– Потому что… мы можем опоздать. К тому же разумнее было бы подождать, пока стемнеет.

Венеция нахмурилась. Ее подозрения усилились. Надо было расспросить обо всем поподробнее, прежде чем пускаться в дорогу, но когда Рейвенскрофт ворвался утром в комнату для завтраков с запиской в руке и с выражением совершенного отчаяния на лице, она не стала раздумывать. Записку прислал ее отец, он требовал, чтобы Венеция немедленно уехала в сопровождении Рейвенскрофта на помощь матери.

Привыкшая к тенденции мамы принимать малейшую конвульсию за смертельный спазм и к безошибочной способности отца избегать какой бы то ни было ответственности, Венеция сочла требование не слишком удобным и приятным для себя, но нисколько не удивилась. Она сменила костюм для верховой езды на дорожное платье, быстро уложила в чемодан необходимые вещи и успела до того, как сесть в карету, нацарапать отцу утешительное послание, заверив его, что сделает все, о чем он просит.

Разумеется, не стоило впадать в панику, пока она не увидит маму собственными глазами. Жаль, конечно, что обязанность сопровождать ее выпала на долю Рейвенскрофта, новейшего папиного «проекта». Папа считал себя чемпионом руководства; это означало, что время от времени он возлагал на себя обязанность обучать очередную заблудшую душу искусству навигации в коварных водах светского общества. Мистер Оугилви называл это великим социальным экспериментом, однако Венеция полагала, что ему попросту нравится поток изощренных комплиментов, которые изливал на него благодарный Рейвенскрофт.

Нынче утром, когда им пришлось в невероятной спешке уезжать из Лондона, Венеции даже стало жаль Рейвенскрофта, угодившего в бурный водоворот нелепостей и противоречий, столь свойственных семейству Оугилви. Однако пребывание наедине с ним в карете в течение двух часов заронило в ее душу некоторые сомнения и даже опасения. Что-то – она не могла определить, что именно, – было не так. Рейвенскрофт выглядел чрезвычайно взвинченным; то и дело высовывал голову в окно кареты, словно предполагал, что их кто-то преследует.

Венеция обладала множеством недостатков, но глупость не входила в их число. Когда она вновь и вновь предпринимала попытки расспросить своего спутника о причинах, побудивших отца отправить их в спешном порядке к маме, Рейвенскрофт начинал путаться в словах и заикаться, сопровождая свои объяснения бесчисленными извинениями, от которых у Венеции разболелась голова.

Она отодвинула кожаную занавеску и выглянула в окно. Карета неслась по дороге с такой скоростью, что дух захватывало. Лошади явно измучены, придется сделать остановку и сменить их. После этого Венеция скажет Рейвенскрофту, что продолжит путешествие лишь после того, как он ответит на ее вопросы. Если он откажется, она остановится на постоялом дворе и отправит отцу в Лондон письмо с требованием приехать за ней.

Приняв такое решение, Венеция вдруг почувствовала, что основательно продрогла, и поспешила закрыть занавеску. Откинувшись на мягком сиденье, она окинула своего спутника изучающим взглядом. Рейвенскрофт выглядел гораздо моложе своих двадцати двух лет. Худощавый, отнюдь не атлетического сложения, он пытался скрыть недостатки фигуры ватиновыми подплечниками, чересчур просторным пальто и сапогами для верховой езды на высоких каблуках. Глаза у него светло-голубые, водянистые, подбородок такой, что и говорить не о чем, зато он мастер льстить с восторженным энтузиазмом. Видимо, поэтому отец Венеции был убежден, что Рейвенскрофт не способен ни на что дурное.

Карету так сильно тряхнуло на крутом повороте, что Венеция обеими руками ухватилась за край сиденья.

– Рейвенскрофт, мы слишком быстро едем по этой скверной дороге!

– Да, но нам необходимо как можно скорее добраться до места.

Венеция нахмурилась, но прежде чем она успела произнести следующую фразу, карета ухнула в глубокую рытвину и ее и Рейвенскрофта подбросило вверх. Венеция плюхнулась на сиденье с громким возгласом:

– Рейвенскрофт, такая скорость недопустима!

Чтобы удержаться на месте, спутник Венеции вытянул ногу и уперся ею в угол.

– Мы не можем ехать медленнее. Ваша матушка ждет нас!

– Если мы перевернёмся, она вообще нас не дождется!

Рейвенскрофт промолчал.

Окончательно выведенная из себя Венеция резким движением накинула на себя плед, который лежал у нее на коленях. Ей казалось, что она вся в синяках; она ужасно устала от этой сумасшедшей гонки. К тому же по мере того, как они продвигались к северу, становилось все холоднее и холоднее. И тут она вдруг вспомнила о Грегоре.

Грегор! Проклятие, она даже не оставила ему записку! Он теперь уже в Оугилви-Хаусе и не понимает, куда она делась.

Венеция закрыла глаза и прижалась к спинке сиденья. Карету раскачивало и трясло на ухабах. Грегор Маклейн – ее лучший друг. Он знает все ее слабости и пристрастия, ее увлечения и разочарования, и она тоже хорошо его знает. И доверяет его здравому смыслу. Что он посоветовал бы ей сейчас?

Скорее всего он обрушил бы на нее все громы небесные за то, что она с такой поспешностью согласилась уехать с этим слизняком Рейвенскрофтом. Грегор никогда не стремился кому бы то ни было помогать. По его собственному и вполне оригинальному суждению, каждый должен сам справляться со своими трудностями. Только слабые нуждаются в подпорках.

Венеция считала Грегора немного наивным, а в лондонском свете к нему относились с повышенным вниманием и даже восхищением не столько благодаря его привлекательной внешности, сколько загадочным слухам, которые ходили о нем: утверждали, будто он и его родственники наделены способностью вызывать сильный ветер, устраивать бури и обрушивать удары молнии на головы своих врагов. Говорили также, будто сотни лет назад род Маклейнов был проклят. Если кто-нибудь из его отпрысков утрачивал власть над своими чувствами, тут же начинались невероятные бури, которые разрушали вес на своем пути. Именно поэтому все Маклейны держали свои эмоции в узде.

Венеция снова отстегнула занавеску, чтобы выглянуть в окно… С тех пор как они познакомились с Грегором, прошло немало лет, но она никогда не верила мистическим россказням о нем и о его семье. Впрочем, ей довелось за эти годы наблюдать старинное проклятие в действии, и сейчас, увидев в окно клубящиеся в небе тучи и ощутив порывы холодного ветра, Венеция подумала о Грегоре. Возможно, он, обнаружив ее исчезновение, спешит сейчас ей на помощь. Она живо представила себе, как он мчится галопом на белом коне, чтобы спасти ее, и его зеленые глаза пылают негодованием.

Плечи Венеции безвольно поникли. Да уж, Грегор, вынужденный броситься ей на помощь, испытает и негодование, и возмущение, узнав, с какой легкостью она поддалась на столь нехитрую уловку. Огорченная, Венеция пристегнула занавеску и откинулась на сиденье.

– В чем дело? – спросил Рейвенскрофт, заметно побледнев. – Что вы там увидели? Нас кто-то преследует?

– Нет, – бросила Венеция. – Никто нас не преследует.

Она скрестила руки на груди, чтобы поплотнее закутаться в плед, и смерила своего спутника уничтожающим взглядом.

Рейвенскрофт изобразил на физиономии улыбку, примерно настолько же естественную, как тугой корсет принца Уэльского, и произнес с наигранной бодростью:

– Ну и отлично! Подумать только, что за погода! Я, например, не помню такого холодного апреля. А вы, Вене…

– Мисс Оугилви, если позволите…

Его улыбка мгновенно увяла.

– Простите, разумеется, мисс Оугилви!

– Благодарю вас. Да, я тоже не помню такого холодного апреля, и это еще одна из причин, по которой нам следовало бы сделать остановку, и как можно скорее.

– Но мы потеряем время и…

– Рейвенскрофт, мне кажется, вы меня не поняли. Это касается чисто личных удобств.

– Личных у… – Он покраснел. – О, я не подумал… то есть я не сообразил, что вам…

– Слушайте, Рейвенскрофт, не превращайте самые обыденные веши в нечто необыкновенное. Мне нужно, чтобы мы сделали остановку, и все!

– Разумеется, я все понял! Попрошу кучера остановиться, как только доберемся до Торлингтона. Всего через полчаса.

Венеция молча кивнула и втиснулась как можно глубже в угол сиденья, надеясь, что Рейвенскрофт избавит ее от своей назойливой болтовни. Но ему было явно не до разговоров: уткнувшись подбородком в воротник и крепко уцепившись за края сиденья, он старался не подскакивать вверх при особенно сильных толчках кареты. Видом своим он весьма напоминал наказанного школяра.

Проходили минута за минутой, карета все так же подпрыгивала на ухабах, все так же потрескивали ее деревянные части, и Венеция молила небеса об одном – только бы их экипаж не свалился в какой-нибудь ров до того, как они доберутся до Торлингтона.

Закрыв глаза, она помолилась и о том, чтобы ей удалось наконец добиться вразумительных ответов от Рейвенскрофта на мучающие ее вопросы.

Собственно говоря, ей только и оставалось, что уповать на Бога.


Примерно в это же время из клуба «Уайтс», старейшего в Лондоне клуба для джентльменов, вышел высокий, элегантно одетый мужчинам, надвинув шляпу пониже на глаза, чтобы защитить лицо от хлопьев снега, подождал, пока его экипаж подъедет по оживленной, забитой другими каретами и пешеходами улице к тому месту, где он его ожидал.

Всего несколько минут назад Дугал Маклейн был весьма близок к тому, чтобы выиграть в вист кучу денег. Однако единственный взгляд, совершенно случайно брошенный им в окно, вынудил его издать громкое восклицание, бросить на стол карты, вскочить со стула и ринуться вон из комнаты, к великому изумлению его партнеров по игре.

Задержавшись на ступеньках крыльца, Дугал, пожалуй, с не меньшим изумлением взирал на валивший с неба густой снег. Только одно могло вызвать подобный снегопад в апреле – проклятие Маклейнов. Это оно вызывало бури и ураганы в тех случаях, когда кто-нибудь из Маклейнов приходил в гнев, но проявления природной стихии варьировались в зависимости от нрава конкретного члена этого семейства. Грегор, всегда холодный и сдержанный по натуре, вызывал холод и снегопад. Много снега, массы снега, немыслимое, сточки зрения обыкновенного лондонца, его количество. И потому Дугал должен найти своего брата, найти как можно скорее.

На Сент-Джеймс-стрит было полно народу. Люди, пригибаясь от порывов ветра, двигались быстро, спеша укрыться от внезапной непогоды и с огромным удивлением и даже страхом глядя на небывалое явление. И лишь один человек, казалось, не обращал внимания на холод и ветер, мало того, он, казалось, испытывал удовольствие от того, что его обнаженная голова запудрена снегом.

– Грегор! – выкрикнул Дугал.

Когда тот приблизился, Дугал увидел, что губы у брата побелели.

– Хочу попросить тебя об одолжении, – произнес Грегор. – Моя лошадь там, в конце улицы. Могли бы мы воспользоваться твоим экипажем?

– Разумеется.

Дугал бросил взгляд на своего выездного лакея, и тот поспешил отправиться за лошадью Грегора. Через несколько минут карета уже катила с грохотом по мостовой, а верховая лошадь Грегора рысила за ней.

Грегор обратил на брата горящий негодованием взгляд и сообщил:

– Венеция Оугалви похищена.

– Господи помилуй! Кто посмел это сделать?

– Рейвенскрофт.

– Этот щенок? Да у него никогда не хватило бы храбрости на такое дело!

– Можешь считать его дохлым щенком с той минуты, как я до него доберусь, – процедил Грегор сквозь зубы, а его глаза сделались похожими на две зеленые льдинки. – Он хитростью вынудил Венецию уехать из города.

Венеция уехала с этим подонком по своей воле? Дугал посмотрел на брата из-под полуопущенных век. Венеция и Грегор дружили с детства, так долго, что в городе никто не распускал язык по поводу их совместных утренних верховых прогулок и откровенно приятельских, свободных от всякой чопорности отношений. Неужели отношения с Рейвенскрофтом значили для Венеции нечто большее?

– Ты считаешь, что Венеция и Рейвенскрофт… – начал Дугал, но брат прервал его резким выкриком:

– Нет!

Дугал вытаращил глаза, когда после этого короткого слова неистовый, бешеный порыв ветра налетел на карету с такой силой, что ее со скрежетом проволокло по мостовой.

– Она была подло обманута! – прорычал Грегор.

Глядя на то, как ветер вталкивает снег в каждую щелку в одной из стенок кареты, Дугал проговорил как мог спокойнее и убедительнее:

– Конечно, ее обманули. Венеция не согласилась бы на такой нелепый поступок, как бегство, даже если бы без памяти влюбилась в кого-либо.

За этими его словами последовал еще один мощный удар ветра. Дугал поморщился:

– Грегор, прошу тебя! Нас просто сдует с дороги!

Грегор ухватил себя руками за коленки и сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться.

– Если хочешь удержаться на дороге, прекрати городить глупости, – сказал он. – Венеция вовсе не сбежала. Рейвенскрофт сказал ей, что ее мать, которая находится в Стерлинге, тяжело больна. Слуга Рейвенскрофта рассказал мне о планах этого ничтожества: как они поедут в Гретна-Грин, как хозяин скажет Венеции всю правду, когда они отъедут настолько далеко от Лондона, что возвращаться будет поздно. Еще он сообщил, что у этого прощелыги огромные долги, а также что сегодня утром он должен был драться на дуэли с лордом Алстером, но не явился на место встречи.