— Анжелика уже крепко спит, — шепотом сказала Франсин Кинрату. — Не могли бы вы отнести ее в кроватку?

Лахлан встал и, войдя в комнату Франсин, вдохнул волшебный аромат лаванды и розы. Взяв Анжелику на руки, он отнес ее и уложил в детскую комнату, где для нее уже приготовили постель. Спавшая рядом Люсия, услышав шаги, открыла глаза.

— Я присмотрю за нашей дорогой девочкой, — тихо сказала она по-итальянски.

Наклонившись к малышке, Франсин поцеловала ее в лоб.

Уолтер сидел возле двери на матрасе и при тусклом свете масляной лампы точил свой кинжал. Поприветствовав лейрда кивком головы, он продолжил работу.

Взяв Лахлана за руку, Франсин вывела его из спальни дочери и прошла с ним в свою комнату.

Он закрыл дверь и запер ее на замок.

Сев на край кровати, она посмотрела на него своими карими, мягкими как бархат глазами. На ней была широкая ночная рубашка из нежно-голубого атласа; распущенные золотистые локоны, закрывавшие спину до самой талии, поблескивали в мерцающем свете факела, который висел на стене.

— Я должна тебе кое-что рассказать, — начала она. — Прошу тебя, стой где стоишь, пока я не закопчу. Выслушай меня, пожалуйста, а потом ты должен будешь уйти.

Прислонившись к закрытой двери, Лахлан молча ждал.

— Я хочу, чтобы ты понял раз и навсегда, что между нами ничего не может быть, — продолжила Франсин твердо и решительно. — Я бесконечно благодарна тебе за то, что ты готов был пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти жизнь мне и моей дочери. Я этого никогда не забуду. Знай, что ты навсегда останешься в моем сердце. Больше, к сожалению, я тебе ничего предложить не могу.

— Мне не нужна твоя благодарность, Франсин, — хрипло и резко сказал Кинрат. — Охранять тебя — моя обязанность.

Лахлан почувствовал, как по всему его телу пробежала горячая волна желания. Он отчаянно боролся с собой, пытаясь унять зов плоти. Но все было напрасно. Желание обладать ею превратилось в боль, которая мучила и изводила его. Она билась в его теле, словно пульс, постоянно напоминая о себе.

Франсин сидела на кровати, обхватив себя руками за плечи. Взволнованная, напряженная, зажатая. Словно невеста перед первой брачной ночью.

— И все-таки я должна тебе кое-что объяснить, — снова начала она, давая понять, что тщательно отрепетированная речь обязательно будет произнесена ею, независимо от того, захочет он выслушать ее откровения или нет. Графиня сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. — Ты, наверное, уже понял, что я хочу тебя… в интимном смысле… Ну, так, как женщина хочет мужчину.

Лахлан в несколько прыжков преодолел разделявшее их расстояние. Опустившись перед ней на корточки, он дрожащими руками принялся развязывать ее рубашку. Он почему-то был уверен, что на ней нет нижнего белья и под широкими складками ткани скрывается только ее обнаженное тело.

— Мы можем поговорить позже, дорогая, — произнес он сдавленным, хриплым от желания голосом. — Я так долго ждал этих слов. И теперь, когда ты призналась, что хочешь меня, я не собираюсь тратить время на разговоры.

Она прижала рубашку к своему телу, пытаясь помешать ему. Но все было тщетно.

— Сначала, Кинрат, я должна кое-что рассказать тебе о своем прошлом, — продолжала настаивать она.

— Меня совершенно не интересует, сколько у тебя было любовников, — сказал он, едва заметно усмехнувшись. — Поверь, я не стану осуждать тебя за то, как ты себя вела и чем занималась до нашей встречи.

Он снял с Франсин голубую атласную рубашку и отбросил ее в сторону. У него замерло сердце, когда он увидел, какая красота скрывалась под этим одеянием. Боже милосердный, да она изумительна! Она само совершенство! Посмотрев на ее пышные груди с круглыми розовыми сосками, он вновь почувствовал, что сгорает от желания. Нет, это было не желание, это была дикая страсть — неукротимая, примитивная животная страсть. Утолить ее сможет только она одна.

— Да, Кинрат, как раз о прошлом я и хочу поговорить с тобой, — настаивала Франсин. — Мне нужно сделать одно признание. Однако сначала ты должен поклясться, что сохранишь в тайне все, что я тебе скажу.

— Я поклянусь на своем кинжале, — быстро согласился горец, погладив руками ее нежные бедра, и вытащил клинок из ножен, которые висели у него на поясе. — Я клянусь на этом священном оружии, Франсин, что никогда не выдам твою тайну, — сказал он, держа перед собой клинок, словно крест.

Дрожащими руками она забрала у него кинжал и положила его на покрывало.

— Замечательно, — прошептала она. — Я хочу поведать тебе то, о чем не должна узнать ни одна живая душа. Это не только моя тайна. К ней имеют отношение и другие люди…

— Потом, любимая, — перебил ее он и, взяв с кровати кинжал, положил его на пол. — Все разговоры будут потом. Я с готовностью выслушаю все, что ты хочешь мне сказать. Я объехал весь мир, многое познал и повидал. Обещаю тебе, что твое признание меня не сможет ни удивить, ни шокировать.

Опустившись перед ней на колени, Лахлан нежно поцеловал ее висок, щеку, подбородок. Потом, слегка прикусив верхнюю губу Франсин, погладил кончиком языка ее нижнюю губу и сжал ладонями груди.

Наклонившись, он принялся целовать ее соски. Вскоре под его нежными ласками они превратились в твердые бутоны. Взяв в рот один бутон, он осторожно пососал его. От удовольствия женщина выгнула спину. В ней проснулось желание, жгучее, страстное; ее груди стали тяжелыми и тугими. Они слегка покачивались из стороны в сторону, когда он ласкал их своим жадным, ненасытным ртом.

Лахлан едва не обезумел от страсти. Он чувствовал, как под килтом напрягся его член, став твердым и упругим. Он хотел ее так сильно, как не хотел еще ни одну женщину.

Он понимал, что слишком долго сдерживался и поэтому может взорваться в любую секунду. Неимоверным усилием воли горец заставил себя успокоиться. Он не будет спешить и покажет ей свое мастерство. Сделает все, чтобы после этой ночи она навсегда забыла всех мужчин, которые были у нее до него.

— Скажи мне, что тебе нравится, — сказал он, поглаживая ее голые ноги. — Не нужно меня стесняться, любимая. Я очень хочу, чтобы тебе было хорошо. Если ты хочешь чего-нибудь особенного, только шепни — и я все исполню.

Голос Кинрата, его слова так взволновали Франсин, что она почувствовала, как по ее венам заструилась искрящаяся, обжигающая лава возбуждения. Потом она ощутила, как по всему ее телу разливается приятное тепло и поняла, что уже не может говорить, не может даже сосредоточиться, так как в голове был сплошной туман. Их пальцы сплелись, их взгляды встретились, и он осторожно положил ее на спину. Она хотела поведать ему свою тайну, однако не могла даже пошевелить губами, чувствуя какое-то странное, незнакомое доселе томление. Все ее тело — каждый мускул, каждая клеточка — напряглось, как струна. На нее наложили магическое заклятие… Разве можно ее обвинять в том, что отдалась ему, позабыв о приличиях?

Наклонившись над ней, Кинрат развел ее руки в стороны, прижав их к покрывалу. Он целовал ее открытым ртом, прокладывая губами влажный след от небольшого углубления под ее подбородком до самого живота, потом осторожно засунул язык в пупок. Отпустив руки, он раздвинул ее ноги и встал на колени между ними. Обхватив ладонями ее ягодицы, он слегка приподнял их. Его пальцы коснулись завитков волос внизу живота. Раздвинув мягкие, чувствительные складки, он поцеловал нежную, трепещущую плоть.

Франсин почувствовала, как лихорадочно забилось сердце. Ей стало трудно дышать, она хватала ртом воздух. Она хотела открыть ему свой секрет, но не смогла сопротивляться его ласкам. Не смогла отказаться от того наслаждения, которое он так щедро дарил ей.

Лахлан не давал женщине ни секунды передышки, постоянно держа ее в сладком напряжении. Он медленно и упорно подводил ее к краю пропасти, называемой экстазом. Когда же она начала извиваться и стонать под его чувственным, сладострастным натиском, он встал и стащил через голову рубашку. Потом расстегнул пояс, на котором висел его меч, и положил оружие на ковер. Затем снял свой килт и тоже бросил его на пол, туда, где лежали меч и кинжал.

Приподняв Франсин, он отодвинул ее от края кровати и, уложив на покрывало, встал на колени между ее согнутыми ногами. Наклонившись, он оперся на локти и, держа свое тело на весу, продвинулся вперед. Его возбужденный орган находился между их телами.

— Коснись меня, любимая, — прошептал он.

Протянув руку, она слегка погладила его отвердевший член, а потом сжала его пальцами. Они были такими теплыми и мягкими, что он едва не потерял над собой контроль. Когда капелька семени сорвалась с головки его члена, граф понял, что больше не может ждать. Он дрожал от нетерпения, словно безусый юнец, который впервые в жизни лег в постель с женщиной.

Лахлан прижал свою возбужденную плоть к теплому, влажному, зовущему лону Франсин и осторожно вошел в него. Его сердце билось, как набатный колокол, — гулко и часто. Ему еще ни разу не приходилось проникать в такую узкую и тугую вагину.

— О боже… — прошептал Лахлан.

Продвигаясь медленно и очень осторожно, он все глубже и глубже входил в нее, испытывая при этом такое невыразимое наслаждение, что с трудом мог сдерживать себя.

К своему огромному удивлению, Лахлан вдруг натолкнулся на преграду, которую никак не ожидал.

— Фрэнси, — выдохнул он, не в силах скрыть своего изумления, — тебе нужно было предупредить меня.

Она смущенно смотрела на него.

— Я пыталась, но ты не захотел меня слушать, — сказала она. — Я девственница.

— Я это уже понял, дорогая, — прошептал он, содрогнувшись всем телом.

Сильная, раскатистая дрожь пробежала по его телу и всколыхнула душу. Он первый! Она принадлежит только ему, и он уже никому ее не отдаст!

Не дав женщине времени оттолкнуть его, он резко вошел в нее, пробив тонкую девственную плеву.

Франсин сжалась всем телом и болезненно застонала.

— Вот и все. Больше больно не будет, — заверил он ее. — Даже если бы я знал, что ты совершенно неопытна, то все равно не смог бы избавить тебя от этой боли.

— Я пыталась предупредить тебя, — сказала она.

Лахлан тихо засмеялся.

— Конечно, любимая. Теперь я будут очень осторожен. Так как у тебя это в первый раз, я хочу, чтобы все было незабываемо, — сказал он, замедляя темп и осторожно продвигаясь вперед.

Франсин еще никогда не приходилось испытывать такого наслаждения. Удивительное чувство заполненности внутри породило непреодолимую потребность прижаться к нему, чтобы он вошел еще глубже. Почувствовав, что Лахлан слегка отстранился, она обхватила его за плечи.

— Не останавливайся, — взмолилась она, испугавшись, что он хочет выйти из ее лона.

— Я даже не мечтал о таком счастье, — сказал он, радостно усмехнувшись.

Опершись на локти, он посмотрел ей прямо в глаза, и его твердый, возбужденный орган снова вошел в нее.

Франсин схватилась рукой за цепочку, на которой висела его ладанка.

— Я… ты… — прошептала Франсин. Она была смущена и растеряна и совершенно не понимала, что происходит с ее телом.

Он улыбнулся. В его в глазах была нежность.

— Так и должно быть, Франсин. Ты и я. Здесь и сейчас. Как же долго я этого ждал, — сказал он.

Она слегка потянула за цепочку, заставив его наклонить голову, и прижалась губами к его губам. Он сунул язык в ее открытый рот и стал двигать им, имитируя движения своего полового члена.

Кинрат двигал бедрами в неспешном темпе, совершая размеренные толчки, пока она едва не обезумела от желания. Потом он слегка отстранился, давая ей возможность отдышаться, и снова начал наращивать напряжение.

Франсин прижалась губами к его плечу, чтобы заглушить стоны удовольствия. Опустив руку, он принялся ласкать нежные, чувствительные складки ее интимного места. Она выгнулась в поисках того пика наслаждения, которое требовало ее тело. Когда набухшая плоть задрожала вокруг его отвердевшего от возбуждения мужского естества, она подчинилась поднимающейся волне восторга и наслаждения, прокатившейся по всему ее телу.

Лахлан услышал протяжный стон оргазма и позволил наконец и себе достичь кульминации. Он содрогнулся, изливая свое семя в ее зовущую теплоту. Нахлынувшее наслаждение было похоже на боль…

Повернувшись, Кинрат лег рядом ней, обхватил рукой ее бедра и прижал к себе, пытаясь отдышаться. Когда ее сердце перестало лихорадочно биться, он слегка отстранился от нее.

Встав с кровати, горец подошел к комоду, на котором стоял таз для умывания. Взяв льняную салфетку, он намочил ее и вытер свой член. Пятнышко крови на ткани служило явным доказательством ее девственности. Прополоскав салфетку в тазу, он подошел к кровати и осторожно вытер Франсин.