— Чему ты улыбаешься? — спросила Сара. — Я смешная, да?

— Я люблю тебя, — просто ответил Франсуа, и Сара кивнула. Она все поняла.

Между тем они вышли к водопаду, и Франсуа заговорил с ней о пустячных, милых вещах, которые должны были отвлечь ее от грустных мыслей.

О том, что на западе продолжаются военные действия, он больше не упоминал из боязни растревожить ее еще больше и всеми силами старался обойти скользкую тему. Вместо разговоров о войне он показывал ей разные растения и цветы, называл их индейские названия и рассказывал о том, какими полезными свойствами обладает тот или иной невзрачный стебелек. Под конец он собрал ей целый букет ярких осенних цветов и принес его домой, чтобы поставить в спальне.

Франсуа как раз занимался хозяйственными делами во дворе, когда из кухни, где Сара готовила ужин, донеслись стоны. Франсуа бросился в дом, поняв, в чем дело. Началось! Он надеялся, что все произойдет быстро, потому что у Сары это был седьмой ребенок. Даже Плачущая Ласточка, которая рожала впервые, освободилась от бремени за какой-нибудь час, который, впрочем, показался Франсуа вечностью. За все время, пока он ждал у палатки, куда отвели ее другие индианки. Плачущая Ласточка крикнула только раз, и с тех пор Франсуа пребывал в уверенности, что роды — дело несложное. По сейчас, едва увидев лицо Сары, он понял, что от боли она едва способна говорить.

— Все хорошо, любимая… Я здесь… Сейчас все будет хорошо… — бормотал он, подхватывая ее на руки. На камнях возле очага стоял котел с только что закипевшей водой, а па столе лежали очищенные овощи, но Франсуа уже понял, что сегодня работникам придется обойтись фруктами, если только они не догадаются сами себе что-нибудь сварить.

— Хочешь, я позову кого-нибудь из женщин? — спросил он, неся Сару в спальню и укладывая ее на постель, но она отрицательно покачала головой.

Патрик или Джон могли доскакать до Шелбурна и позвать к ней кого-то из женщин, по Сара знала, что они вряд ли успеют. Кроме того, она давно не верила ни докторам, ни повитухам: они не помогли ей в прошлые разы, и Саре вряд ли стоило надеяться на них сейчас. Ей хотелось, чтобы с ней был один только Франсуа — так ей было бы легче переносить боль.

— Мне… никто… не нужен. Только ты, — прошептала она, кусая губы. Боль накатывала на нее приступами, и она все сильнее впивалась пальцами в руку Франсуа. Ребенок был довольно большим, и Сара знала, что родить ей будет нелегко, хотя это и были ее седьмые роды.

Вопреки всем надеждам Франсуа, схватки растянулись на всю ночь, и он несколько раз порывался послать кого-то из работников в Шелбурн или даже в гарнизон, где был врач, но Сара останавливала его. Она ничего не говорила и почти не кричала — она только стонала, однако смотреть, как ее скручивает боль, было невыносимо тяжело. Франсуа то и дело обтирал ее полотенцем, смоченным холодной водой, но Саре продолжало казаться, будто ее тело охвачено огнем. В какое-то мгновение ей даже показалось, будто сбывается проклятье Эдварда, который пожелал ей вечно гореть в адском пламени, но она отогнала от себя эти мысли и только сильнее сжала руки Франсуа, которых почти не выпускала.

После полуночи схватки стали гораздо сильнее, но ничего не происходило, а Сара уже начала уставать. Каждый раз, когда она испытывала очередной приступ боли, ей хотелось вытолкнуть ребенка, но он никак не появлялся, и Сара была близка к отчаянию. Франсуа тоже пребывал в панической растерянности. Он видел, как мучается Сара, но не знал, что можно для нее сделать и как облегчить ее страдания. Он посоветовал ей кричать, если хочется, но Сара только сжала в зубах свернутое жгутом полотенце, сквозь которое проникали только ее глухие стоны.

— Все будет хорошо, милая, только еще немножечко напрягись! — растерянно бормотал Франсуа. Нахлынувшее на него чувство беспомощности и бессилия было таким острым, что он едва не заплакал.

Сара продолжала прилагать отчаянные усилия, чтобы освободиться от бремени, и Франсуа мог только крепче прижимать ее к себе и молиться, чтобы все закончилось как можно скорее. Он пытался припомнить все, чему его учили индианки, но в голове у него была такая каша, что выудить из нее что-нибудь путное не представлялось возможным.

Неожиданно у него в мозгу как будто сверкнула молния, и он вспомнил, что рассказывала ему Плачущая Ласточка. Не тратя времени даром, он схватил Сару за плечи и стал приподнимать ее так, чтобы она оказалась в сидячем положении, однако это оказалось не так-то легко. Сара не понимала, что он от нее хочет; впрочем, даже если бы она знала, то вряд ли сумела помочь ему, ибо ее сведенные судорогой мускулы утратили гибкость и стали неподатливы.

— Попробуй подняться, — уговаривал ее Франсуа, и Сара посмотрела на него, как на сумасшедшего, но он продолжал настаивать. Индейские женщины утверждали, что если женщина сядет на корточки, ребенок пойдет быстрее, и сейчас это был единственный выход. Впрочем, о ребенке Франсуа уже почти не думал — он боялся потерять Сару.

Наконец ему удалось ссадить ее на пол. Сесть на корточки ей никак не удавалось, и Франсуа фактически держал ее на руках. Сара продолжала тужиться, но теперь, когда у нее был упор для ног, дело пошло легче. Время от времени она даже пыталась что-то сказать ему, но из горла ее рвались только короткие хриплые крики.

«Он идет! Идет!..» — хотелось сказать Саре, но Франсуа, слава богу, и сам это понял. Продолжая поддерживать ее своими сильными руками, он шептал ей на ухо слова успокоения, и пот градом катился по его лицу. Неожиданно Сара издала громкий, протяжный вопль, живо напомнивший ему крик Плачущей Ласточки. Франсуа едва успел подсунуть под нее индейское одеяло — уже в следующий миг к крику Сары присоединился писк ребенка, и он увидел его — крохотный мокрый комочек, который наконец-то появился на свет. Это был мальчик! К тому же он был довольно крупным, хотя и бледным. Но самое главное, он был жив, и Сара снова вскрикнула — на этот раз от радости.

Но не успели они оба перевести дух, как младенец перестал дышать.

С горестным воплем, похожим на вой раненой волчицы, Сара наклонилась и схватила дитя, все еще соединенное с ней пуповиной, но Франсуа видел, что мальчик умирает.

Что он мог сделать? Подхватив Сару на руки, он снова уложил ее на кровать и, действуя почти машинально, перевязал пуповину попавшим под руки кожаным шнурком, а потом перерезал ее своим охотничьим ножом, с которым никогда не расставался. Потом он отнял у Сары маленькое тельце и в растерянности прижал к себе. Глаза Сары умоляли его спасти малыша, по Франсуа не знал как. Единственное, что он знал твердо, это то, что он никогда больше не разрешит ей рожать.

Никогда…

Сара на кровати громко всхлипнула, и Франсуа, взяв младенца за ножки, перевернул его вниз головой и начал похлопывать по спине, стараясь вдохнуть жизнь в его жалкое тельце, которое уже начало синеть.

— Франсуа! Пожалуйста! — она твердила эти два слова не переставая, надеясь на него словно на господа бога, но он не мог ничего сделать. Франсуа был уверен, что ребенок уже не дышит, но Сара продолжала просить и молить его до тех пор, пока в страхе и досаде он не стукнул малыша по спине всей ладонью.

Послышался мокрый кашляющий звук, изо рта ребенка вылетел комок слизи, и он, оживая, зашелся в громком протестующем визге.

— Благодарю тебя, боже! — только и смогла прошептать Сара, без сил откидываясь на подушки. Ребенок продолжал вопить, а счастливые родители смотрели на него, не в силах оторвать глаз от маленькой сморщенной обезьянки, которая казалась им прекрасней всего живого на свете.

Когда они наконец опомнились, Франсуа достал из сундука заранее приготовленные куски полотна и неловко перепеленал мальчугана. Сара, с лица которой не сходила лучезарная, счастливая улыбка, тут же приложила его к груди, а Франсуа отправился па кухню, чтобы заново развести в плите огонь и согреть воды. Когда он вернулся, младенец спал, не выпуская груди Сары, и Франсуа невольно замер на пороге комнаты. Более прекрасного зрелища он еще никогда не видел.

Сара, на мгновение подняв голову, улыбнулась ему улыбкой, в которой читались облегчение, благодарность и любовь.

— Спасибо, — шепнула она. — Ты спас его! Спас нашего сына!..

— Это не я… — ответил Франсуа, который еще не окончательно оправился от того, что выпало на его долю. Происшедшее сильно поколебало его прежние взгляды, и он готов был признать, что легче в одиночку сражаться против целого индейского племени, чем хотя бы просто присутствовать при родах. Еще ни разу в жизни Франсуа не было так страшно, как в прошедшие несколько часов.

— Я думаю, духи леса сделали это для нас, — сказал он, все еще потрясенный пережитым. Франсуа был уверен, что еще немного — и он мог бы потерять Сару. Впрочем, теперь, кажется, все обошлось.

И мать, и ребенок приходили понемногу в себя, хотя Сара, конечно, была еще слаба.

Быстро прибрав в спальне, Франсуа вышел наружу, чтобы закопать послед. Индейцы считали его священным, и он выбрал для него самое подходящее, на его взгляд, место возле ручья. Когда он вернулся, Сара снова благодарно улыбнулась Франсуа, и он, наклонившись к ней, нежно поцеловал ее в лоб.

— Я так люблю тебя, — прошептала она. — Еще раз спасибо…

С ребенком на руках она выглядела такой счастливой и молодой, Франсуа почувствовал, что любит ее без памяти. Он был счастлив за нее, счастлив оттого, что судьба обошлась с ней милостиво и благосклонно.

— Сестра шамана была права, — напомнил он ей. — Ты благополучно переправилась через реку и не утонула. И никто не утонул…

Но еще совсем недавно они оба вовсе не были уверены в том, что все кончится благополучно.

Смерть была слишком близко, и они совершенно забыли о предсказании старой индианки. Но сейчас, когда опасность миновала, Франсуа сразу о нем вспомнил.

— Впрочем, — добавил он, — если кто-то и мог погибнуть во время этой переправы, то только я.

Сара снова улыбнулась в ответ. Смеяться у нее просто не было сил. Прошедшая ночь была, наверное, самой длинной и самой тяжелой в ее жизни, и все же она чувствовала, что жаловаться было бы грешно. Ведь эта ночь подарила ей долгожданное материнство.

За окном уже начинало светать, когда Франсуа принес Саре какие-то фрукты и немного холодного мяса, чтобы она могла подкрепиться. Потом Сара и ребенок заснули, а Франсуа вышел во двор и, потихоньку выведя из конюшни своего вороного, поскакал в гарнизон. Он мчался во весь опор и успел обернуться в оба конца за несколько часов.

Когда он вернулся, Сара только что проснулась.

— Где ты был? — с беспокойством спросила она.

— Я ездил в Дирфилд, — ответил Франсуа, и его темные глаза гордо сверкнули. — Мне нужно было оформить кое-какие бумаги.

— Что за бумаги? — поинтересовалась Сара, пытаясь взять поудобнее ребенка, который проснулся и стал искать ее грудь. Молоко у нее еще не прибыло, и голодный ребенок беспокоился, требуя еды. Весь ее прежний печальный опыт не мог помочь ей, и Сара почувствовала себя неловко, когда Франсуа сказал, что надо дать малышу смоченную в воде тряпицу.

— Так что же это за бумаги? — снова спросила она, и Франсуа торжественно вручил ей свиток пергамента, перетянутый шелковым шпуром. Сара нетерпеливо развернула его и улыбнулась. Она так и не удосужилась довести это дело до конца, и теперь Франсуа сделал это.

— Значит, ты выкупил эту землю… — проговорила она с благодарностью.

— Да, Сара. Это мой тебе подарок. Мы построим здесь замечательный дом для нас и наших детей!

— Знаю, знаю… — засмеялась Сара. — Швейцарское шале.

Она была счастлива в своем старом доме, но место, которое выбрал Франсуа, было все-таки лучше. Кроме того, Сара хорошо понимала, что, если у них будут еще дети, на ферме действительно будет тесновато.

Сара смущенно покраснела, и Франсуа осторожно взял ее руку и несильно пожал.

— Ты заслуживаешь большего, гораздо большего… — сказал он, но оба знали, что у Сары уже есть все, о чем она мечтала. Еще никогда в жизни она не была столь счастлива, и ей казалось, что только в раю она могла бы быть счастливее.

Глава 10

За первые две недели своей жизни ребенок заметно изменился. Голубые глаза малыша, точь-в-точь как у Сары, смотрели на мир удивленно. Сара тоже оправилась настолько, что стала вставать, чтобы готовить еду для Франсуа и работников.

Она даже пыталась работать в огороде, благо никаких особенно тяжелых работ там не было. Ходить к водопаду она пока не решалась, но Франсуа видел, что время, когда их совместные прогулки возобновятся, уже не за горами. Силы возвращались к Саре не по дням, а по часам, и это было заметно. Правда, она все еще быстро утомлялась и использовала каждую свободную минутку, чтобы перевести дух, но это была именно минутка, потому что усидеть на месте ей было чрезвычайно трудно. Окрыленная счастьем, она буквально порхала по дому, и Франсуа не раз выговаривал ей за беспечное отношение к своему здоровью.