Кинрат внимательно наблюдал за ней из-под полуопущенных век. Франсин заметила, что его лицо, как и накануне вечером, буквально светится от счастья.

— Я смотрю, сегодня ты необычайно доволен собой, — тихо сказала она. — Неужели это из-за того, что тебе удалось продемонстрировать свои выдающиеся музыкальные таланты перед королем и его невестой?

— Нет, — хрипло ответил он. — Я доволен не собой, а тобой, дорогая.

— Мной? — удивилась Франсин. — Это что же я такого должна была сделать, чтобы так осчастливить тебя?

Наклонившись к ней, горец потерся губами об ее губы.

— Ты просто всегда остаешься самой собою. И это замечательно, — сказал он.

И снова знакомая хмельная смесь невероятного возбуждения и парализующей слабости разлилась по всему ее телу. Он снял с головы Франсин шотландскую шапочку, которую она надела в дорогу, чтобы спрятать свои длинные волосы. Ее локоны упали на плечи, и он провел ладонью по спутанным прядям, потом запустил в них пальцы.

— Твои волосы похожи на золотое руно, — сказал он. — Они отражают лучи солнца, которые проникают сквозь листву деревьев.

— Неудивительно, что ты пишешь такие красивые баллады, — поддразнила его она. — В твоих словах чувствуется полет фантазии. Прямо как у настоящего поэта.

Его губы расплылись в улыбке.

— Любой дурак может создать произведение искусства, вдохновлять подобным образом.

Лахлан вытащил рубашку Франсин из-под ремня, которым был подвязан ее килт. Из нижнего белья на ней были только мужские подштанники. Засунув руку под рубашку, он нежно сжал ее грудь. Все тело мужчины, каждая клеточка дрожали от переполнявшего его желания. Он чувствовал, как под килтом пульсирует возбужденный член.

Кинрат понимал, что должен делать все медленно и очень осторожно, чтобы не потревожить малыша, который спит в ее утробе.

Ведь это его ребенок!

Его ребенок…

Он мысленно повторял эти слова, как чудесную мелодию, которую невозможно забыть.

Собрав всю свою волю в кулак, Лахлан поднял ее рубашку, обнажив пышные, тугие груди с чувствительными розовыми бугорками. Взяв губами один сосок, он погладил его языком и перешел к другому. Вскоре его нежные ласки превратили их в твердые бутоны. Кинрат опустил руку ниже, положил ладонь на ее интимное место, прикрытое подштанниками, и погладил его через тонкую льняную ткань.

— Сюда кто-нибудь может прийти, — попыталась остановить его Франсин.

— Только не сегодня, — заверил он и, встав на корточки, быстро снял через голову свою рубашку. — Вокруг сплошная глушь. Мы с тобой находимся в самом центре охотничьих угодий короля. А сегодня король Джейми на охоту не поедет, так как у него много других, более приятных дел.

В ее карих, обрамленных густыми ресницами глазах появилась тревога.

— Все равно, я не могу раздеваться здесь, на открытом месте.

— И не нужно, любимая. Ведь мы с тобой в килтах, поэтому нужно всего лишь снять подштанники.

Он развязал тесемки и снял их с Франсин, потом поднял ее килт, обнажив бедра.

Увидев нежную, бархатистую кожу и треугольник вьющихся золотисто-каштановых волос внизу живота, он почувствовал, как желание, всепоглощающее, горячее, словно раскаленная лава, потекло по его венам. Он хотел ее так сильно, что это было похоже на боль, которую он чувствовал каждым нервом. И Кинрат понял, что ему будет необычайно трудно сдерживать себя.

Он не будет спешить.

Он будет осторожен.

Но он войдет в нее.

Лахлан ласкал ее мягкие чувствительные складки. Услышав, как участилось дыхание любимой, он встал на колени между ее ногами и, обхватив ладонями ягодицы, приподнял их. Он исследовал языком ее нежную трепещущую плоть, ласкал своим влажным, теплым ртом ее маленький женский бугорок до тех пор, пока он не затвердел.

— Лахлан… — пробормотала Франсин.

Ее тело напряглось как струна в ожидании кульминации. Предчувствуя ее восхитительно-сладостное приближение, она безвольно раскинула руки.

Франсин отдалась наслаждению, которое ей дарил Кинрат. Все ее тело, казалось, излучало ослепительные потоки восторга и счастья. Волны наслаждения захлестывали ее, становясь сильнее и выше. Когда же благодаря его искусным ласкам шторм превратился в неистовый ураган, она достигла вершины блаженства.

Сквозь полуприкрытые веки женщина увидела, как Кинрат наклонился над ней. Опершись на локти и держа свое тело на весу, он стал целовать ее лоб, нос, щеки, подбородок.

— Моя дорогая девочка, — нежно шептал он. — Моя милая, прекрасная, любимая.

Она чувствовала, как его мощные бедра трутся о ее голые ноги. Засунув руку под его килт, она обхватила ею затвердевший мужской орган. Потом кончиками пальцев осторожно прикоснулась к чувствительной головке и услышала, как Лахлан судорожно вздохнул. Продолжая крепко сжимать одной рукой член, другой она погладила его. Мужчина застонал.

— Я войду в тебя медленно и осторожно, — выдохнул он. — Не бойся, я не буду делать резких движений. А теперь направляй меня, любимая.

Франсин прижала его возбужденную плоть к своему трепещущему женскому центру. Когда он, войдя в узкое тугое влагалище, начал медленно и осторожно углубляться в ее лоно, у нее вновь появилось это удивительное чувство полноты внутри, всегда усиливающее удовольствие.

— О, Лахлан… — медленно выдохнула она. — Я… я…

— Скажи мне, что ты чувствуешь, a ghaolaich, — прошептал он.

— Я так сильно хочу тебя. Это желание мучает, изводит меня. Я не могу от него избавиться. Мне кажется, что я никогда не смогу тобою насытиться.

Лахлан двигался внутри нее очень осторожно, держа себя под строгим контролем. Опершись на руки, он нависал над ней и вглядывался в ее огромные карие глаза, которые удивленно смотрели на него. Похоже, она никак не могла привыкнуть к тому, что его ласки могут вызывать такое блаженство. Раскрасневшись от возбуждения, она слегка приоткрыла губы.

Франсин гладила своими изящными ручками его плечи и руки, ласкала дрожащими пальцами его плоские соски и, покачивая бедрами в такт его движениям, заставляла продвигаться все глубже и глубже. Ее влажная, нежная плоть сжимала его твердый, горячий орган.

До того как в его жизни появилась Франсин, Лахлан даже не представлял себе, что женщина способна возбудить в мужчине такое страстное, всепоглощающее, доводящее до безумия желание. Теперь же, зная, что она носит в своей утробе его семя, оберегает и взращивает это семя, посеянное им с такой любовью, Лахлан чувствовал, как его сердце наполняется радостью.

Она всхлипывала, стонала, умоляя освободить ее от этой сладкой муки. А потом легонько укусила за плечо и вонзила ногти в его спину. Ей снова хотелось достичь яркой и бурной кульминации, и она пыталась заставить его двигаться быстрее.

Однако Лахлан не поддался на ее уговоры и продолжал двигаться в спокойном размеренном ритме, строго контролируя свои эмоции. Хотя и чувствовал, что может взорваться в любую минуту.

— Не спеши, любимая, — тяжело дыша, прошептал он ей на ухо. — Мы обязательно испытаем этот сладостный миг наивысшего блаженства. Мне для этого не нужно бешено скакать, вталкивая свой член в твое хрупкое тело.

— Нет, я не хочу больше ждать, — настаивала она.

Он упорно продолжал двигаться в одном темпе и, плавно покачивая бедрами, постепенно подводил ее к моменту, которого она так жаждала.

Достигнув оргазма, женщина плотно прижалась к нему бедрами и застонала от наслаждения.

И даже после этого Лахлан не утратил над собой контроль и намеренно сдерживался. Так продолжалось до тех пор, пока его тело не задрожало в судорогах экстаза и он не излил свое семя в манящую теплоту ее лона.

Крепко обняв Франсин, он осторожно перевернулся на бок, увлекая ее за собой, а потом поцеловал в макушку.

— Выходи за меня замуж, Фрэнси, — произнес он дрожащим от волнения голосом. — Ты же знаешь, что я люблю тебя.

Пока Кинрат ждал ответа, Франсин, лежа в его объятиях, пыталась отдышаться. Ее сердце постепенно успокоилось и снова вошло в свой нормальный ритм.

— Я не могу стать твоей женой, — сказала она очень серьезно. — После свадьбы принцессы Маргарет я должна вернуться в Англию. Король Генрих ждет меня.

Он провел пальцем по ее щеке и губам.

— Если ты выйдешь за меня замуж, дорогая, то станешь подданной Шотландии и сможешь послать Генриха ко всем чертям.

Отвернувшись от него, Франсин смотрела на окружавший их лес.

— А что будет с Анжеликой? — спросила она и нахмурилась. Освободившись из его объятий, женщина села на плед. — Я прежде всего должна заботиться о ее благополучии, а не удовлетворять свои желания.

Поднявшись, Кинрат сел рядом, обнял ее и не отпускал до тех пор, пока не высказал все, что хотел.

— Я люблю твою дочь, как своего родного ребенка. Анжелика не будет ни в чем нуждаться, она будет жить в полном достатке, я дам ей достойное образование, а когда придет время, то выберу ей мужа, который будет любить ее и заботиться о ней. Обещаю тебе, что она будет счастлива, — сказал он.

Франсин не могла признаться, что подозревает его в колдовстве, что думает, будто бы он наложил на нее любовное заклятие. Он засмеет ее и скажет, что нет ничего сверхъестественного в том безграничном, всепоглощающем желании, которое она к нему испытывает.

Дернув плечом, она освободилась из его объятий, встала и, надев подштанники, которые он во время их любовных игр бросил на плед, заправила рубашку под килт.

Кинрат тоже поднялся. Он молча смотрел на нее, сурово сдвинув брови. Казалось, что своим огромным ростом и мощью своего тела он хочет напугать ее, заставить повиноваться.

Франсин опустила голову, уклоняясь от пристального, проницательного взгляда его изумрудных глаз.

— Я не выйду за тебя, — заявила она четко и громко. — Я безмерно благодарна тебе за то, что ты защищаешь нас с Анжеликой. Но, чтобы стать твоей женой, одной благодарности мало.

Уперев руки в боки, Кинрат сердито посмотрел на нее.

— Мы еще вернемся к этому разговору, — сказал он и, наклонившись, поднял лежавшую на пледе рубашку.

«Похоже, он не считает мой отказ окончательным», — с тревогой подумала графиня. Если он узнает, что она носит под сердцем его ребенка, то ни за что не отпустит ее.

Ей нужно как можно скорее найти заклинание, которое снимет с нее волшебные чары.

Однако она не знала, где его искать и с какого места следует начать свои поиски.


Они покинули место любовного свидания в напряженном молчании. Было видно, что Кинрат сердится на нее. Однако вскоре он вновь пришел в веселое расположение духа и принялся развлекать Франсин, рассказывая ей легенды и занимательные истории о горах Шотландии. Франсин подозревала, что он намеренно приукрашивал действительность, рисуя перед ней идиллические картины, чтобы соблазнить, увлечь ее. Неважно, зачем он это делал. Главное, слушая его, она поняла, что он очень любит эту горную страну, которая является его родиной.

Когда они подъехали к замку Далкейт, уже начало смеркаться. Несмотря на то что они жили в гостинице «Винная бочка», своих лошадей держали в огромных конюшнях замка.

Спешившись, Кинрат подошел к Франсин. Обхватив за талию, он снял ее с лошади и крепко прижал к себе.

Встав на цыпочки, она обняла его за шею.

— Это была великолепная прогулка, — нежно прошептала она.

— Я рад, что тебе понравилось, — ответил он, улыбнувшись. — Из тебя получился очаровательный юноша-слуга.

Лахлан прижался губами к губам Франсин и, не прибегая к помощи слов, своим пылким и страстным поцелуем объяснил ей, что его намерение жениться на ней серьезно. И он нисколько не сомневается в том, что она в конце концов примет его предложение.

Прежде чем она успела ответить, Кинрат испустил сдавленный стон и согнулся, получив сокрушительный удар дубинкой по голове.

Франсин пыталась поддержать его. Однако он был таким тяжелым, что выскользнул из ее рук и свалился на пол конюшни. Его бесчувственное тело растянулось у ее ног на покрытой соломой глине.

Послышалось громкое ржание и топот копыт: это их лошади, завидев Эллиота Броума и двух его здоровенных охранников, шарахнулись в сторону.

Франсин даже не посмотрела в сторону мужчин. Склонившись над Кинратом, она страстно молилась, прося Господа, чтобы он не дал шотландцу умереть.

Зарычав от злости, Личестер схватил ее за руку, так крепко сжав запястье, что она едва не закричала от боли, и оттолкнул в сторону. Его слуги принялись безжалостно избивать Кинрата ногами. Франсин пронзительно закричала.

Ее истошные вопли напутали лошадей, стоявших в соседних стойлах, и они громко захрапели. Некоторые из них начали бить копытами в двери, пытаясь их сломать.