– Какая досада! – огорчилась Шарлотта. – Но вы скажите нам имя вашего друга, мистер Баррет, и опишите, как он выглядит. На всякий случай. Вдруг мы услышим про какого-нибудь другого раненого?

– Да-да, вы совершенно правы! Я непременно должен сообщить вам его имя. Моего друга зовут… э-э-э… мистер Джон О'Мелли. Да-да! Мистер О'Мелли! А особые приметы… Он молод, хорош собой, однако внешне ничуть не похож на вашего пациента. У моего друга… э-э-э… каштановые волосы и синие глаза. Он родом из Ирландии и говорит на ирландском наречии… Как, бишь, оно называется? Ах да! Гаэльское! Он прекрасно владеет гаэльским языком, что, впрочем, неудивительно, поскольку это его родной язык. Вот почему, услышав про раненого чужестранца, я решил, что это мой друг. Конечно, мистер О'Мелли говорит не только по-гаэльски, но и по-английски, иначе я бы не смог с ним объясняться, – мистер Баррет бросил быстрый взгляд на леди Аделину и презрительно усмехнулся. – Ох уж эти иностранные диалекты! Не правда ли, миледи? Так вот… У меня мелькнула догадка, что, получив от разбойников удар по голове, мой друг напрочь позабыл английский и теперь изъясняется только по-гаэльски. Мне доводилось слышать о подобных случаях в медицинской практике. Это называется частичной утратой памяти.

– По-моему, у нашего пациента с памятью все в порядке, – сказала Шарлотта. – Насколько я могу судить, он сохранил полную ясность мыслей.

Мистер Александр вяло повернул голову к мистеру Баррету и внезапно адресовал ему пару быстрых, отрывистых фраз. Как и следовало ожидать, американец непонимающе уставился на него. Мистер Александр разочарованно пожал плечами и отвернулся.

– Ну вот… опять… – с грустью промолвила леди Аделина. – Он, верно, считает, что, если долго твердить одно и то же, мы, в конце концов, его поймем.

– Вероятно, бедняга надеялся, что я понимаю этот язык, – предположил мистер Баррет.

– И, разумеется, ошибся, – сказала Шарлотта.

– Да, – чуть поколебавшись, подтвердил гость. – Как я говорил, мне не даются иностранные языки. Увы, на слух они все кажутся мне одинаковыми. Порой я думаю: насколько приятней стало бы жить на свете, если бы все иностранцы выучили английский!

Из угла, где стояла кровать, донеслось какое-то тихое похрюкивание, но, поглядев в ту сторону, Шарлотта увидела, что глаза мистера Александра закрыты, а рот плотно сжат. Она слегка нахмурилась и осторожно осмотрела его сломанные пальцы. Слава Богу, ни опухоли, ни оттока крови – доктор Макфарлейн сказал, что это самые опасные признаки, – нет… Шарлотта тихонько положила руку Александра на покрывало. Она никак не могла понять, чем были вызваны его странные, горячечные выкрики.

– Надеюсь, доктор не заставит себя долго ждать, – пробормотала Шарлотта. – А то я ума не приложу, что так мучает мистера Александра. Впервые за все это время он издает такие стоны.

Мистер Баррет поспешил ее утешить:

– На вашем месте я бы не тревожился понапрасну, мисс Риппон. Пациент хорошо выглядит. По-моему, он на пути к выздоровлению. Я уверен, что приступы боли скоро пройдут.

Выразив свое мнение, американец учтиво поклонился сперва леди Аделине, затем Шарлотте.

– Не смею вам больше докучать, милые дамы! Пожалуй, я не буду долее задерживаться в Гастингсе, ожидая известий о моем юном друге. Это просто глупо! Завтра утром я спозаранку выезжаю в Лондон. Надеюсь, мой друг О'Мелли пришлет мне туда записочку с объяснением, почему он не смог со мной встретиться.

– Да, мы тоже на это надеемся, – вздохнула леди Аделина. – Но нынче на дорогах столько бандитов-иностранцев, что, боюсь, с вашим другом всякое могло приключиться… Пойдемте в гостиную, мистер Баррет. Мы подождем там, пока подадут ваш экипаж. Я велю сказать конюхам, чтобы они запрягали лошадей, а вы тем временем расскажете мне про Бостон.

– С удовольствием, миледи, – откликнулся мистер Баррет и не преминул сказать комплимент Шарлотте: – Мисс Риппон, вашему пациенту сказочно повезло, что у него такая преданная сиделка. Ах, если бы я мог поведать вам о его прошлом!

– Да, это было бы весьма кстати, – кивнула Шарлотта. – Но философы учат нас не предаваться пустым сожалениям. Надеюсь, вам удастся что-нибудь узнать о вашем пропавшем друге, мистер Баррет. Мы тоже будем расспрашивать соседей, не доходили ли до них слухи о раненом или заблудившемся мистере Джоне О'Мелли.

– Вы несказанно добры, мисс Риппон! Я непременно напишу вам, как только приеду в Лондон. – Мистер Баррет на минутку задержался у постели мистера Александра и легонько погладил его по раненому плечу. – Прощайте, молодой человек! Не знаю уж как вас величать. Надеюсь, вы скоро поправитесь и по достоинству оцените то, с какой преданной заботой вас здесь выхаживали.

Мистер Александр заглянул в карие глаза мистера Баррета и что-то отрывисто буркнул.

Мистер Баррет поджал губы и печально покачал головой.

– Бедный малый! У меня разрывается сердце, когда я вижу, что он вот так бормочет и никто его не понимает, – он снова погладил раненого по плечу. – Берегите себя, мой дорогой. Надеюсь, вы скоро поправитесь.

– До-зви-данья, – вдруг сказал мистер Александр.

Все изумились, а мистер Баррет – особенно.

– Ну и ну! Я вижу, он быстро схватывает новые слова! И, может, слегка окрепнув, будет сносно говорить по-английски…

– До-зви-данья, – повторил раненый. Мистер Баррет добродушно улыбнулся.

– Право слово, можно подумать, бедняге не терпится меня выпроводить, – пошутил он. – Ладно… У меня есть кое-какие дела в Гастингсе, так что и впрямь пора уезжать.

Он галантно поклонился Шарлотте и жестом пригласил леди Аделину первой выйти из комнаты.

Шарлотта глядела ему вслед, задумчиво наморщив лоб. Она не знала, правду ли говорил мистер Баррет насчет своего пропавшего друга О'Мелли и действительно ли его привели в Англию дела, связанные с родовым поместьем. Ясно было одно: мистер Баррет знал больше, чем хотел показать. Частенько проводя скучные вечера в обществе гостей, заглядывавших к ним на чашку чая, Шарлотта научилась распознавать оттенки самых разных чувств, таившихся под покровами светской учтивости. Мистер Баррет отличался железной выдержкой, но в какой-то момент глаза его выдали. Шарлотта пристально наблюдала за ним и заметила, что в конце, когда он прощался с мистером Александром, на какую-то долю мгновения в глазах американца вспыхнули искорки смеха. Но если мистер Баррет что-то скрывает, то, значит, и мистер Александр не так прост, как кажется… Эта мысль почему-то очень обидела Шарлотту.

Она с непривычной суровостью посмотрела на пациента и желчно сказала:

– Похоже, приступ агонии прошел. Доктор Макфарлейн, наверное, удивится, что я за ним послала.

Мистер Александр мило улыбнулся и ухватился двумя пальцами за ворот ночной сорочки.

– Рабашка.

– Не рабашка, а рубашка, – поправила Шарлотта, рассеянно думая о том, что ни у кого нет такого красивого рта и таких ровных, прекрасных зубов, как у мистера Александра.

– Ру-башка, – повторил мистер Александр и, подняв правую руку, сжал пальцы. – Бальцы.

– Не бальцы, а пальцы, – машинально поправила Шарлотта. – Пальцы.

– Пальцы, – послушно произнес он.

– Очень хорошо. Вы делаете большие успехи, мистер Александр.

Он откинулся на подушки и, посмотрев на нее темными, смеющимися глазами, прошептал:

– Шарлотта… Шарлотта… очень хорошо.

Вечером, когда приехал доктор, Александр не издал ни стона, хотя Макфарлейн целых полчаса осматривал его, пытаясь выяснить, в чем дело.

Александр мрачно говорил себе, что придется потерпеть, раз уж он потревожил доброго доктора. А все из-за того, что ему надо было отвлечь Шарлотту, которая слишком пристально наблюдала за Хенком Барретом!

Александр не знал, удалось ли им с Хенком обмануть девушку, однако считал, что в любом случае встреча прошла удачно. Даже если Шарлотта подозревает подвох, она никогда не узнает правды. Прикидываясь, что он стонет от боли, Александр приказал Хенку ждать его в Лондоне. Они сядут на корабль и переправятся в адриатический порт Бриндизи, а оттуда поплывут прямиком на Пелопоннес, в Нафплион, где находится штаб повстанцев, борющихся за свободу Греции.

На свете не было человека, который пользовался бы полным доверием Александра, но Хенк принадлежал к тем немногим, кого он считал надежными людьми. В характере Хенка забавно сочетались крайний практицизм и романтический идеализм. Александр считал, что это вообще присуще американцам. Сколотив капитал на морской торговле, Генри Баррет теперь был готов потратить его на помощь греческому народу, который пытался сбросить иго феодальной зависимости от Оттоманской империи.

Плавая по морям, Хенк подолгу бывал в греческих портах и в совершенстве овладел греческим языком, хоть и уверял леди Аделину, что говорит только по-английски. Со временем Хенк стал одной из ведущих фигур в американском комитете, оказывавшем поддержку борцам за независимость Греции. Однако, Александр все равно подозревал, что его американский друг не совсем понимает сложную природу взаимоотношений греков с турками, которых вот уже четыре столетия связывали узы любви-ненависти. Хенк Баррет не переставал изумляться тому, что мать Александра, по происхождению гречанка, была турецкой рабыней и одновременно считалась христианской принцессой Валахии. Ему казалось непостижимым, что Александр питает глубочайшее уважение к своему отцу-мусульманину и с готовностью подчиняется законам ислама всякий раз, когда судьба приводит его в Стамбул, столицу империи. Прямодушный Хенк был не в состоянии понять мудреную философию Александра, который поддерживал и реформы султана Махмуда II, и борьбу греков за освобождение родины. Зато в некоторых вещах Хенк Баррет разбирался лучше других. К примеру, он понимал, что люди не в силах переживать из-за абстрактных понятий типа «свобода» и «демократия», когда их желудки пусты, а дети умирают от голода. Он понимал, что для Греции, повергнутой за триста лет турецкого владычества в ужасающую нищету, шесть лет беспрерывных грабежей, гражданских войн и разрухи могут оказаться фатальными. Поэтому американец, в характере которого так удобно сочетались практичность и романтическая жажда освобождения народных масс, прекратил печатать листовки, восхваляющие демократию, и намеревался потратить свои солидные капиталы на спасение сотен, а может, и тысяч людей, которых без его помощи ожидала бы голодная смерть.

Генри Баррет и Александр воочию видели страдания греков. Пелопоннесские крестьяне так долго голодали, что слово «голод» в этом краю почти обессмыслилось. Ломтик хлеба, политый оливковым маслом, стал для них почти немыслимой роскошью. Об инжире и винограде остались лишь прекрасные воспоминания, терявшиеся в глубинах прошлого. Революционное правительство было осаждено в крепости Бурджи, и всей его казны хватило бы на закупку недельного запаса хлеба. О том, что надо запасать на зиму зерно, речи уже не шло. А без продовольствия греки не выстоят, их очень скоро ждет бесславная смерть на грязных, размокших от дождя холмах Пелопоннеса.

Обуреваемый бессильной яростью, Александр стиснул кулаки; ему до боли захотелось действовать – в прямом смысле слова до боли, все его тело заныло. Господи, сколько еще он будет прикован к постели? Каково ему ощущать свою беспомощность, зная, что вексель Каннинга спрятан в каменной стене, а мешки с зерном гниют на складах Бриндизи, не приспособленных для хранения продуктов! Он уж не говорит об английских ружьях, спрятанных в трюме корабля Баррета… Ведь эти ружья жизненно необходимы осажденному гарнизону крепости! Проклятие, он не может позволить себе роскошь валяться в постели и попивать ячменный отвар, потихоньку оправляясь от одного-единственного пулевого ранения!

Александр нетерпеливо дернулся в руках доктора, но тут до него донесся слабый запах лимона, и он понял, что в комнату вошла Шарлотта. Почему-то ее появление образумило Александра. Он внял увещеваниям доктора и улегся на подушки.

– Добрый вечер, мисс, – поздоровался с Шарлоттой доктор Макфарлейн, и Александр заметил, что в глазах его промелькнул насмешливый огонек. – Я слышал, к вам гость сегодня пожаловал. Из Америки!

Шарлотта рассмеялась.

– Просто поразительно, с какой скоростью разносятся в наших краях новости! Да, сегодня мы действительно принимали гостя, некоего господина Генри Баррета из Бостона. Я полагаю, мне незачем посвящать вас в подробности нашей беседы – вы и так уже все знаете.

– В общем, да. Мне сказали, что наш пациент мистеру Баррету незнаком, поскольку его пропавший друг – ирландец О'Мелли.

– Вы, как всегда, прекрасно осведомлены, – усмехнулась Шарлотта.

Она повернулась к кровати, и у Александра вдруг почему-то засосало под ложечкой. Однако он подавил чувство тревоги и с напускным равнодушием посмотрел на девушку.

Доктор медленно складывал инструменты в чемоданчик.

– Я слышал, на леди Аделину произвело большое впечатление то, что мистер Баррет вел себя как истинный джентльмен. Говорят, она даже изменила свое мнение об Америке.