он плеснул понемногу в рюмки. — За тебя.

— Не надо! — вдруг запротестовала Катя. — Нет! Просто давай выпьем молча. Ни за что.

Ей показалось, что если начнут произноситься тосты, то это убожество станет настоящим днем рождения, и получится, что лучшей участи она не заслужила…

И тогда весь год станет похож на эту полупропеченную лепешку и суррогатный ликер.

Вот и настоящее лето пришло. Жара. Духота. А Катя даже не заметила, как это произошло. Просто с некоторых пор на улицах появились девушки в ярких летящих сарафанах, в диковинных босоножках на высоких платформах, от которых ноги казались неимоверно длинными…

А Катя носила черное. Она с мстительным удовольствием натягивала полинявшие бесформенные вещи, испорченные покраской, и так выходила на летнюю улицу. Вдобавок она даже в летний зной постоянно зябла и не расставалась с шерстяной кофточкой.

Прохожие оглядывались ей вслед, некоторые выразительно крутили пальцем у виска — чокнутая!

В своем нелепом наряде Катя напоминала старушку. Пепельные волосы теперь стали казаться тронутыми сединой, а плечи горбились, точно на них давил груз прожитых лет…

Но без особой нужды Катя и на улицу старалась не выходить — только если необходимо купить что-то, а Федора утруждать неловко.

Большую часть времени она проводила в четырех стенах его квартиры, словно обрекла себя на добровольное затворничество.

Кругом бушевало красками лето, а в Катиной душе продолжалась зима…

Что бы она ни делала, мысли все время возвращались к Диме.

Как он там? Чем сейчас занят? А вдруг он начал с кем-нибудь встречаться? Вдруг ему понравилась какая-нибудь девушка? Вот их сейчас ходит сколько — красивых и откровенно полуобнаженных! Ведь теплое время года самой природой назначено для брачного периода…

Нет, судьба не может быть к ней так жестока… В сказках так не бывает. В сказках всегда виноватый ходит-бродит, вину свою искупает, любовь возвращает, а его ждут, чтобы в конце концов даровать прощение…

Вот Димочка соскучится, поймет, как ему все же плохо без Кати, и простит ее. И станут они вновь жить-поживать да добра наживать…

Но скоро только сказки сказываются, а в жизни один день тянется до бесконечности, цепляется за другой, и длинная цепь однообразно похожих будней кажется нескончаемой.

— Катюша, давай пойдем погуляем, — предлагал Федор.

— Иди один, мне не хочется, — скучно отказывалась она.

— Жара-то какая! Поехали в Серебряный Бор, искупаемся!

— Ну что ты! — пугалась она. — Мне холодно! — и куталась в свою жуткую кофту.

Интересно, поверит ли Дима в то, что, проведя несколько месяцев один на один с мужчиной в одной комнате, Катя ни разу не согрешила?

Не поверит. После того, как она так обманула его доверие…

Катя обтерла раскладушку тряпочкой и поставила в угол. Нехорошо, что хозяин спит на этом шатком сооружении, а она заняла весь диван.

Под тяжелым телом Федора хилые алюминиевые дужки скрипели, а брезентовое полотнище потрескивало. Кате каждый раз казалось, что оно оторвется от пружинок, и Федор рухнет на пол.

Первое время, заслышав посреди ночи скрип раскладушки, Катя испуганно замирала и съеживалась под одеялом, сдерживая дыхание, чтоб лишний раз не привлекать к себе внимание.

Она боялась, что Федор сейчас присядет к ней на диван, недвусмысленно обнимет, потребует ласки в благодарность за приют… А ей будет неудобно ему отказать… Ведь стыдно обижать хорошего человека… А Катя очень не хотела его обидеть.

Но Федор не делал никаких поползновений, и Катя понемногу расслабилась. А теперь, глядя на себя в зеркало, подумала, что такая невзрачная старушонка вряд ли может вызвать у мужчины желание…

Вот и хорошо! Теперь, увидев ее, Дима точно убедится в том, что Катя хранила ему верность и блюла чистоту, что она искупала свой грех…

Стоп! А Дима что, перестал быть мужчиной? Ему-то тоже будет противна мерзкая старушонка в черных лохмотьях…

А это ее лягушачья кожа! Как только принц расколдует ее, противная лягушка тут же станет прекрасной царевной… Ведь так положено в сказках…

Катя не подозревала, что на роль Ивана-царевича претендует Федор. Это он едва сдерживал себя, чтобы не сжечь, не отправить в помойку Катины убогие одеяния.

Что она себя заживо хоронит? Можно подумать, у нее кто-то умер!

Его выводил из себя этот затянувшийся траур по неземной любви.

Всего два года назад он встретил ее в поезде — такую юную, лучащуюся счастьем, хрупкую…

А теперь кажется, что эту девушку подменили или ее заколдовала злая ведьма. И Федор должен ее расколдовать, а не знает как… Некому подсказать ему волшебные слова, никто не подскажет, что надо сделать, чтобы снять заклятие…

Затянулась панихида по несбывшимся мечтам. Катю больше ничто в жизни не интересовало. Она словно угасла изнутри и теперь лишь ждала, когда прекратит существование ее физическая оболочка. Она не высказывала никаких желаний, не проявляла никакой инициативы…

Единственное, что ее еще интересовало, — это дурацкие сериалы. Катя жила чужой жизнью, начисто отказавшись от своей. Едва покончив с завтраком, она подсаживалась к экрану телевизора и уходила из мира реальности в мир грез.

А когда не было очередной серии, Федор часто замечал, что Катя сидит на месте, уставившись в одну точку или прикрыв глаза.

Выражение лица у нее тогда было то блаженно-счастливым, то печальным. Она хмурилась и радовалась своим, недоступным Федору мыслям, и он злился, что не может понять, о чем же она думает…

А впрочем, разве ему и так не было ясно? О Диме…

* * *

«Звонок в дверь… Я бегу открывать, а сердце уже заранее волнуется и трепещет… Я словно чувствую на расстоянии знакомые флюиды…

Димочка стоит на пороге и протягивает ко мне руки:

— Любимая моя, единственная… Как я по тебе истосковался…

— И я… — шепчу я в ответ…

Он нагибается, обнимает меня и целует в губы…

Поцелуй сладкий, точно конфета… Как говорится в сказках: уста у него сахарные…

Я непроизвольно облизываюсь. Я хочу целоваться до самозабвения…

И тут совсем некстати голос Федора спрашивает:

— Хочешь еще конфетку?

И волшебная греза рушится…

…А вот я медленно поднимаюсь по ступенькам к лифту… подхожу к знакомой двери… Со страхом надавливаю пальцем на звонок…

Открывает Дима. Он смотрит на меня, словно не узнает, и я понимаю, что он действительно принимает меня за незнакомую старушонку…

— Пошла прочь, — говорит он по. — Милостыни не подаем.

И захлопывает дверь прямо перед моим носом».

Федор ходил по комнате на цыпочках. Катя, кажется, задремала… И ей снился кошмар. Носик морщился, губы горько кривились, лоб прорезала морщинка.

Разбудить? Или не стоит? Катя так плохо спала ночью…

Федор слышал, как она беспокойно ворочалась, ходила на кухню попить, потом стояла у окна… А утром глаза у нее были красные и припухшие.

Федор мучился оттого, что не знал, что ему предпринять, чтобы вернуть на Катино лицо улыбку.

Вот взять бы ее за плечи и потрясти хорошенько, чтоб вытрясти из головы ненужные мысли, а из сердца — чувства…

Но Катю страшно даже пальцем тронуть. Болезненная хрупкость создает впечатление, что стоит коснуться ее, как она рассыпется…

Сейчас Федор впервые пожалел, что у него нет машины. Раньше он не покупал ее по принципиальным соображениям, поскольку ходить пешком крайне полезно для здоровья, а до его лаборатории всего полчаса ходьбы по свежему воздуху. К тому же, кроме работы и дома, он нигде и не бывал. Шумные компании его не интересовали, а отдых Федор предпочитал активный, тоже пеший, с рюкзаком за спиной.

А вот Катю стоило бы свозить куда-нибудь. Что-то подсказывало Федору, что на природе она очнется от своего сомнамбулического состояния, может быть, даже ненадолго станет прежней Катей…

А то ведь как нехорошо получается — вроде он ее в домработницах держит.

Но раз не получается с машиной, то Федору пришлось напрячь память и вспомнить максимально безлюдное и не слишком отдаленное местечко в Подмосковье, непременно с озером и желательно с соснами на берегу…

Трудновыполнимая задача — в летний уик-энд отыскать такое уединенное место… Но Федор методично перебирал в памяти маршруты всех своих пеших походов и таки вспомнил, что есть подходящее озерцо с песчаным пляжиком и романтичным названием Русалочье.

Катя покорно сидела рядом с ним в электричке, даже не спрашивая, куда они едут. Ей было абсолютно все равно.

Федор сам собрал необходимые припасы, сунул в рюкзак Катин купальник и объявил ей, что им надо уехать.

Надо так надо… Катя смотрела в пыльное окно на убегающие назад пригородные платформы и терпеливо сносила душную толкотню.

За полтора часа дороги она не проронила ни слова.

— Сейчас выходим.

— Хорошо…

Вот и весь разговор.

Федор начинал нервничать. Кажется, из его затеи ничего не выйдет. Катя шла следом за ним по тропинке и совсем не обращала внимания на красоты природы.

Русалочье озеро открылось перед ними внезапно, сразу, как только они вышли на крутой обрыв. Оно лежало внизу, словно огромное голубое блюдце. А над ним перевернутой кверху донышком чашкой виднелся купол неба…

Верхушки сосен, растущих на берегу озера, очерчивали идеально ровный круг, в центре которого, словно пенки в густых сливках, плыли облака.

У Федора самого аж дыхание перехватило от восторга, хотя он и не считал себя тонкой натурой, балдеющей от красот природы.

Он покосился на Катю. Она замерла на краю обрыва, глядя перед собой широко распахнутыми глазами…

Они были одного цвета с водой в озере — такой же глубокой голубизны — и Федору показались двумя каплями озера Русалочье…

Он взял Катю за руку и бегом спустился по крутому склону. Песчаная почва осыпалась под ногами, подошвы кроссовок скользили… и последние метры оба путешественника проделали на пятой точке.

Федор шлепнулся на спину, запрокинул голову и шумно перевел дыхание.

— Хорошо, Катюша! Правда?

— Очень… — тихо ответила она.

— А теперь купаться! Быстро! — скомандовал он и стянул с себя футболку и джинсы.

Не дожидаясь Кати, Федор помчался в воду, расплескивая вокруг себя брызги. Он преувеличенно громко ахал и фыркал, слишком шумно всплескивал руками, стараясь показать Кате, как здорово вести активный образ жизни, как приятно плюхнуть разгоряченное, потное тело, измятое в электричке такой же потной ошалевшей толпой, в прохладную голубизну вод…

— Ух ты! Ах! Бр-р!!! — выкрикивал он, нарушая устоявшуюся тишину.

Он не понимал, что его крики и шумное купание — словно фальшивая нота в гармоничной неспешной мелодии… Точно в лирическое скерцо ворвался вопль тамбурина…

Катя поморщилась и зажала руками уши, чтобы не слышать его восторженных ахов и охов.

Вот только настроилась она на эту прекрасную, нетронутую тишину, только зазвучали в унисон струны ее души, как на тебе!

Она поплотнее запахнула теплую кофту и отодвинулась подальше от воды — на мягкую шелковистую травку…