— Мои извинения? — спросила она, изумленно уставившись на него. — За что же я должна извиниться?

— Думаю, что мы с вами знаем ответ на этот вопрос.

Танец закончился. Лахлан взял руку Франсин и положил ее на свою, как того требовал этикет. Проводив леди Уолсингхем на прежнее место в тот конец зала, где стояли остальные фрейлины, он отвесил ей глубокий поклон.

Она не удостоила его ответным реверансом. Просто склонила голову ниже, чтобы только он мог слышать ее, и прошептала:

— Я совершенно не понимаю, почему вы считаете, что я должна перед вами извиниться.

— Для столь прелестной девушки вы слишком упрямы, — сказал он, усмехнувшись. — Однако я никогда не пасовал перед трудностями. Держу пари, что не пройдет и двух недель, как вы извинитесь передо мной. — Он взял ее руку и поднес ее нежные пальчики к своим губам. — И если вы, миледи, проявите ко мне особую благосклонность, то я с огромным удовольствием прощу вас.

Глава четвертая

Не успел Кинрат, поклонившись, удалиться, как перед Франсин возник маркиз Личестер.

— Нам нужно поговорить, — сказал он, сурово сдвинув брови.

Не дожидаясь разрешения, маркиз едва заметно кивнул головой, что, видимо означало поклон, и, схватив ее за руку, буквально потащил на танцевальную площадку. Его смуглое лицо пылало от злости. Увидев, как сурово он нахмурился, Франсин поняла, что спектакль, который она с таким усердием готовила для вечернего праздника, ему совершенно не понравился.

Личестер крепко сжал ее руку, и женщина почувствовала, насколько он в ярости. По опыту она знала, что, когда Эллиот злится, не стоит подливать масла в огонь, поэтому не решилась отказать ему и пошла танцевать. Франсин понимала, что ее-то он не тронет, но запросто может наброситься с кулаками на кого-нибудь другого, и она будет в этом виновата.

Леди Уолсингхем невольно сравнивала склонность Эллиота Броума задираться и скандалить с обходительно-вежливым поведением графа Кинрата, чья ослепительная улыбка и изумрудно-зеленые глаза излучали беззаботный шарм жестянщика, который продает свою посуду влюбленной в него кухарке.

Когда Франсин шла рядом с Личестером, чтобы занять место среди танцующих пар, она мельком взглянула на высокого, черноволосого маркиза. Сердитый взгляд, грубые черты его словно неудачно обтесанного лица усугублялись густой черной бородой и усами.

— О чем именно ты хочешь поговорить? — спросила она, приветливо улыбнувшись и начав медленно и величественно двигаться в паване[6]. — Надеюсь, ты не обиделся на этот глупый фарс, который показали сегодня?

Личестер бросил на нее вопросительный взгляд, и она поняла, что вовсе не забавные ужимки королевского шута так сильно разозлили его.

— Мне следовало бы выпустить кишки этому Чарльзу Берби и скормить их собакам, — ответил он. — А потом сбросить с башни этого маленького слезливого карлика, чтобы научить его хорошим манерам.

Несмотря на ядовитые слова, говорил он скорее рассеянно и задумчиво, чем злобно. Судя по всему, эти двое слуг не так уж и сильно его раздражали.

Перед ними возникла леди Пемброк, которая весело болтала с одним из младших родственников Кинрата. Этот долговязый рыжий парень, облаченный в красно-черный плед Мак-Ратов, наклонив голову и улыбаясь во весь рот, слушал словоохотливую брюнетку. Он, казалось, совершенно потерял дар речи от счастья, что может просто смотреть на нее полными восхищения глазами.

Личестер был очень элегантен в своем черном бархатном камзоле с разрезами на рукавах, в которых виднелись вставки из золотистого атласа, бриджах и плотно облегающих длинные ноги лосинах. Выше шести футов роста, крепкого телосложения, он был сильным и выносливым, как боевой конь. Эти впечатляющие физические данные использовались им для того, чтобы запугивать и принуждать к повиновению всех — и мужчин, и женщин, — кто имел смелость перечить ему. Теперь, когда Франсин по собственной глупости навлекла его гнев на двух несчастных мужчин, ей нужно было перенаправить его куда-нибудь в другую сторону.

— Главный королевский комедиант является одним из тех слуг, которые пользуются большим доверием короля Генриха, — напомнила она Личестеру. — А Реджинальд — его любимый шут. Если его величеству понравилось сегодняшнее представление, то, я думаю, с твоей стороны будет весьма неблагоразумно жаловаться слишком громко. Кроме того, Эллиот, — продолжила она мягким, льстивым голосом, — никто не принимает всерьез такое откровенное шутовство. Люди посмеются и забудут об этом еще до окончания вечера. Никто ничего даже не вспомнит, если ты не поднимешь шум или не устроишь скандал.

— Я этого не забуду, — прошипел Личестер, стиснув зубы. — Как только мне представится удобный случай, оба поплатятся за это.

В этот момент они выполняли плавный переход в танце, и, двигаясь боком, Эллиот споткнулся, едва не наступив на подол ее платья. Выругавшись про себя, он быстро выпрямился. И в лучшие времена маркиз был неуклюжим танцором. А сейчас, пребывая в крайне возбужденном состоянии, он стал совершенно неповоротливым, и досада и злость, что его выставили на посмешище, вспыхнули в нем с новой силой.

— Не стоит винить Чарльза Берби или Реджинальда, — продолжала убеждать его Франсин. — Они просто выполняли указания автора. Прибереги свой гнев для того, кто написал эту идиотскую комедию.

Услышав ее слова, Личестер вообще перестал делать вид, что танцует. Он увел Франсин с танцевальной площадки и потянул ее в альков в дальнем конце зала. Он все крепче и крепче сжимал ее руку, пока не понял, что может переломать женщине пальцы.

Эллиот был зол, на его виске вздулась темно-фиолетовая вена.

— Если я когда-нибудь найду этого мерзкого ублюдка, то удавлю его голыми руками.

Франсин безуспешно пыталась высвободить свою руку, которую он сжимал.

— В самом деле, Эллиот! — раздраженно воскликнула она. — Гебе следует научиться держать себя в руках. Это же просто неприлично! Настоящий джентльмен не может так себя вести.

Ее критика подействовала отрезвляюще, и мужчина моментально успокоился. Отпустив руку графини, он обнял ее за плечи и притянул к себе. Когда он наклонил голову, его прямые черные волосы упали на лоб, закрыв брови.

— Ты сможешь научить меня, как сдерживать свой гнев, Фрэнси, — произнес он хриплым голосом. — Я сделаю все, о чем ты меня попросишь, если ты…

— Я прошу тебя оставить в покое Чарльза Берби и шута Реджинальда, — перебила она его, пока он не зашел слишком далеко в своих высказываниях.

— Я так и сделаю, моя дорогая, поскольку ты меня об этом попросила, — зло сверкнув своими черными глазами, сказал он, чеканя каждое слово. — А теперь послушай меня. Ты больше не будешь общаться с этим чертовым шотландским пиратом. Он не достоин даже прикасаться к подолу твоего платья своими кровавыми ручищами мясника-убийцы.

Она удивленно уставилась на Личестера, не понимая, о ком он говорит.

— Какой шотландец? При чем здесь этот человек?

— Черт побери, Фрэнси, я видел, как ты танцевала с ним. Как ты смеялась с ним. Со мной ты так никогда не смеялась. Даже когда мы были детьми. Ведь тебе, как никому другому, должно быть известно, на что способен этот подлый народец. Неужели ты забыла о том, как эти мерзкие воры перешли границу и угнали наш скот и сожгли наши поля? Неужели ты забыла о том, что случилось в Чевиот-Хилсе?

После его слов у нее перехватило дыхание, словно она на полном скаку свалилась с коня и ударилась о землю.

— Я никогда не смогу забыть того, что случилось в Чепиот-Хилсе, — прошептала Франсин, удивляясь, что даже по прошествии стольких лет у нее по-прежнему на глаза наворачиваются слезы. Задержав дыхание, она попыталась не заплакать — ей не хотелось проявлять перед ним слабость.

Однако Эллиот заметил ее слезы. Казалось, ему доставляет удовольствие смотреть, как она страдает. Он ослабил хватку и заговорил льстивым голосом:

— Ты, Фрэнси, просто помни о том, что этот шотландский ублюдок тоже мог участвовать в том сражении.

— Последние десять лет этот шотландец плавал по морям и нападал на наши корабли, — напомнила она ему. — Я не думаю, что он принимал участие в наземных сражениях на границе.

— Какая разница, был он там или нет? Главное, что тебе следует держать его на почтительном расстоянии и не позволять ему никаких вольностей. Я видел, какими глазами смотрел на тебя этот мерзкий сукин сын. — Личестер замолчал, довольно бесцеремонно разглядывая ее грудь. Он смотрел так, словно имел на это полное право. — Я прекрасно понимаю, о чем он думал. Я это чувствовал. И я не позволю ему вожделеть то, что уже принадлежит мне.

Франсин задержала дыхание, пытаясь подавить эмоции. Ей нужно было сохранять спокойствие.

— Я уже говорила тебе, Эллиот, что не собираюсь выходить замуж второй раз, — сказала она. — Матиас оставил нам с Анжеликой приличное состояние, поэтому мне не нужен еще один муж. А теперь отпусти меня. На нас смотрят.

Личестер стоял, вцепившись руками в ее плечи. Оглядевшись по сторонам, он неохотно убрал руки и отошел назад. Однако, начав разговор на эту тему, он не собирался отступать.

— Тебе нужен сильный и влиятельный мужчина, который будет защищать тебя, Фрэнси. А твоей маленькой дочери нужен отец, который будет ее воспитывать.

— Защищать от кого? — набросилась она на маркиза. — От назойливых поклонников, которые даже спустя много лет после того, как им отказали, продолжают меня преследовать?

Увидев, как его грубое лицо исказилось от ярости, Франсин моментально пожалела о том, что не смогла сдержаться. Она знала, что такого человека, как Личестер, ни в коем случае нельзя провоцировать на злость.

Графиня вскинула руки ладонями вверх, давая понять, что не хочет с ним ссориться.

— Кстати, у меня уже есть защитник. Это наш король, — добавила она. — И я сама могу достойно воспитать своего ребенка.

— Почему ты продолжаешь упорствовать, Франсин? Это просто глупо! — воскликнул он. — Ведь мы оба знаем, что пойдем под венец, как только вернемся из Шотландии. Королю Генриху пришлось дать свое согласие на наш брак.

— Почему я об этом ничего не знаю? — поинтересовалась Франсин.

Она закусила губу и вздохнула, подумав о том, что с ее чувствами и желаниями никто не считается.

— Эллиот, меня вполне утраивает положение вдовы, — сказала она. — У меня есть родовое поместье, которое расположено на прекрасных землях, и огромное состояние. Этих денег мне хватит до конца жизни. Анжелика унаследовала небольшое состояние от Матиаса и своего деда. Чего же мне еще желать?

— Все это может исчезнуть в мгновение ока.

Франсин внимательно всмотрелась в его глаза, в которых все еще горел злой огонь.

— Что ты этим хочешь сказать? — спросила она.

— Фортуна — дама капризная. Сегодня она благосклонна к тебе, моя дорогая, а завтра может и отвернуться, — мрачно усмехнувшись, сказал Личестер. — Дело о том, кому принадлежит право собственности на земли, на которых расположено твое родовое поместье, сейчас рассматривается в суде Нортумберленда. Ты же прекрасно понимаешь, что законность прав собственности на все поместья Уолсингхема сейчас поставлена под сомнение.

— Пока Матиас был жив, никто не сомневался в том, что он является законным владельцем всех этих земель, — возразила Франсин, стараясь говорить как можно спокойнее. — Сомнения появились после того, как твои стряпчие предоставили в суд поддельные документы.

С видом человека, совершенно уверенного в собственных силах, Личестер не спеша расправил кружева на манжете.

— Все эти недоразумения можно будет устранить, если мы подпишем с тобой брачный контракт, — сказал Личестер, и его губы растянулись в самодовольной улыбке. На фоне черных усов и бороды зубы казались ослепительно белыми. — Уверяю тебя, моя дорогая, что я могу быть невероятно щедрым.

Увидев эту его улыбку, Франсин почувствовала, как у нее задрожала нижняя губа.

— Ваше предложение, милорд, можно было бы принять, если бы не одна маленькая проблема, — сказала она. — Я не люблю вас.

В его глазах на мгновение появилась боль.

— Я заставлю тебя полюбить меня, — тихо прохрипел он. Казалось, что у него в горле застрял ком и ему трудно говорить.

— Эллиот, никого невозможно заставить полюбить себя, — медленно покачав головой, сказала Франсин. — Любовь либо есть, либо ее нет. Она возникает сама по себе.

Прежде чем он успел ответить, Франсин, повернувшись на каблуках, поспешно ушла и присоединилась к другим вдовам как раз в тот момент, когда они, присев перед королем в прощальном реверансе, собирались покинуть зал. Дойдя до самой дальней двери вместе со своими старшими спутницами, она обернулась и посмотрела на переполненный зал. Ей показалось, что все, кто там находится, с нескрываемым любопытством следят за ее уходом. Завтра о них с Личестером будет судачить весь двор.