Спонг пожала плечами и вышла. Эмбер сжала зубы от ярости и сразу начала готовить Брюсу поднос с едой. Несколько часов назад она накормила его супом, оставшимся после вчерашнего ужина: недовольный, что его потревожили, Брюс стал ругать ее и пытался отвести ложку в сторону, но Эмбер все же сумела заставить его поесть. Через четверть часа Брюса снова вырвало.

Эмбер была в отчаянии и тихо заплакала. Спонг все это не трогало: она сидела в кресле развалясь, в пяти футах от кровати, допивала вино и доедала холодную курицу. Обглоданные кости она выбрасывала в Окно.и обменивалась грубыми шуточками со стражником внизу, пока наконец Эмбер не выскочила из кухни, разъяренная ее поведением.

– Не смей раскрывать окно! – закричала она, захлопнула окно и заперла его. – Ты зачем это делаешь?

– Боже мой, мэм, я не причинила джентльмену никакого вреда.

– Делай, что я говорю, и держи окно закрытым – иначе пожалеешь! Мерзкая пьяная скотина! – пробормотала Эмбер вполголоса и пошла обратно домывать посуду и приводить кухню в порядок. Сара Гудгрум была щепетильной хозяйкой, чрезвычайно чистоплотной, и теперь, когда Эмбер пришлось делать все самой, она старалась держать комнаты и кухню в безупречном порядке, даже если для этого потребуется работать по восемнадцать часов в день.

Брюс вел себя все более беспокойно, что, как сообщила Спонг, было признаком увеличения чумной опухоли. Двое из ее больных безмятежно рассказала она, не смогли вынести боли, сошли с ума и покончили с собой.

Наблюдать за страданиями Брюса и понимать, что она не в состоянии помочь ему или хотя бы облегчить боль, было для Эмбер невыносимо. Она неотступно находилась рядом и старалась предугадать каждое его желание. Она накрывала его одеялами всякий раз, когда он сбрасывал их, снова и снова накладывала припарки, а однажды, когда она наклонилась над ним, он сильно ударил ее кулаком, и, если бы она не увернулась, он сбил бы ее с ног. Чумной бубон увеличивался; теперь он стал крупнее теннисного мяча, и туго натянутая кожа на нем загрубела и потемнела.

Спонг напевала под нос песенки, постукивая в такт пустой бутылкой по ляжке. Большую часть времени Эмбер была настолько занята по хозяйству или хлопотала около Брюса, что забывала о присутствии сиделки или же просто не обращала на нее внимания.

Но в одиннадцать часов вечера, когда она закончила уборку, разделась и умылась, она обратилась к старухе:

– Вчера ночью я спала не больше трех часов, миссис Спонг, и я устала как собака. Посидите с его светлостью часа три-четыре, потом позовите меня, и я вас сменю. Кто-то обязательно должен дежурить около него, его и на минуту нельзя оставить одного. Вы укроете его, если он сбросит одеяла?

– Хорошо, мэм, – согласилась миссис Споят. Она кивнула головой, и ее парик свалился, обнажив серые седые волосы. – Можете на меня рассчитывать, будьте спокойны.

Эмбер вытащила свою кушетку и поставила ее по другую сторону от кровати Брюса. Она легла на живот, одетая только в ночную рубашку, потому что в комнате было жарко и душно. Она не хотела спать, она боялась за Брюса, но знала, что должна выспаться, и ничего не могла с собой поделать. Через несколько секунд она глубоко уснула.

Некоторое время спустя ее разбудил неожиданный глухой удар по лицу, и тяжелое тело навалилась на нее. Она непроизвольно вскрикнула, ее дикий, полный ужаса вопль разорвал ночную тишину. Потом она поняла, что произошло, и стала яростно бороться, чтобы высвободиться. Брюс забеспокоился, встал с кровати, споткнулся о кушетку и сейчас лежал на ней всем своим огромным весом.

Эмбер окликнула Спонг, но не получила ответа. Когда она вылезла из-под Брюса, то увидела, что старуха чуть приподняла голову и открыла один глаз. Вспышка ярости охватила Эмбер. Она резко повернулась и ударила сиделку по лицу.

– Поднимайся! – заорала она на Спонг. – Поднимайся, старая сука, и помоги мне!

Испуганная и окончательно проснувшаяся, Спонг быстро вскочила с кресла. Через несколько минут им вдвоем удалось уложить Брюса обратно в постель. Он лежал теперь совершенно спокойно и неподвижно. Эмбер встревоженно склонилась над ним, приложила руку к его сердцу, пощупала пульс – биение было, хотя и слабое.

Тут она услышала вопли Спонг:

– Боже ты мой, ну что я такого сделала! Я подходила к нему, и я же, оказывается…

Эмбер круто повернулась к ней.

– Что такого сделала?! – закричала она. – Дрянь толстопузая, ты заснула и позволила ему встать с кровати! Он мог убиться из-за тебя! Клянусь Богом, если он умрет, ты пожалеешь, что не заболела чумой сама! Я удавлю тебя, помоги мне Господи, своими собственными руками удавлю.

Спонг отпрянула.

– Господь с вами, мэм! Я только на минутку сомкнула глаза, клянусь всеми святыми! Ради Бога, мэм, не бейте меня…

Эмбер опустила сжатые кулаки и с отвращением отвернулась.

– Да не нужна ты мне. Завтра я позову другую сиделку.

– Ничего у вас не выйдет, мэм. Вы не можете отказаться от сиделки. Приход послал меня сюда, и служитель велел оставаться тут, пока вы все не умрете.

Эмбер тяжело и устало вздохнула, откинула волосы с лица.

– Ладно. Иди спи, я сама посижу с ним. Там есть кровать. – Она указала на детскую.

И всю остальную часть долгой ночи Эмбер не отходила от больного. Он лежал спокойнее, чем раньше, и она не стала беспокоить его, не заставляла есть. Она приготовила черного кофе, чтобы не спать, и время от времени выпивала глотом шерри-бренди. Но она так устала, что кружилась голова, и она не осмеливалась "ыпить побольше. А в соседней комнате храпела и пускала слюни Спонг. Иногда по пустынной ночной улице проезжала запоздавшая коляска, и лошадиные копыта ритмично цокали по мостовой; ночной сторож, устало шагал взад-рперед по улице. Где-то громко в экстазе мяукал кот. Похоронный колокол ударил три раза с промежутками. Потом в ночной тишине раздался мелодичный распев сторожа:

Крепче двери запирайте.

Свой очаг оберегайте.

Да хранит вас Бог, сомкните очи,

Ведь уже один час ночи!

Глава тридцать пятая

Наконец наступило утро, и на безоблачном небе поднялось яркое, жаркое солнце. Эмбер выглянула в окно и пожалела, что нет тумана, – веселый сверкающий солнечный свет казался ей жестокой насмешкой над больными и умирающими, которые лежали в тысячах домов по всему городу.

Ближе к рассвету выражение недовольства и гнева на лице Брюса, которое сохранялось все время с того утра, когда Эмбер встретила его на причале, сменилось теперь равнодушием и апатией. Казалось, он не воспринимает ни окружающих, ни своих действий. Когда она поднесла стакан воды к его губам, он непроизвольно глотнул, но глаза оставались безучастными, будто он ничего не видел. Его спокойствие обрадовало Эмбер, она решила, что ему стало лучше.

Она надела платье, которое носила накануне, и начала убирать грязь, скопившуюся за ночь. Эмбер двигалась медленно: в мышцах ощущалась тяжесть и боль, глаза горели и воспалились. Она взяла ночной горшок и понесла его во двор вылить. Но на дворе ошивался мужчина, и ей пришлось подождать.

В шесть она разбудила Спонг, грубо встряхнув ее за плечо. Старуха сжала губы и взглянула на Эмбер одним глазом:

– В чем дело, мэм? Что случилось?

– Поднимайся! Уже утро! Либо ты будешь мне помогать, либо я запру всю еду на замок, и ты умрешь с голоду!

Спонг сердито посмотрела на нее, поджав губы.

– Господи, мэм! Да откуда же мне знать, что уже утро!

Она откинула одеяло и встала с постели. Оказывается, она спала одетой, только обувь сняла. Потом Спонг застегнула платье, подтянула юбку и прихлопнула парик приблизительно на то место, где он должен быть. Она потянулась, шумно зевнула, потерла живот, потом сунула в рот палец и извлекла оттуда застрявший кусочек мяса, а палец вытерла о перед платья.

Эмбер остановила ее на пути из спальни в кухню:

– Подойди сюда! Что ты скажешь о его внешнем виде, ему лучше?

Спонг вернулась, взглянула на Брюса и покачала головой:

– Он плохо выглядит, мэм. Очень плохо. Я видела таких за полчаса до смерти.

– Черт тебя подери! Ты считаешь, что все должны умереть? Но он-то не умрет, слышишь? Уходи, убирайся отсюда!

– Господи, мэм, вы спросили меня – я ответила… – пробормотала Спонг, уходя.

Час спустя, закончив уборку спальни и накормив Брюса остатками супа, Эмбер сказала Спонг, что сходит в мясную лавку купить кусок говядины, это займет минут двадцать. Она знала одну лавку примерно в четверти мили рядом с Линкольнз Инн Филдз. Она застегнула платье, прикрыла вырез платком. Было слишком жарко, чтобы надевать плащ, но Эмбер накинула на голову черный шелковый капюшон и завязала его под подбородком.

– Стражник не выпустит вас, мэм, – предупредила Спонг.

– Ничего, выпустит. Уж предоставь это мне. А теперь послушай, что я скажу: не спускай глаз с его светлости, внимательно наблюдай, потому что если я вернусь и узнаю, что он поранился или сбросил с себя одеяло, то, поверь мне, я тебе нос отрежу!

Светлые глаза Эмбер гневно сверкали, черные зрачки расширились, губы сжались. Снонг ахнула, напуганная, как загнанный кролик.

– Боже мой, мэм, вы можете мне доверять! Я от него глаз не отведу!

Эмбер прошла через кухню к черной лестнице, спустилась во двор и двинулась по узкому проходу за домом. Не прошла она и двадцати ярдов, как раздался окрик. Она обернулась и увидела бегущего к ней стражника.

– Пытаетесь убежать? – В голосе его звучало злорадное удовольствие. – Или вы не знаете, что дом опечатан?

– Я знаю, что опечатан, и я не пытаюсь убежать. Мне надо купить еду. За шиллинг вы выпустите меня?

– За шиллинг? Думаете, я беру взятки? – Он понизил голос. – Вам могут помочь три шиллинга.

Эмбер вынула монеты из муфты и отдала стражнику. Он не отважился подойти ближе, держал дымящуюся трубку во рту, – считалось, что табачный дым отгоняет чуму. Эмбер быстро зашагала по улице. Сегодня прохожих было меньше, чем вчера, да и вели себя они иначе. Не шлялись просто так, не останавливались поболтать, а шли быстро, держа у носа флаконы с ароматической смолой. Проехала – карета, сопровождаемая нагруженными фургонами, и прохожие проводили этот караван внимательными взглядами: лишь богачи могли позволить себе уехать из города, остальные вынуждены были оставаться здесь и рисковать жизнью, уповая лишь на амулеты и лекарственные травы. По пути Эмбер увидела несколько опечатанных домов.

У мясника она купила большой кусок говядины. Продавец снял мясо с крюка, а деньги опустил в кувшин с уксусом. Эмбер завернула мясо в полотенце и положила в хозяйственную корзину. По дороге обратно купила пару фунтов свечей, три бутылки бренди и немного кофе. Кофе был настолько дорог, что на улице его не продавали; хотя Эмбер пила кофе нечасто, она надеялась, что он поможет ей не заснуть в течение дня.

Брюс оказался в том же положении, в каком она его оставила. И хотя Спонг божилась, что не отходила от Брюса, Эмбер подозревала, что старуха занималась поисками денег или ценностей, по крайней мере в спальне. Но все ценное было заперто за потайной дверцей, куда ни Спонг, ни кто другой без длительных поисков не доберется.

Спонг хотела пойти за Эмбер на кухню, узнать, что она принесла, но Эмбер отослала ее обратно к больному. Она заперла бренди на ключ, иначе бутылки исчезли бы, но сначала сама сделала хороший глоток. Потом подвязала волосы, закатала рукава и принялась за работу. В большой почерневший котел, наполненный горячей водой, она опустила мясо, нарезанное кубиками, туда же отправились остатки бекона, купленного накануне. Кость она разрубила тяжелым секачом, добавила костного мозга и вместе с овощами опустила в котел, а также положила туда четверть кочна капусты, лук, морковь, горошек, горсть измельченных трав, перец и соль.

Суп должен был вариться несколько часов, пока не вскипит и не загустеет, а тем временем Эмбер приготовила питательное питье из сухого вина, специй, сахара и яиц. Яичную скорлупу она дробила на мелкие кусочки, – по старому деревенскому поверью, на крупных кусках скорлупы колдунья может написать твое имя. У Эмбер и без того хватало неприятностей, незачем накликать на себя новые.

Она заметила, когда кормила, Брюса, что налет на его языке стал отслаиваться, оставляя красные болезненные пятна, а сам язык был искусан. Его пульс и дыхание участились, иногда он слегка кашлял. Брюс лежал в забытьи, он не спал, но оставался без сознания, и вывести его из этого состояния было невозможно. Даже когда Эмбер прикоснулась к его опухоли, ставшей теперь мягкой массой, он будто и не заметил этого. Теперь даже ей казалось маловероятным, .что он может долго прожить.

Но она не хотела думать, об этом. К тому же она так устала, что просто не могла думать.

Эмбер вернулась на кухню закончить уборку. Она вымела пыль из других комнат, вытерла мебель, положила полотенца отмокать в горячей мыльной воде с уксусом, принесла еще воды и наконец, когда почувствовала, что больше не в силах работать, пошла в спальню и вытащила кушетку. У Эмбер воспалились веки, под глазами появились темные круги.