Кэролайн Линден - Навеки мой

– Я хотел поужинать в столовой внизу, но она…

– Слишком роскошна для обычного ужина? – предположила Софи.

– Мне на ум пришло только слово «гнетущая», – ответил он, и его лицо осветила улыбка.

– Слишком велика для двоих?

Герцог рассмеялся, застав Софи врасплох. Жаль, что он смеялся редко.

– Да. – Герцог подал ей руку.

И Софи неуверенно положила на нее свою ладонь. Красивый, увлеченный ею и вот теперь еще и невероятно обаятельный. Ей следовало быть осторожной, чтобы не попасть в западню.

Джек завтракал, когда Уилсон принес первую порцию дурных новостей.

– Ваша светлость, мистер Перси здесь.

Но сейчас Перси должен был усердно трудиться в особняке герцога Вэра в Мейфэре. Он знал свое место, поэтому его появлению в Олвин-Хаусе было только одно объяснение. Джек свернул газету, за которой Уилсон послал на рассвете одного из слуг, и встал из-за стола.

– Где?

– В приемной, ваша светлость.

Джек бросил взгляд на дверь. Миссис Кэмпбелл еще не появлялась. А он уже предвкушал встречу с ней.

– Миссис Кэмпбелл встала?

– Полагаю, что так. Миссис Гибсон нашла для нее кое-какую одежду, но сказала, что вся она требует переделки.

Разумеется. У Софи не было с собой одежды. Только сейчас он заметил, что его напряжение росло с каждой минутой. Часы тикали, а гостья все не появлялась.

– Хорошо. – Дворецкий услужливо распахнул дверь, и Джек отправился на встречу с секретарем.

Ричард Перси стоял в приемной. Судя по забрызганным грязью сапогам и насквозь промокшей одежде, он приехал из города верхом.

– Ваша светлость. – Он отвесил поклон при появлении герцога. – Прошу простить меня за это вторжение…

– Но ее светлость, моя мать, сходит с ума от беспокойства, – сухо закончил вместо него Джек. – Это так?

– Да, сэр. – Секретарь слегка расслабился.

Джек знал, что беспокойство матери никак не связано с ее переживаниями о его благополучии. Это было даже и не беспокойство вовсе, а скорее гнев. С того момента как Джек унаследовал титул, мать все уши ему прожужжала о том, что он должен быть безупречен абсолютно во всем. То обстоятельство, что он устроил скандальную сцену в игральном клубе, подрывало представления матери о благопристойности, а от известия, что сын внезапно уехал в Олвин-Хаус в обществе женщины, проигравшей ему свою свободу, ее и вовсе мог хватить удар.

Джек размышлял о том, что мог сообщить матери Филипп. Он всегда был не прочь пересказать какие-нибудь сплетни, а сцену в «Веге» смело можно было назвать самым скандальным поступком Джека за последние несколько лет. Правда, Филиппу пришлось бы признаться в том, что он снова играл, нарушив слово, данное брату в обмен на уплату долга Багуэллу. А признаваться в собственных проступках Филипп не любил.

Что ж, в любом случае поступок Джека затмит любую его провинность. Ни для кого не было секретом, что герцогиня отдавала предпочтение младшему сыну, унаследовавшему большинство ее черт. А вот Джек – наследник – был сыном своего отца.

– Можете заверить ее светлость, что я в полном порядке и вернусь в город, когда сочту нужным.

– Вы намерены задержаться надолго, ваша светлость? – Перси попятился, заметив холодный взгляд герцога. – Я спрашиваю это для себя, а не по просьбе вашей матушки, сэр.

– Нет, – бросил Джек. – Всего несколько дней.

– Конечно. – Секретарь облизал губы, а затем достал из кармана запечатанное письмо и протянул его герцогу. – Ее светлость просила вам передать.

Джек взял письмо, даже не взглянув на него.

– Уилсон пошлет кого-нибудь приготовить вам комнату. Обсушитесь. И можете вернуться в Лондон, как только ваша лошадь поест и отдохнет. Надеюсь, вы сумеете обойтись без меня несколько дней.

Отвесив поклон, секретарь удалился. Джек громко выругался в пустой комнате. Письмо в его руке казалось тяжелым, точно наковальня. Он догадывался о его содержании. С того самого дня как Джек унаследовал титул, мать не переставала повторять, что сын должен помнить о долге, своем положении и необходимости вести себя так же безупречно, как отец и остальные герцоги до него.

Джек сломал печать и прочитал письмо. Как он и ожидал, оно источало смешанное с негодованием смятение и заканчивалось строгим выговором. Мать бранила его за то, что он полностью пренебрег ролью главы семьи, уподобившись Филиппу и подавая ему пример поведения, которого тому следовало избегать. Герцогиня писала, что ее младший сын унижен и потрясен произошедшим. Намекала на то, что в свете последних событий Филипп станет совершенно неуправляемым.

Джек поджал губы. Филипп давно стал неуправляемым, и это не имело никакого отношения к действиям старшего брата.

Однако самой неприятной оказалась завершающая часть письма:

«Я шокирована твоим поступком, но что еще хуже – ты поставил меня в неудобное положение. Сегодня вечером я собиралась посетить бал у Бентамов и рассчитывала на то, что ты составишь мне компанию. Полагаю, что ты забыл о своем обещании, вынудив меня непростительно запоздало послать свои извинения хозяевам бала. Леди Стоув с дочерью тоже приглашены и очень ждали встречи с тобой. Вот уж не думала, что ты бросишь их так беспечно. Твоему отцу это не понравилось бы…»

А вот это несправедливо. Семья Джека дружила с семейством Стоув с незапамятных времен. Покойный граф был ближайшим другом отца Джека, а леди Стоув с его матерью были практически неразлучны. По трагическому стечению обстоятельств граф погиб в той же катастрофе, что и отец Джека. Правда, покойный герцог протянул еще неделю, прежде чем отправиться следом за своим другом. На смертном одре отец умолял сына позаботиться о леди Стоув и ее юной дочери Люсинде, и Джек пообещал это. За семь лет, что минули с того момента, он делал для этих двух женщин все, что в его силах. И никогда их не бросал.

Да, он действительно забыл о предстоящем бале. Обычно Джек посещал мероприятия, на которых присутствовали леди Стоув с дочерью. В этом сезоне состоялся дебют Люсинды, и Джек знал, что его отец хотел бы, чтобы сын помог обеспечить юной дебютантке успех в обществе. Последний раз Джек видел Люсинду после Рождества, и она призналась, что очень нервничает.

Однако мать вовсе не волновало состояние Люсинды. Она пыталась пристыдить сына, чтобы вынудить вернуться в Лондон. Джек не привык, чтобы им манипулировали. К тому же он до сих пор не решил, как поступить с миссис Кэмпбелл, которую находил опасно соблазнительной и гораздо более привлекательной, чем любой бал.

Сунув письмо в карман, Джек медленно направился обратно в столовую. В письме содержалось одно предостережение, которое он не мог проигнорировать. Конечно, Филипп нашел способ свалить вину на брата, отведя от себя все подозрения. И до тех пор, пока герцогиня будет верить в то, что ее младший сын – жертва, а не мерзавец, продолжит выплачивать ему денежное содержание, вместо того чтобы воззвать к здравому смыслу. Наверное, Джеку стоило раскрыть бухгалтерские книги и показать матери, какую сумму он потратил на то, чтобы погасить долги Филиппа. Ведь тот наверняка ничего ей не сказал. Отец считал, что женщина не должна заниматься подобными проблемами, но ведь герцогиня следила за расходами на ведение хозяйства и предоставляла их мужу на рассмотрение и одобрение. Покойный герцог относился к жене и младшему сыну снисходительно, освобождая от хлопот и ответственности за любые их действия. Теперь все это легло на плечи Джека, и мать надеялась, что он будет поступать так же, как его отец. Только вот сам Джек был совсем в этом не уверен.

Вернувшись в столовую, он увидел там миссис Кэмпбелл. Сегодня на ней было простое темно-зеленое платье. Джек задумался, откуда оно взялось, но потом напомнил себе, что не должен беспокоиться о ее одежде до тех пор, пока гостье есть что надеть. Увы, декольте платья было чуть скромнее, чем у предыдущего.

– Доброе утро, – с улыбкой поприветствовала герцога миссис Кэмпбелл.

– Доброе утро, – ответил он, занимая свое место за столом.

Каким-то образом Джеку следовало удержать Перси от встречи с Софи. До него секретарь работал у его отца, и Джек подозревал, что тот был больше предан титулу, нежели самому герцогу. Перси не слепой, и если доложит герцогине о том, что ее старший сын сбежал в Олвин-Хаус с красивой женщиной, та придет в ярость. Однако Джек не желал размышлять о том, почему это так для него важно.

– Не хотите исследовать чердак?

Софи с удивлением подняла голову, и Джек сообразил, насколько странно прозвучал его вопрос.

– Вы же спрашивали про темницу и пыточные камеры, которых в Олвин-Хаусе, к сожалению, нет. А чердак – лучшее, что я могу вам предложить. Дождь продолжается, и это означает, что мы застряли в доме. Я пытаюсь придумать хоть какое-то развлечение, чтобы убить время.

Губы гостьи изогнулись в хитрой улыбке, которую Джек находил столь очаровательной.

– Как я могу отказаться, когда предложение было сделано столь заманчиво?

Они закончили завтракать, и Джек попросил Уилсона принести несколько ламп. Он тихо предупредил дворецкого, что ничто не должно помешать мистеру Перси как можно скорее вернуться в Лондон. После этого направился в восточное крыло вместе с миссис Кэмпбелл, испытывая необъяснимое желание поскорее исследовать пыльный чердак.

– Какие же вещи мы там обнаружим? – спросила Софи, когда его светлость открыл дверь, ведущую на чердак. В лицо ему пахнуло спертым воздухом.

– Если честно, не знаю. Я не поднимался сюда много лет.

Подхватив подол платья, она последовала за герцогом вверх по лестнице.

– Еще одно место игр с Филиппом?

Джек с улыбкой обернулся. С этого ракурса он разглядел декольте платья Софи, отчего едва не споткнулся и не выронил лампу.

– Э… нет, – ответил он. – Однажды Филипп здесь заблудился и так испугался, что с тех пор отказывался подниматься на чердак.

Губы Софи приоткрылись от удивления.

Во рту у Джека пересохло. Наверное, идея была не так уж хороша. Ведь в данный момент он мог думать лишь о том, что остался наедине со своей гостьей в темном помещении. Казалось, она больше на него не злилась, к тому же миновала целая вечность с тех пор, как Джек находил женщину соблазнительной…

– После этого чердак стал моим убежищем, – признался он, хотя до сих пор не мог оторвать глаз от губ Софи и ее роскошной полной груди. – Тут я был свободен от внимания матери, младшего брата и каких бы то ни было уроков.

– Что вы здесь обнаружили? – Софи немного запыхалась после подъема, и теперь Джек наблюдал, как вздымается и опускается ее грудь, как натягивается на ней зеленая ткань.

– В основном старую мебель, – ответил он. Диваны и кушетки, на которых вполне можно было соблазнить женщину. – А еще весьма странные доспехи.

– О боже! – Софи переступила порог чердака. Над головой возвышался купол крыши, невидимый в темноте. Дождь по-прежнему монотонно барабанил. Небо затянули свинцовые тучи, поэтому на чердаке не было жарко, скорее тепло и уютно. – Теперь я понимаю, о чем вы.

– Хм…

Теперь, когда Софи запрокинула голову и с благоговением устремила взгляд ввысь, напоминала Мадонну, любовно нарисованную обожающим ее художником. Кожа отливала золотом в тусклом свете лампы.

– Это просто идеальное убежище! – Софи широко улыбнулась. – Никто бы вас тут не нашел. И, как вы сказали, здесь много мебели. А если прихватить с собой лампу, печенье и интересную книгу, то отсюда и вовсе не захочется уходить.

Джек же вспомнил о бутылках бренди, которые приносил сюда, чтобы тайно насладиться крепким напитком. Наверняка пустые бутылки до сих пор тут, в том самом месте, где он спрятал их много лет назад. Джек также подумал о том, что сказала Софи. Он действительно был бы не прочь провести здесь целый день вместе с ней.

– Э… да. От этого никто бы не отказался. – Джек поднял лампу повыше и направился в глубь чердака.

Они с Софи передвигались медленно. Как и остальные помещения Олвин-Хауса, чердак содержался в полном порядке. Мебель была аккуратно расставлена вдоль стен. Миссис Кэмпбелл обнаружила затейливо украшенную птичью клетку, и Джек вспомнил попугая бабушки и усмехнулся:

– Попугай обладал весьма острым клювом.

Софи рассмеялась:

– Наверное, вы просовывали пальцы сквозь прутья?

– Почему вы так думаете? – Джек внимательно посмотрел на позолоченную клетку, возвышавшуюся на специальной подставке. – Мне казалось, будто эта клетка больше. Попугай был просто огромным.

– Неудивительно, что он щипался, – пробормотала она. – Любое существо, заточенное в тесной клетке, будет бросаться на того, кто его туда посадил.

– Я не сажал его в клетку, – возразил он. – От клюва попугая остался шрам. – Джек потер указательный палец, где виднелся еле заметный шрам.

– Только представьте, как чувствовал себя попугай. Ведь он оставался пленником клетки.