Ведь он уходил от нее, уходил, чтобы сражаться и, возможно, погибнуть! Что, если выпавшее ей счастье будет слишком коротким? Что с ней будет, если она никогда больше не увидит его? Как много потеряют они оба, если неумолимая судьба разлучит их!

Когда она отстранилась от него, по лицу ее текли слезы. Никто из них так и не произнес ни слова, н в этом не было никакой необходимости — взгляды влюбленных говорили яснее и красноречивее всяких слов.

— Будь осторожен! — тихо шепнула Сара, и Франсуа ответил коротким кивком. Потом он легко вскинул в седло свое мускулистое гибкое тело и взялся за повод, готовясь тронуться с места. Саре очень хотелось сказать Франсуа, что она любит его, но она промолчала. Молчала, хотя и знала, что, если с ним что-нибудь случится, она будет горько жалеть о своей сдержанности.

Франсуа ни разу не обернулся. Он не хотел, чтобы Сара заметила, что он плачет. Скоро ночная мгла поглотила его.

Глава 7

На этот раз ожидание было еще более тягостным и тревожным. Близился уже День Благодарения, а Сара по-прежнему не получала от Франсуа никаких известий. Стремясь узнать хоть какие-нибудь новости, она стала чаще наведываться в гарнизон. Правда, поездка туда и обратно занимала у нее почти целый день, но как иначе было узнать что-то более или менее достоверное.

И действительно, до гарнизона время от времени доходили отрывочные сведения о боях, которые вела в Огайо регулярная армия. Шауни и их союзники Майами наносили белым значительный урон, сжигая посевы, угоняя скот, разоряя фермы и убивая поселенцев. Несколько раз они нападали на идущие по реке парусные баржи и захватывали богатую добычу, в основном — порох и свинец, которые еще больше увеличили атакующую мощь мобильных индейских отрядов. Положение белых осложнялось также и тем, что через неделю после начала войны на стороне вождя Голубой Камзол выступило многочисленное племя чикасо из Кентукки.

Армейскими частями в Огайо командовал бригадный генерал Джозайя Хармер, однако его войска пока терпели поражение. В засадах, на которые индейцы были большие мастера, он потерял только убитыми более двухсот человек, но, к счастью, Франсуа среди них не было.

Беспокойство Сары усугублялось еще и тем, что она не осмеливалась напрямую спрашивать у полковника о Франсуа и питалась лишь теми сведениями, которыми он и другие офицеры считали возможным с ней поделиться. Надеясь услышать что-то новое, она даже приняла приглашение полковника на торжественный ужин, который устраивался в гарнизоне в День Благодарения, однако ее постигло разочарование. На приеме присутствовали все гарнизонные дамы, и мужчины старались избегать разговоров, которые не были предназначены для нежных женских ушей. Правда, в конце концов виски все же развязало им языки, однако о войне они беседовали между собой, в то время как Сара принуждена была сидеть с дамами, расспрашивая их о здоровье детей и общих знакомых.

Когда на следующий день Сара возвращалась домой, она была почти рада тому, что ей не нужно больше ни с кем разговаривать, притворяясь беззаботной и веселой, в то время как сердце у нее сжималось от тревоги. Хорошо еще, что лейтенант Паркер был переведен в другой гарнизон и не досаждал ей назойливыми проявлениями своего внимания, иначе ей пришлось бы совсем тяжко.

Отправляясь в обратный путь, Сара взяла с собой проводника-индейца из племени вампаногов, который, как все его сородичи, отличался немногословностью и сдержанностью. За те несколько часов, которые понадобились им, чтобы добраться до Шелбурна, они не обменялись и несколькими фразами, и Сара была искренне благодарна краснокожему следопыту за молчание. Прежде чем расстаться с ним, она наполнила его седельную сумку провизией и насыпала полный рог пороха из своих запасов, и индеец, очень довольный и в то же время озадаченный непомерной щедростью белой женщины, отправился в обратный путь, Как только проводник скрылся за деревьями, до слуха Сары донесся какой-то странный шум. Насторожившись, она бросилась в дом, чтобы взять ружье, но не успела. Кусты на противоположном краю поляны расступились, и она увидела Франсуа. Он был в полном боевом облачении и в головном уборе из белых орлиных перьев, которые трепетали по ветру. Для полного сходства с индейцем не хватало разве что устрашающей боевой раскраски, которую Франсуа, как видно, смыл совсем недавно, ибо под левым ухом у него осталось пятно белой краски. На губах Франсуа играла победная улыбка, а спрыгнув на землю, он издал пронзительный боевой клич краснокожих, от которого при других обстоятельствах у Сары, наверное, остановилось бы сердце. Но сейчас она была без памяти от радости и, не колеблясь, ответила на его нежные объятия, в которые Франсуа заключил ее, лишь только его ноги коснулись земли.

— Сара! — воскликнул он, целуя ее.

— Боже мой!.. Франсуа! Как я скучала без тебя! — выдохнула Сара, когда он наконец выпустил ее.

Она уже не думала ни о своей сдержанности, ни о своем намерении держать его на дистанции.

— Я так беспокоилась, Франсуа! — проговорила она со счастливой улыбкой. — Столько людей погибло! Я боялась, что ты можешь оказаться среди них!

— Ну, убить меня не так-то легко, — отозвался Франсуа и помрачнел. — Но ты права. Слишком много людей погибло и с той, и с другой стороны.

И это еще не конец… — Он неожиданно осознал, что обращается к ней на «ты» и что она отвечает ему так же. От этого сердце его забилось в счастливой надежде, и Франсуа снова привлек ее к себе.

— И это еще не конец, Сара. Шауни празднуют победу, но белые вернутся, обязательно вернутся.

Их будет больше, и они будут сильнее. Маленькая Черепаха и Голубой Камзол не смогут победить всех. Они сделали ошибку, когда растревожили это осиное гнездо, и им придется заплатить за это самой дорогой ценой.

Франсуа знал, что перелом произойдет не сразу, что будут еще сожженные фермы и вырезанные семьи, но в конце концов индейцы проиграют. Ему не хотелось видеть, как это произойдет, но, как человек мужественный, он не мог закрывать на правду глаза. Индейцы были обречены.

— Я тоже скучал по тебе, — шепнул Франсуа, целуя ее волосы.

Потом он с легкостью подхватил ее на руки и внес в дом. В кухне было прохладно, поскольку в отсутствие Сары в доме никто не топил. Как только Франсуа опустил Сару на пол, она принялась хлопотать у плиты, разводить огонь, чтобы согреться и приготовить еду.

Сара все еще была одета в купленное в Бостоне темно-голубое бархатное платье, которое надела на прием в честь Дня Благодарения, и, глядя на нее, Франсуа увидел, что платье это почти одного цвета с глазами Сары — только глаза ее мерцали и искрились радостью, которая была адресована ему одному. И другой такой красивой женщины он не видел ни в Париже, ни в Бостоне, ни в Дирфилде, ни среди ирокезов. Даже Плачущая Ласточка не могла бы сравниться с Сарой — особенно сейчас, когда счастье осветило ее тонкие черты.

Франсуа любил ее. Он полюбил Сару неожиданно и сильно, и теперь во всем белом свете для него не существовало других женщин. Еще недавно ему казалось, что в его возрасте подобное чувство уже невозможно, но сейчас он чувствовал себя так, словно вновь стал пылким двадцатилетним юношей.

Так оно, наверное, и было. Франсуа начинал новую жизнь, оставляя в прошлом свои сорок с лишним лет, свои потери и горечь ожесточенного сердца.

Не в силах сопротивляться своим желаниям, он приблизился к Саре и обнял ее. Он целовал ее, чувствуя, как она отвечает ему с такой же безрассудной страстью, какую испытывал и он. И если Франсуа это казалось и прекрасным, и удивительным, то для Сары ничего удивительного в этом не было. Как ни пыталась она обмануть себя, ее сердце и душа принадлежали Франсуа уже давно. Пока его не было, она горячо молилась о том, чтобы пули и томагавки врагов пощадили Франсуа, и горько жалела, что не сказала ему перед отъездом всего, что хотела.

Но теперь, когда он вернулся и они могли принадлежать друг другу, она смогла сказать ему «люблю» и повторить это слово еще много-много раз, пока он нес ее на руках в спальню. Она еще никогда по-настоящему не любила ни одного мужчину, поэтому, когда он протянул к ней руки, Сара затрепетала. Франсуа был так нежен, что страх ее улетучился, и, пока он осторожно снимал с нее голубое бархатное платье и укладывал под одеяла, Сара чувствовала себя маленькой девочкой, которую любят и о которой заботятся.

Потом, быстро сбросив свои замшевые штаны и рубаху, лег рядом с ней.

— Я люблю тебя, Сара, — прошептал он чуть слышно, и впервые Сара подумала о нем не как о суровом, похожем на индейца воине, а как о мужчине, которого она любит и который принадлежит только ей.

Он больше не пугал ее, как когда-то. Напротив, сейчас Франсуа был с нею сама нежность и доброта, и Сара не испытывала ничего, кроме жгучего наслаждения, пока он медленно скользил по холмам и равнинам ее тела, и волшебство его невидимых в темноте пальцев пробуждало в Саре какие-то новые, доселе неизведанные и бездонные источники любви и страсти. Лежа в его объятиях, она негромко постанывала от наслаждения, и он, отозвавшись на эту негромкую мольбу, вошел в нее, ибо — как и она — хотел ее слишком сильно и слишком давно. И, прижимая к себе ее гибкое теплое тело, Франсуа понял, что они созданы друг для друга, и сознание этого наполнило счастьем его суровую душу.

Потом они долго лежали в объятиях друг друга, не в силах разжать руки, словно боялись выпустить то, что досталось им в награду за долгие годы несчастий и лишений. Их сердца стучали в унисон, и Сара счастливо улыбалась, глядя в его лицо, едва видимое при свете звезд.

— Я никогда не знала, что возможно такое счастье, — прошептала она.

— Это дар, — так же тихо ответил Франсуа, еще крепче прижимая ее к себе, — великий дар богов своим детям. Он — один для всех, но для всех — разный.

Сара ничего не ответила. В его объятиях так хорошо. Еще некоторое время она прислушивалась к ровному дыханию Франсуа, потом закрыла глаза и незаметно для себя заснула. Франсуа тоже задремал — чутко, как индеец, но если он и просыпался ночью, то только для того, чтобы еще раз почувствовать ее нежное тепло или прикрыть одеялом обнажившееся плечо Сары.

Когда, проснувшись ранним свежим утром, они поглядели друг другу в глаза, оба поняли, что отныне они — одно и будут вместе всегда.


Следующие несколько недель были для них поистине волшебными. Будучи свободен от всех обязательств как перед своими индейскими друзьями, так и перед белыми, Франсуа никуда не спешил и мог оставаться с Сарой столько времени, сколько сам пожелает. Каждый день они ходили к водопаду, а когда выпал снег, Франсуа стал учить Сару ходить на снегоступах, которые он сплел из гибких веток ивы и подбил густым лисьим мехом. По вечерам он рассказывал ей индейские легенды, многие из которых не слышал еще ни один белый, кроме него, однако больше всего времени они проводили в постели, в объятиях друг друга, занимаясь любовью или беседуя. Все, что они переживали в эти дни, было так значительно и прекрасно, что каждый стремился поделиться с другим своими чувствами.

Они не строили никаких планов на будущее, поскольку были счастливы своим сегодняшним днем, и все же каждое, даже случайное упоминание о том, что они будут делать потом, согревало Саре душу надеждой на будущую долгую жизнь, полную любви и взаимопонимания. И когда Франсуа снова упомянул ей о своем намерении взять ее с собой к ирокезам, когда сойдет снег, Сара буквально расцвела. Снег в этих краях таял только весной, а до весны была еще целая вечность, и целая вечность ждала их после.

Что касалось Франсуа, то он почти не думал о таких вещах. Жизнь с краснокожими научила его их простой и незамысловатой мудрости: для него Сара была женой, и, как бы далеко в будущее он ни заглядывал, его женой она оставалась и там.

Через две с небольшим недели после начала их совместной жизни Франсуа как-то особенно торжественно предложил ей пройтись к водопаду, и Сара заметила, что лицо у него было очень значительным. По пути он не произнес ни слова, если не считать нескольких советов, касающихся ее умения управляться со снегоступами. Но даже когда Франсуа показывал ей, как следует особым образом выворачивать ступню, чтобы стряхнуть налипший снег, его лицо оставалось отрешенным и сосредоточенным, и Сара попыталась угадать, о чем он думает в эти минуты. Возможно, решила она, Франсуа вспоминает Плачущую Ласточку и своего сына, убитых гуронами, однако она ошиблась.

Когда они дошли до водопада, над которым вставал легкий водяной пар, Франсуа сам сказал ей о том, ради чего он привел ее сегодня сюда.

Остановившись на небольшой площадке, которую они расчистили в снегу во время прежних прогулок к водопаду, он взял ее за руку и тихо сказал:

— Слушай меня, Сара!.. Теперь мы с тобой муж и жена не только в наших собственных глазах, но и перед богом. Тот человек, за которым ты была замужем в Англии… у тебя нет перед ним никаких обязательств. Ни один бог не захотел бы, чтобы твоя жизнь была нескончаемой пыткой. Бог освобождает тебя от клятвы, которую ты когда-то принесла перед Его алтарем. Ты заслужила свою свободу и свое счастье.