«“Променял на диплом!” — с досадой вспомнил он обидные слова. — Да я любил и люблю только ее! К тому же Лида больше не беременна, и если не брать в расчет поданное в ЗАГС заявление (сколько студенческих пар фиктивно подают заявления, чтобы отовариться в магазине «Счастье»!), меня с ней больше ничего не связывает! Ну, совестно перед ее родителями, но, в конце концов, она сама заварила эту кашу! Я не собирался на ней жениться. И вообще, дался мне этот диплом! На работу можно устроиться и с неоконченным высшим, — подумал он и вдруг осекся: выходило, Тамара права. Он променял ее на диплом. — Чем больше думаешь, как выкрутиться из ситуации, тем больше ошибок совершаешь, — сощурившись, посмотрел он на чистое голубое небо. — Где же ваше былое умение просчитывать ситуацию наперед, Алексей Радченко? Надо вернуться и по горячим следам попробовать поговорить еще раз!»

Продумывая на ходу фразы и возможные варианты ответов, Леша решительно поднялся со скамейки. На этаже второго курса стояла тишина: после успешно сданного экзамена кто-то отправился на пляж, кто-то гулял по городу, кто-то отсыпался. Войдя в незапертый тамбур Тамариной комнаты, он постучал, но ему не ответили. Он снова постучал и прислушался: никого.

«Успела уйти? Куда? Скорее всего на пляж».

Но на пляже среди компании однокурсников Тамару он не нашел. Не было ее и у Инны, не было у родственников, которым он, набравшись смелости, позвонил. Точнее, там вообще никто не снял трубку.

«Значит, вечером, — взглянув на часы, принял он вынужденное решение. — Но сначала я должен забрать рецензию и поговорить с Лидой».

Быстро поймав такси, он помчался в трест, потом на стройку искать главного инженера, снова вернулся и чудом застал на месте начальника отдела кадров, в сейфе которого за семью замками лежали и сам дипломный проект, и злополучная рецензия. Как и следовало ожидать, на руки ему ничего не выдали, но пообещали завтра утром отправить нарочным в институт.

По большому счету его дипломная работа готова, оставалось оформить несколько плакатов, переплести и отправить проект в Москву. Надо было успеть сделать все до того, как станет известно, что никакой свадьбы с Тишковской не будет. Вернуть работу должны аккурат к защите, и тогда вряд ли кто-то решится его «завалить». Даже несмотря на то что защита должна пройти за закрытыми дверями. Кстати, позже Алексей не раз вспоминал обо всей этой завесе секретности и посмеивался: о стройках в закрытом городе западные спецслужбы были осведомлены гораздо лучше его, а что касается проекта, то половина данных там изначально была взята с потолка…

«Ну что ж: завтра так завтра», — вздохнул он и оглянулся в поисках телефона-автомата.

— Лешенька, как хорошо, что ты позвонил! — защебетала в трубку Лида. — Я сегодня забрала свадебное платье! Жаль, что тебе нельзя его показывать! Приезжай к нам на ужин, — радостно предложила она.

— Спасибо, я не голоден, — несмотря на то что в животе давно урчало, сухо ответил Алексей. — Нам надо поговорить. Ты не могла бы спуститься к половине восьмого во двор?

— Зачем? — удивилась она. — Приходи к нам, здесь и поговорим.

— Нет, — твердо стоял он на своем. — Сначала я хочу поговорить с тобой. Спустишься?

— Ну хорошо… Что-то случилось?

— При встрече.

Радченко появился у профессорского дома ровно в назначенное время: чем ближе подходил он к элитному кирпичному зданию, тем тяжелее становилось на душе, но решимости расставить все точки над і от этого не убавлялось. Даже наоборот.

— Что случилось? — встревоженно поднялась со скамейки дожидавшаяся его Лида.

По характерному блеску в глазах Леша догадался, что она готова вот-вот заплакать. Такой сцены на глазах жильцов он допустить не мог.

— Давай отойдем, — быстро подхватил он ее под локоть и завернул за угол. — Лида, я должен тебе сказать, что никакой свадьбы не будет. Все ваши расходы — на платье и остальное — я возмещу. Извини.

Вопреки ожиданию Тишковская восприняла новость спокойно: ни слез, ни истерики. Выходило, прежнее ее поведение было хорошо продуманной игрой? Или она ждала этого разговора?

— Ты все еще продолжаешь ее любить, — насмешливо произнесла она после недолгого молчания. — А ты уверен, что она любит тебя?

— Тебя это не касается.

— Касается! — жестко заявила Лида. — Касается! Я не отдам тебя той, которая убила твоего ребенка! Если бы она тебя любила, то никогда этого не сделала бы! Любящая женщина всегда отождествляет своего ребенка с его отцом, а она его убила! Когда-нибудь она убьет и тебя!

— Что за чушь ты несешь? Какой ребенок?

— Вот видишь, ты даже не знал, что она была беременна… Бог дает орехи беззубым, — повторила она услышанную от врача поговорку и безжалостно добавила: — Через неделю после моего выкидыша она преспокойно сделала аборт: в той же больнице и в том же отделении.

— Я тебе не верю… — выйдя из кратковременного ступора, вымолвил Алексей и вдруг крепко тряхнул Лиду за плечи. — Этого не могло быть, ты все придумала! Ты врешь!!!

— Рада бы соврать… Отпусти, мне больно, — повела она плечами. — Можешь зайти в больницу и спросить у заведующей. Кажется, она сегодня дежурит.

«Неправда, неправда, неправда! — твердил Алексей, пока несся к троллейбусной остановке. — Она не могла! Надо успокоиться, все проверить. Мало ли Крапивиных в городе!»

— Ксения Олеговна! — бросился он навстречу появившейся в приемном покое женщине в белом халате. Та испуганно отпрянула. — Мне нужно узнать одну вещь. Помогите, пожалуйста, — взмолился он.

Устоять перед таким напором было невозможно.

— Хорошо. Пройдите ко мне в кабинет. Молодой человек со мной, — бросила она медсестре. — Что вы хотите узнать? — спросила она, закрыв за собой дверь с табличкой «Заведующий гинекологическим отделением».

— Я хочу знать, делала ли аборт в конце апреля студентка Тамара Крапивина.

— Это конфиденциальная информация, я не имею права, — протестующе подняла руку доктор.

— Я вас очень прошу, одно слово: да или нет.

— Ну хорошо… — неожиданно быстро сдалась она. — Поскольку знаю вас лично… Подождите, я проверю в журнале.

Десять минут, которые она отсутствовала в кабинете, показались Алексею вечностью.

— Да, — услышал он и почувствовал, как мир вокруг стал медленно распадаться на части. — Тамара Крапивина, студентка второго курса…

Он брел к общежитию, а мир продолжал рушиться, все самое яркое, что жило в душе, меркло, тускнело, покрывалось черным налетом…

«Зачем она соврала? Ведь я помню ее слова, что от меня беременна лишь одна женщина!.. И это после того как я сказал, что люблю ее… Можно понять, когда такое совершают в угаре обиды, в приступе ярости, но чтобы вот так, спокойно и хладнокровно, не поставив меня в известность… Да кто дал ей право решить судьбу моего ребенка?» — кипело в груди.

Чем ближе он подходил к студенческому городку, тем сильнее себя накручивал. Решив не делать крюк до ворот, он взобрался по железной решетке ограждения, собрался прыгнуть с высоты, как делал это множество раз, и… Просветление наступило в последний момент: нельзя, колено! Цепляясь за поржавевшие, еще не крашенные в этом году прутья, он медленно слез, точнее, сполз на землю, сделал пару шагов и сразу зацепился в темноте за какую-то проволоку. Едва не упал, а потом, обдирая ладони и чертыхаясь, долго выпутывался… Пока выбрался на ведущую к высокому зданию тропинку, гнев в душе слегка поутих.

«И все-таки это могла быть ошибка, — попытался он оставить хоть какую-то надежду. — Надо успокоиться и спросить прямо».

Присев на одну из скамеек у футбольного поля, он закурил и поднял голову: почти во всех окнах горел свет — сессия. Тамарино окно, как и его, выходило на другую сторону.

«Но если это — правда? Что тогда?..» — отбросив в сторону окурок, в полной растерянности поднялся он со скамейки…

11

…После ужина всей компанией решили прогуляться по набережной. Юлька, не проронившая за столом ни слова, демонстративно взяла Алексея под руку и, слегка ускорив шаг, увела вперед.

— Знаешь, на что это похоже? На капризы избалованной девочки, которой не купили очередную игрушку, — оглянувшись на понуро шагавшего друга, не удержался он от комментария. Размолвка отца с дочерью затягивалась, более того, похоже, искусственно раздувалась одной из сторон. — Тебе уже восемнадцать, могла бы что-нибудь и поинтересней придумать.

— Могла бы, — кивнула она. — Я уже и вещи собрала, осталось только такси до аэропорта вызвать.

— И что же тебе помешало?

— Папу стало жалко… — чистосердечно призналась Юля. — И потом… все равно ведь придется мириться. Мы с ним в детстве так часто играли: поссоримся, подуемся друг на друга за ужином, а перед сном помиримся. Он мне даже колыбельную пел, я помню… А потом — исчез. Дядя Леша, ну почему он нас тогда бросил, променял на чужую семью?

— Так вышло, — тяжело вздохнув, ответил тот и слегка коснулся второй рукой ее ладони. — Никто не застрахован от ошибок: жизнь намного изобретательней наших фантазий.

— Фантазии… В детстве в моих фантазиях всегда был папа… Думаете, это легко забыть?

— Он и сам этого не может забыть… Ты вот что… Попробуй общаться с ним, не оглядываясь на прошлое. Я уверен, пройдет время — и ты его поймешь. Поймешь и простишь. У тебя замечательный отец.

— Хорошо вам, взрослым: все свои ошибки уже совершили, поумнели, помудрели, теперь можно и прощать, — вздохнула Юлька.

— Ошибаешься… Закон жизни: пока человек жив, он постоянно совершает ошибки… Чтобы было что исправлять, — горько усмехнулся Алексей. — И жизненный опыт, как ни странно, помогает избежать их лишь в мелочах, но не в глобальном масштабе.

Какое-то время они шли молча. Алексей готов был продолжить тему, но, чувствуя, что Юлька напряженно о чем-то думает, не решался перебивать ее мысли.

— Вы тоже строите площадь Согласия? — наконец спросила она.

— Какую площадь?

— Мама постоянно твердит, что у каждого в душе должна быть площадь Согласия.

«Площадь Согласия своей души, — сразу вспомнил Алексей строку из журнальной статьи. — Так вот откуда это у Тамары!»

— Твоя мама права: площадь Согласия всегда лучше, чем поле битвы.

— А вы умеете прощать?

— Приходилось…

— Нет, вы меня не поняли: после глобальной ошибки вы прощали кого-нибудь? Человек совершил ошибку, а вы его простили, — конкретизировала она вопрос.

— Пока нет, — чистосердечно признался Алексей, снова вспомнив о Тамаре. — Не простил.

— Значит, вы должны меня понять… Я насчет того, что веду себя, как капризная, избалованная девочка… Дело не только в том, что пока не могу простить папу. Просто хочется как можно дольше называть белое — белым, черное — черным, хочется плакать, когда грустно, смеяться, когда смешно! Почему, повзрослев, люди начинают врать, становятся ненастоящими?

— Это как?

— Возьмите моих родителей: я же знаю, что мама продолжает любить папу, хотя делает вид, что это не так. И папа постоянно ею интересуется… Как мне кажется, тоже неспроста. Неужели надо было разводиться, чтобы вот так вот всю жизнь друг друга мучить? Или взять вас с Тамарой: у вас была очень красивая любовь, мне мама рассказывала. Зря, что ли, Тамара так и не вышла замуж? Ведь пишут, что настоящее чувство не исчезает бесследно! Иногда оно никуда и не девается, мы сами от него прячемся! Вот ответьте честно, вы любите Тамару до сих пор?

Алексей буквально онемел. Не столько от свойственного юношескому максимализму стремительного поворота мысли, сколько от самого вопроса. Если у них такой откровенный разговор, следовательно, его ответ должен быть честным. Фальшивить с Юлькой нельзя, он это уже понял. Проблема в другом: Алексей и сам не знал ответа на такой вопрос… Точнее, до сего момента он об этом даже не задумывался! Но едва он решился ответить так, как есть, со стороны маленького островка в море раздался грохот и небо озарилось яркими гроздьями салюта.

— Ух ты! — восторженно воскликнула девушка. Тут же забыв, что ей так и не ответили, она отпустила локоть Алексея и приблизилась к парапету набережной. — Вау!!!

Волшебное зрелище как по команде оторвало отдыхающих от разглядывания лотков с сувенирами и заставило посмотреть в сторону моря. Постепенно феерическое шоу переместилось ближе к набережной, какое-то время стелилось по водной глади, снова вернулось на островок. Стоило отдать должное тем, кто, обладая недюжинной фантазией, придумал, срежиссировал и воплотил в жизнь эту сказку, а теперь, невидимый, переключал кнопки и выстреливал в небо миллиардами искр.