Шарлин Рэддон - Навеки моя

Осознав свой промах, Бартоломью быстро вставил:

– Олуэлл, Джо Олуэлл.

Эри наградила обоих дразнящей улыбкой:

– Мистер Олуэлл, очень любезно с вашей стороны предложить кров для ночлега.

Джо скомкал шляпу в руках. Краска залила его лицо, он неловко переминался на ногах.

– Да ладно, это ерунда. Мы можем предложить вам лишь простую пищу и немножко Библии в папином чтении, но мы будем рады вас видеть, – он попятился к своей лошади. – Ну так поехали, что ли?

Джо похлопал по плетеной корзине, притороченной к седлу вместе с состоящим из двух частей бамбуковым удилищем, удобно складывающимся пополам при необходимости.

– Тут у меня припасена лучшая форель, которую вы когда-либо видели. Когда мы доберемся домой, мама будет ждать с разогретой сковородкой в руках, – он подмигнул Бартоломью. – Это будет повкуснее фазаньих грудок, поджаренных на свежевзбитом масле!

Бартоломью пропустил этот выпад мимо ушей. Он и так был не в слишком радостном настроении. Его судьба была решена. Все, что он мог сделать, – это подсадить Эри обратно в повозку, а затем последовать за Джо через реку к ферме Олуэллов.

Эри огляделась по сторонам, недоумевая, почему Бартоломью остановил повозку. Затем она заметила вдалеке три маленьких желтых квадрата света и поняла, что они наконец прибыли в поместье Олуэллов.

За последние несколько миль она делала все, что могла, чтобы не привалиться к плечу Бартоломью и не поддаться утомлению, которое требовало, чтобы она закрыла глаза и заснула. Странно, но когда они наконец добрались сюда, вид дома с теплым приветственным светом в окошках вызвал у нее сильное желание заплакать, но не принес облегчения. Ее голод уже перешел за грань урчания в желудке. Ее тело чувствовало себя так, как будто весь этот долгий путь ее протащили за повозкой на привязи, и ее эмоции были уже готовы прорваться наружу.

Когда Бартоломью ссадил ее на землю, от усталости и многочасового сидения ноги у нее подкосились. Он поймал ее и прижал к себе. Со свежим ночным ветерком к ним донесся голос Джо, разговаривавшего с мальчиком, который выбежал из дома, чтобы забрать улов. Эри чувствовала, как совсем рядом ровно и успокаивающе бьется сердце Бартоломью. Она понимала, что должна отстраниться. Но его сильные руки так славно обнимали ее, успокаивающие, надежные, теплые…

– С вами все в порядке? – спросил он.

Эри кивнула в ответ и заставила себя отстраниться. Но он не отпустил ее, продолжая удерживать ее тонкие руки в своих.

– Вы сможете самостоятельно добраться до дома? – он наклонился над ней, пытаясь увидеть в темноте выражение ее лица.

– Со мной все будет в порядке. Честно, – добавила она, когда он не пошевелился. – Идите и присмотрите за лошадьми.

– Хорошо. Ступайте в дом. Я принесу вашу сумку.

Ориентируясь на свет лампы в окне, она двинулась к зданию. Пройдя всего несколько футов, она услышала низкое горловое рычание. Эри замерла на месте.

– Мисс Скотт? – послышался сзади голос Бартоломью одновременно с лязгом металла засова, который он только что открыл. – Почему вы стоите на месте?

Она не ответила. Не могла ответить. У нее перехватило горло. Она стояла, застыв так же, как и кровь в жилах. Только сердце ее продолжало биться как бешеное.

Откуда-то из ночи снова донеслось рычание. Когда Эри попятилась назад, большая черная собака выпрыгнула прямо на тропинку перед ней. От ее вида стыла кровь в жилах.

Эри почувствовала, как клыки зверя вонзаются в ее плоть, хотя собака не приблизилась к ней. Она испытала боль, ужас, ощущение струящейся крови из несуществующей раны. Она больше не стояла на темной орегонской дороге, а мысленно перенеслась на улицу в Цинциннати, к дому, в котором она жила до семи лет. Волны ужаса омывали ее. Ее мать тогда стенала в панике, а пришедший доктор покачал головой и снова ушел. Дни неизвестности, дни ожидания. Ожидания пены изо рта, стона или плача при виде воды. Ожидания смерти.

Дрожь, охватившая ее тело, и рука Бартоломью у нее на плече вернули ее к реальности. Но ужас остался.

И тогда он увидел собаку.

– А, привет, Пудинг, – он протиснулся мимо Эри и опустился на колени перед Лабрадором.

Эри затаила дыхание. Ее рука потянулась к горлу. Сейчас собака набросится на Бартоломью! Она должна предупредить его, сказать что-то, но все, о чем она могла думать, было… Пудинг?

– Как ты, малыш? – Бартоломью почесал лоснящуюся черную голову. К изумлению Эри, собака не огрызнулась, не укусила и не зарычала. Она бешено завиляла хвостом, пытаясь облизать его жарким языком.

Бартоломью взъерошил собачью шерсть, а затем поднялся на ноги. В слабом свете окон он заметил выражение лица Эри. Отрешенный взгляд, страшно открытый рот. Ужас. Он изменился в лице:

– Мисс Скотт?

Ее пристальный взгляд ни на секунду не отрывался от собаки, спокойно сидевшей у ног Бартоломью. Он положил ладонь на ее руку и почувствовал, как она дрожит.

– Вы боитесь Пудинга?

Эри не отвечала, не двигалась.

– Господи Боже ты мой! – не зная, что еще сделать, он притянул ее к себе, обхватил ее руками и погладил по спине. – Все в порядке. Пудинг безопасен, как котенок. Поверьте мне.

Она задрожала и сглотнула комок в горле. Приподняв ее подбородок пальцем, он заставил ее отвести глаза от собаки и посмотреть на него.

– Собака… – сказала она низким дрожащим голосом. – Когда мне было пять лет… бешеная собака… укусила меня.

– Если бы это была бешеная собака, вы были бы мертвы, – нежно ответил он.

Она резко покачала головой:

– Но прошло много дней, прежде чем мы узнали это. Укус загноился и… – у нее сорвался голос.

Бартоломью чувствовал себя беспомощным. Никогда раньше он не обнимал женщину в истерике. Он отчаянно хотел облегчить ее страхи. Заставить почувствовать себя в безопасности. Он не хотел отпускать ее. Обнимать ее было все равно что обнимать весну – такую свежую и сладостно мягкую. Он подумал о том, какими бы были его возвращения домой, если бы дома его ждала не Хестер, а эта девушка. Эри приветствовала бы его поцелуем, а он сжимал бы ее в объятиях, наслаждаясь сознанием того, что она была его, и только его. Никаких отдельных спален, никаких пробуждений по ночам в одиночестве и тоске, когда его душа и тело жаждали найти свою половинку.

– Бартоломью? – произнес женский голос из темноты.

Он резко повернулся, отпуская Эри и одновременно отступая от нее на безопасное расстояние.

В тени стояла высокая, крепко сложенная женщина на несколько лет моложе его, но намного старше Эри. Туте Олуэлл переводила пристальный взгляд с него на девушку и обратно. Неподвижность ее позы говорила о подозрении и враждебности. Внутри Бартоломью боролись гнев и чувство вины. Он не совершил ничего предосудительного, разве что мысленно, но даже если и так, Туте не имела никакого права обвинять его. Она была только другом, подобно Неемии или Джо, вне зависимости от того, на что она рассчитывала.

– Привет, Туте. Мы натолкнулись на Джо в верховьях реки, и он настоял, чтобы мы провели ночь у вас.

Ее взгляд оставался прикованным к Эри:

– Кипп сказал, что его отец вернулся. Но я не ожидала встретить вас здесь.

Бартоломью бросил взгляд на девушку рядом с ним. Ужас ушел из ее глаз, но она все же выглядела заторможенной. Почти против своей воли, зная совершенно определенно, что совершает идиотское движение, он протянул к ней руку, чтобы привлечь ее к себе.

– Это Эрия Скотт. Она приехала сегодня из Цинциннати. Взгляд Туте, устремленный на Эри, оставался тяжелым и холодным. Черт бы побрал эту женщину! Надеясь отвести беду, он сказал:

– Мисс Скотт и мой племянник должны пожениться.

– А что тогда она делает с тобой?

В нетерпении он переступил с ноги на ногу. Сколько раз еще ему придется объяснять?

– Я встретил ее на вокзале. А минуту назад я подбадривал ее, потому что ее напугал Пудинг.

Туте презрительно фыркнула:

– Эта собака и мухи не обидит.

– Мисс Скотт этого не знала. Ее ребенком укусила собака, и с тех пор она их боится. Вполне понятно, я бы сказал.

Туте одарила его долгим тяжелым взглядом.

– По мне, так она не выглядит слишком уж испуганной, – она повернулась и пошла к дому. – Давайте пройдем в дом, мы собираемся ужинать.

– Я должен позаботиться о лошадях, – он мягко подтолкнул Эри сзади по направлению к дому. – Идите с Туте. Я скоро приду.

Почувствовав враждебность этой женщины, Эри захотела дождаться Бартоломью, но заставила себя последовать за Туте Олуэлл к входной двери. Пудинг трусил рядом, виляя хвостом и высунув язык.

Дом представлял из себя неуклюжее, беспорядочное нагромождение стен. По мере роста семейства новые комнаты просто пристраивались к первоначальной однокомнатной хижине, иногда новые были на ступеньку выше или ниже предыдущих. Войдя в дом, Бартоломью обнаружил, что Эри стоит в дверях, покинутая и одинокая, под прицелом доброй дюжины пар глаз. Затем один из детей заметил его, и все они сломя голову помчались к нему, устроив кучу-малу. В разгар свалки в проходе, ведущем на кухню, у огромного Г-образного стола появилась супруга Неемии. У нее были черные как вороново крыло волосы и румяное, сплошь покрытое морщинками лицо, напоминавшее засушенный персик.

– Еда на столе, а вы, банда, марш умываться, – сказала она. Удивительно яркие глаза обежали комнату, на секунду задержавшись на Эри, перед тем как остановиться на Бартоломью. – Барт, чертяка, ты, как всегда, просто неотразим. Откуда ты взялся?

Облепленный со всех сторон детьми, Бартоломью едва не упал, когда попытался подойти к пожилой женщине. Она подошла к нему сама. Она была в вызывающе коротких, как всегда, юбках, развевающихся вокруг икр, которые выглядывали из несоразмерно больших рабочих ботинок. Детвора с пронзительными воплями разлетелась в разные стороны, когда эти двое по-медвежьи обняли друг друга.

– Эффи, старая ты кукла, как поживаешь?

Эффи игриво шлепнула его по руке:

– Чтобы я не слышала больше этого словечка «старая», малыш, если собираешься есть мою стряпню.

– О'кей, молодка, – Бартоломью чмокнул ее в иссохшую щеку.

– Так-то лучше, – она украдкой взглянула на Эри. – Она с тобой? – спросила она, даже не потрудившись понизить голос.

– Это мисс Эрия Скотт, Эффи. Она и мой племянник Хестер собираются пожениться.

– Ты имеешь в виду этого молодого бездельника Причарда? Да какой из него муж? Все, что ему всегда было нужно, так это играть в свою лапту.

– Бейсбол, Эффи. Эта игра сейчас очень популярна, особенно там, на Востоке. Он хороший питчер. Это означает, что он бросает мячи отбивающим, они бьют по мячам битой. Я, правда, думаю, что он скорее отбивающий, чем питчер. Он часто выбивает мячи за пределы поля и успевает вернуться на свою половину.

– Что до меня, так это пустая трата времени, – презрительно фыркнула Эффи.

– А тебя никто и не спрашивает, – крупный сутулый мужчина с белоснежными волосами поднялся из глубокого кресла у камина.

Бартоломью оторвался от Эффи и пересек комнату, чтобы пожать руку старику.

– Привет, Неемия.

– Привет и тебе, – Неемия показал жестом на ребятню, которая вновь собралась у камина. – Вы, молодежь, делайте, что вам велела бабушка, и ступайте умываться. А остальные могут приступать к еде, – он взглянул на Эри. – Бартоломью, можно тебя на пару слов?

Эри уловила нотку порицания в голосе старика. Неестественная напряженность в развороте плеч Бартоломью, когда он выходил вслед за мистером Олуэллом из комнаты, говорила о том, что он ожидал услышать нечто вроде нотации. Из-за нее? Она была бы не прочь подслушать, но Эффи уже вела ее на кухню.

Вокруг стола всех рассаживала Туте, так что Эри не удивилась, оказавшись на противоположном конце стола от Бартоломью, между двумя болтливыми подростками-близнецами. Сама Туте уселась рядом с ним, затем, прослушав длинную молитву Неемии, стала накладывать ему на тарелку еду с таким видом, как будто это ее священное право. Бартоломью принял блюдо молча, во время еды он избегал встречаться с Эри глазами.

Эри по-прежнему чувствовала враждебность Туте. Та прямо-таки излучала ее, подобно тому, как из грубо сколоченного окна у нее за спиной тянуло запахом жареной рыбы и сквозняком. Во время еды Эри поглядывала на них одним глазом, раздумывая, что такое между ними было. Она смутилась, осознав, что ей было бы неприятно, окажись они вдруг любовниками. Ее совершенно не касается, кого укладывает в свою постель дядя мистера Монтира. И все-таки ей нравился Бартоломью. Знай она, в каких именно отношениях он состоял с Туте Олуэлл, это подпортило бы то уважение, которое она к нему испытывала.

Туте нельзя было назвать непривлекательной. Ее формы были щедрыми и пропорциональными, а лицо – мягким и женственным. Но была в ней какая-то грубость, если не сказать глупость – в ее речи, даже в том, как она ела – с открытым ртом и не обращая внимания на болтовню окружающих. Эри твердо верила, что, независимо от внешности, в любом человеке есть своя изюминка, то, за что его можно любить. Но Туте была исключением. Сейчас она напоминала Эри птицу фрегата, которая предпочитает воровать пищу у других; а не добывать ее самой.