— Леди Фрэнси, — сказал он, радостно улыбаясь. — Неужели сегодня будет соколиная охота?

Графиня подошла к маленькому худому старику и пожала его мозолистую руку. Она знала сокольничего с тех самых пор, когда ее, еще совсем крошку, обвязав ремешками, учили ходить.

— Я так рада, что мы снова увиделись с тобой, мой старый друг, — сказала она. — Да, сегодня днем мы с моими гостями хотим немного поохотиться, поэтому подготовь, пожалуйста, для нас птиц.

Старик смотрел на нее, и в его голубых глазах блестели слезы.

— Да, миледи, я сделаю, сделаю, — пробормотал он. От избытка чувств у старика дрожал голос. — Я тоже так рад, что снова вижу вас.

— Садись и продолжай работать, — сказала она ему. — А я сяду на другую клетку, и мы с тобой поговорим.

— Да, да, как в старые добрые времена, — сказал он, вспоминая прошлое, и покачал головой. — Когда вы были маленькой и очень шаловливой девочкой, то часто убегали от своего хитрого и пронырливого учителя и прятались здесь, на конюшне.

— А ты рассказывал мне удивительные истории о шотландских горцах.

Фингус кивнул. Он сел на клетку, и, взяв в руки кожаную перчатку и шило, вернулся к своему занятию.

В мастерской вдоль стен в ряд стояли вешалки, на которых висели перчатки, мешки и кожаные колпачки. В углу стоял большой шкаф. Там хранились ножи, шила, резцы и длинные толстые иглы для починки кожаной утвари. За внутренней дверью, вцепившись когтями в жерди, сидели ястребы-тетеревятники и перепелятники, а большие соколы, сапсаны и кречеты — они были гораздо меньше своих пернатых родственников, — царственно вытянув шеи, отдыхали на деревянных насестах.

Франсин видела, что птицы с интересом рассматривают ее сквозь деревянную решетку, прибитую к окну, разделяющему внутреннюю и внешнюю комнаты. Обычно ловчих птиц держали в большом, просторном помещении, чтобы в ненастную погоду они могли там свободно летать. Чтобы птицы всегда были в хорошей форме, им нужно летать каждый день, невзирая на капризы природы.

— Помнишь, когда мне исполнилось десять лет, на день рождения мне подарили сокола, чтобы я вырастила его и научила охотничьим премудростям? — спросила она своего старого друга. — Ты тогда взялся помогать мне и объяснял, как все делать правильно.

— О да, — сказал он, кивнув. — Но я согласился помогать вам только после того, как вы пообещали своему батюшке, упокой Господь его душу! что будете исправно ходить на занятия к своему учителю, а на конюшню приходить только после уроков.

Франсин засмеялась.

— Истории, которые ты мне рассказывал, были гораздо интереснее лекций мистера Бордсмена. Он говорил только о древних греках и римских императорах. А ты о кельтском воине, который, превратившись в сокола, прожил целых сто лет.

— Эта была ваша любимая сказка, миледи? — усмехнувшись, спросил Фингус.

— Мне нравились все твои сказки: и о домовых, и об эльфах, и о волшебниках. А особенно та, в которой говорилось о том, как феи выкрали предводителя клана шотландских горцев, когда он был еще младенцем и лежал в колыбели, и унесли в потусторонний мир, чтобы сделать из него могущественного чародея.

— О да, — сказал он. — Вы всегда меня очень внимательно слушали. — Подвинув клеть, на которой он сидел, к деревянному столбу, Фингус оперся спиной на этот столб и снова взялся за работу. Он сшивал две половины соколиной перчатки тонкими жилами.

Наклонившись к нему, Франсин перешла на шепот и спросила:

— Фингус, помнишь, ты как-то сказал мне, что магические чары можно разрушить, разгадав волшебную загадку?

Подняв голову, сокольничий внимательно посмотрел на хозяйку своими поблекшими глазами.

— Да, детка, помню.

— Мне кажется, что меня заколдовал волшебник, — призналась она. — Это любовное заклятие. Я пытаюсь найти загадку, которая поможет разрушить чары, но пока у меня ничего не получается.

— Ай-ай-ай, миледи, — сказал Фингус, качая головой и откладывая в сторону работу.

На лице старика появилось выражение озабоченности. В детстве он часто рассказывал ей сказки о гномах, подробно описывая внешний вид этих фантастических существ. Сейчас Фингус и сам был похож на одного из таких человечков.

— Ты мне поможешь, Фингус? — спросила она. — Можешь помочь найти эту загадку?

— Леди Фрэнси, вы не сможете разрушить колдовские чары с помощью волшебной загадки, — совершенно серьезно сказал старый слуга.

— А как их можно разрушить? — спросила она, пытаясь скрыть охватившее ее отчаяние.

Сдвинув шапку на морщинистый лоб, Фингус запустил пальцы в седые волосы на затылке.

— Вам нужно найти обратное заклинание, которое снимает чары. Оно написано в книге этого волшебника.

— А где искать эту книгу? — спросила она, перейдя на шепот.

Он пожал плечами и задумчиво сдвинул брови.

— Думаю, что она спрятана в его замке. Однако, детка, даже если ты ее найдешь, то это тебе не поможет, — сказал он, печально покачав головой.

— Почему?

— Потому что все заклинания в книге волшебника написаны на гаэльском языке, миледи.

Дверь в мастерскую внезапно открылась. Вздрогнув от неожиданности, они переглянулись, как настоящие заговорщики.

В дверном проеме появился Кинрат. В своем национальном костюме — красном жилете, черно-красном килте и блестящих башмаках — он выглядел очень внушительно. Его берет был украшен тремя перьями — отличительным знаком предводителя клана.

— Я искал вас, леди Франсин, — сердито бросил он. Судя по всему, ее таинственное исчезновение не на шутку рассердило его. — Когда я вернулся в вашу комнату и не застал вас там, мне пришлось обыскать весь дом. Вам нельзя ходить без охраны.

— Мне нечего опасаться в своем собственном доме. Здесь я в полной безопасности, — возразила она.

Кинрат пропустил ее замечание мимо ушей. Сердито сдвинув брови, он посмотрел на Фингуса.

— Лейрд Кинрат, это наш главный сокольничий, — сказала Франсин. — Фингус Маккей тренировал птиц, принадлежавших нашей семье, еще до того, как я появилась на этот свет. Я пришла предупредить его, что сегодня днем мы собираемся устроить соколиную охоту.

Фингус, стащив с головы шапку, низко поклонился Кинрату. Так низко, что едва не стукнулся головой о деревянный пол.

— Кинрат из Кинраткерна, — пробормотал он своим слабым, немного гнусавым голосом, замирая от восторга. — Я слышал о ваших подвигах на море и на земле.

К удивлению Франсин, Кинрат подал старому сокольничему руку. Сияя от радости, тот пожал ее. Эти два гордых шотландца обменялись рукопожатиями так, словно между ними не существовало сословных различий.

— Я провожу вас в дом, — сказал Кинрат Франсин тоном, не терпящим возражений. Впрочем, он всегда пел себя так, словно все должны без лишних вопросов ему беспрекословно подчиняться.

— Я хочу еще кое-что сказать своему старому другу, — сказала она и добавила: — Наедине.

Кинрат удивленно вскинул брови.

— Хорошо, — согласился он. — Я подожду вас за дверью.

Как только он вышел, Фингус подошел к Франсин и прошептал ей на ухо:

— Существуют такие заклятия, леди Фрэнси, которые нельзя разрушать.

Он произнес эти слова с такой уверенностью, что она сразу поняла: больше он ей ничего не скажет.


Днем, после удачной охоты с ловчими птицами, вся компания направилась обратно в поместье Пармертон. Родственники Кинрата, взяв птиц, поехали в сторону дороги, ведущей к дому, а Кинрат и Франсин повернули к крошечной деревушке Олвинтон. Когда они подъехали к маленькой церкви Святого Михаила, в которой крестили Франсин и Сесилию, леди Уолсингхем, натянув поводья, остановила лошадь.

— Я хочу зайти на кладбище, — сказала она Кинрату.

Они спешились и пошли к резной железной ограде.

Франсин медленно брела между могильными плитами, пока не дошла до могилы отца. Фрэнсис Пармер покоился возле своей жены Джорджианы. Опустившись на колени, Франсин прочитала молитву.

— Отец любил нас с Сесилией нежной и трепетной любовью, — тихо сказала она Кинрату, поднимаясь на ноги. Вспомнив свое счастливое детство, женщина улыбнулась и повторила: — Он нас очень любил. Мы с сестрой были притчей во языцех всех наших соседей. Они в один голос порицали отца за то, что он потакает любым нашим капризам. Мама умерла во время родов, подарив отцу Сесилию. Когда мы родились, он был уже довольно пожилым человеком и поэтому знал, что у него больше не будет детей.

Поднявшись, она подошла к могиле Матиаса, находившейся на заросшем травой холме. Его похоронили рядом с его первой женой. Кинрат молча стоял возле нее.

— После смерти отца обо мне заботился Матиас. Он любил меня и опекал, — сказала она. — Он относился ко мне как к дочери.

Кинрат осторожно сжал ее руку, пытаясь утешить.

— Тебе повезло, Фрэнси, — сказал он. — В твоей жизни было двое мужчин, которые преданно и нежно любили тебя.

Франсин двинулась дальше. Пройдя по узкой дорожке, она вскоре остановилась возле другой надгробной плиты.

— Трое, — сказала она тихим, печальным голосом. — В моей жизни было трое мужчин, которые любили меня. Это могила моего жениха. Ему было всего восемнадцать лет, когда он погиб.

Лахлан прочитал полустертую, потускневшую от времени надпись, выгравированную на этом надгробии:


УИЛЬЯМ ДЖЕФФРИС

ЛЮБИМЫЙ СЫН И БРАТ

1478–1496


«Господи, почему же я раньше об этом не догадался? Ведь все же было ясно как божий день», — подумал он, пытаясь оправиться от потрясения. Там, на пустынном поле битвы близ Чевиот-Хилса, Личестер убил жениха Франсин. Убил из ревности. Однако даже после этого он не смог заполучить ее.

— Уилл был ранен во время сражения, — едва слышно сказала она, склонив голову. — А потом кто-то убил его, воспользовавшись его беспомощностью.

— Как ты узнала об этом? — спросил Лахлан. Он понимал, что голос может выдать его, поэтому старался говорить как можно спокойнее.

— Эллиот привез домой его тело, — ответила она. — Это он рассказал мне, что случилось. Он сказал, что Уильяма убил какой-то шотландский солдат, когда тот, раненый, лежал на земле и истекал кровью.

— Франсин, — сказал Лахлан, но осекся, решив промолчать, чтобы не причинять любимой боль. Помолчав немного, он сказал: — Дорогая, я соболезную тебе. Его смерть стала для тебя тяжелой утратой. Может быть, это был не солдат. Его могли убить мародеры, английские или шотландские, которые рыскали по полю в поисках добычи.

Она молча кивнула и, повернувшись, пошла прочь.

Когда они проходили мимо потемневшей от времени статуи, которая стояла на высоком пьедестале, она схватила его за руку.

— Посмотри! — воскликнула она. — Посмотри на эту статую!

Посмотрев на мраморную фигуру, Лахлан перевел взгляд на нее, а потом снова посмотрел на изваяние.

— Ангел как ангел. Что в нем такого особенного? — спросил он, не понимая, что ее так удивило. Она, наверное, не раз видела эту статую, бывая на кладбище.

— Посмотри на его лицо! — не унималась Франсин. — Неужели ты не улавливаешь никакого сходства?

— Нет, Фрэнси, — сказал он, по-прежнему озадаченно глядя на нее.

— Он очень похож на тебя. Святой архангел Михаил — твоя точная копия.

Лахлан крутил головой из стороны в сторону, пытаясь увидеть то, что смогла разглядеть Франсин.

— Мне кажется, что совсем не похож, — сказал он.

— Когда я увидела тебя в первый раз, мне твое лицо почему-то показалось знакомым, — сказала Франсин. — Ты напомнил мне кого-то, но я никак не могла вспомнить, кого именно. А сейчас я поняла, что ты похож на этого архангела.

— Может быть, кто-то из моих предков вдохновил скульптора на создание этой статуи, — усмехнувшись, сказал Лахлан. — Ведь мы сейчас находимся возле самой границы. За последние сто лет эти земли часто переходили из рук в руки.

— Живя на границе, я часто была свидетелем набегов и жестоких стычек, даже когда была еще совсем ребенком, — грустно сказала Франсин. — Через три года после того, как погиб Уилл, Матиас вместе с Оливером Сеймуром, работая рука об руку с Гиллескопом Керром, смогли-таки составить мирный договор, который положил конец самой продолжительной войне между нашими странами.

Подумав о том, что делит ложе с человеком, который еще совсем недавно был врагом ее страны, Франсин почувствовала себя преступницей. Однако она тут же вспомнила, что Матиас как-то сказал ей, что люди должны простить друг другу старые обиды, забыть вражду и ненависть и начать новую жизнь.


Бервик-на-Твиде

Английско-шотландская граница


На рассвете отряд Лахлана покинул замок Бервик. На их пути в Шотландию он был последним оборонительным бастионом, принадлежавшим Англии. Эту крепость построили в том месте, где река Твид впадала в Северное море. Из-за своего стратегически важного местоположения — на границе между двумя странами, которые постоянно находились в состоянии войны, — замок часто переходил из рук в руки.