Когда они в полдень остановились, чтобы укрыться в тени на самое жаркое время, Грасиела приложила ладонь козырьком ко лбу и всмотрелась в горизонт. Стервятники кружили над зарослями кактусов в северной стороне, да ястреб низко парил над землей по волнам горячего воздуха, но никаких всадников Грасиела не заметила.

— Ты беспокоишься, что рыжая ведьма гонится за тобой? — задал ей вопрос кузен Хорхе, передавая кожаный бурдючок с водой.

— Немного, — ответила она, не глядя на него. Хорхе рассмеялся и выпятил грудь.

— Они нас не догонят. — Когда он произнес «они», Грасиела вспомнила, что дядя Тай присоединился к Дженни. — Нас четверо. — Он выставил четыре пальца. — А их только двое. — Он выставил два пальца на другой руке и снова засмеялся.

Грасиела медленно наклонила голову. Сердце у нее упало после слов Хорхе. Прежде чем уйти в тень, девочка еще раз окинула взглядом волнистую линию горизонта, образованную невысокими холмами.

Ее кузены курили или дремали, надвинув на лица сомбреро. Иногда негромко переговаривались. Вялая от жары и оттого, что мало спала ночью, Грасиела выбрала местечко под невысоким кустом и погрузилась в легкую, неспокойную дремоту, как вдруг чьи-то руки сомкнулись у нее на горле.

Она открыла глаза, с трудом села и ухватилась за пальцы, сдавливающие ей шею.

— Это было бы так легко, — пробормотал Карлос у нее над ухом.

Пальцы сжимались все крепче; Грасиела задыхалась, борясь за глоток воздуха. Черные мушки запрыгали перед глазами, легкие горели, и тут она боковым зрением увидела что-то большое, промелькнувшее мимо.

Фавре врезался в Карлоса и отбросил его прочь от Грасиелы. Она опрокинулась на спину и лежала, хватая ртом воздух. Когда дыхание выровнялось, девочка села и уставилась на двух мужчин, катающихся в драке по земле. Хорхе и Тито стояли в стороне и наблюдали за дракой, держа руки на рукоятках пистолетов у бедра.

Грасиела не заметила, как потом все произошло: она отвернулась, потому что ее вытошнило. Послышался выстрел. Когда девочка решилась взглянуть, Фавре уже лежал на спине с лицом, сплошь залитым кровью. На спине лежал и Карлос, в груди у которого торчал нож Фавре.

Задыхаясь от ужаса и заливаясь слезами, Грасиела снова почувствовала неодолимую тошноту, и ее вырвало на куртинку низкорослых кактусов.

Хорхе выругался, когда Тито, ощупав Фавре и Карлоса, убедился, что оба мертвы. Тито прорычал что-то в сторону Грасиелы, но уши ее еще были заложены после выстрелов, и она ничего не услышала.

Она была слишком напугана, чтобы смотреть на него и на Хорхе; когда она попыталась заговорить, из горла не вырвалось ни звука. Девочка бросила полный ужаса взгляд на кровь, пропитавшую пончо Фавре, отбежала на несколько шагов и стояла, повернувшись спиной к лагерю и дрожа от легкого дуновения, словно от штормового ветра.

Ей было так же плохо, как во время болезни, жарко и холодно одновременно. Зубы выбивали дробь. Перед нею были вовсе не те веселые и ласковые кузены, которые танцевали с ней и шутили на асиенде. Этих мужчин она не знала, они казались совершенно чужими. Она осторожно потрогала те места на шее, где от пальцев Карлоса уже начали появляться синяки, и сглотнула горькую слюну.

Теперь, когда не стало Фавре, она была отдана на милость Тито и Хорхе. Раньше или позже они ее убьют. Грасиела понимала это. Даже знала.

В смертельном страхе глядела она на пустую землю, млеющую в знойном мареве. Дженни обещала, твердила девочка себе, а Дженни никогда не нарушает обещаний. Дженни придет и спасет ее. Надо верить в это. Дженни недалеко, она где-то здесь.

Когда Грасиела на слабых и дрожащих ногах вернулась к лагерю, Хорхе и Тито копали глубокие могилы в твердой почве пустыни. Она старалась думать о Дженни, но вскоре заметила, что время от времени то Хорхе, то Тито бросают на нее косые, подозрительные взгляды.


— Вон там!

Тай проследил за указующим перстом Дженни, и они оба пришпорили лошадей. Спустились в глубокое пересохшее русло, спешились и уже на собственных ногах вскарабкались на крутой склон. Тай вынул из футляра подзорную трубу.

Он обнаружил их сразу же: они отдыхали в жидкой тени невысоких деревьев. Молча передал трубу Дженни, потом сказал:

— Ее не тронули.

— Пока, — пробормотала Дженни. Она улеглась на живот и, опершись на локоть здоровой руки, пристроила трубу. Минутой позже голова ее обессиленно упала на руку.

— Слава Богу! — Она снова поглядела в трубу и вернула ее Таю со словами: — Там только двое мужчин.

— Но четыре лошади, — возразил Тая. — Наверное, другие двое куда-то отошли.

Тай соскользнул вниз по склону и отвязал от седла фляжку. Сделал большой глоток, потом смочил водой лицо и шею. Жара была градусов сто[10], не меньше! Рубашка у Тая промокла от пота. Он молча наблюдал, как Дженни сломала несколько толстых веток с дерева, воткнула их в землю и, накрыв попоной, устроила нечто вроде укрытия.

Подумав, что предложение помощи заденет самолюбие Дженни, Тай стоял и ждал, пока она сама все закончит. К тому же зрелище не было неприятным. Влажные от пота брюки рельефно облепили полные ягодицы женщины, а рубашка — соответственно груди.

Прогоняя от себя образы, такие же пламенные, как знойный воздух пустыни, Тай забрался к Дженни под импровизированный тент и протянул ей фляжку.

— Мы нападем на них ночью, — предложил он. Дженни запрокинула голову, чтобы напиться, Таю захотелось коснуться красиво изогнутой шеи.

Дженни вытерла губы рукой и кивнула.

— Но нам остается только нынешняя ночь. Завтра они успеют добраться до железной дороги.

— Как ты полагаешь: убить? Или лучше обезвредить?

Дженни нахмурилась и вытащила свой словарь. Через минуту ответила:

— Я бы предпочла обезвредить: связать их, а лошадей угнать. Если выбора не будет, придется убить. — Она громко захлопнула словарь и сунула в задний карман. — Обезвредить. Хорошее слово.

— Договорились. — Тай рывком расстегнул воротник.

На дне ущелья скопился знойный, неподвижный воздух. Все замерло. Сидя совсем рядом с Дженни, Тай чувствовал идущий от нее жар и запах приложенной к ране свиной кожи, которая впитывала выделения и предотвращала возможность инфекции. Тай вытер лицо и шею.

— Хочешь, чтобы я взглянул на рану?

— Я проверяла утром. Заживет. — Она приподнялась, отбросила в сторону несколько мелких камешков и прилегла спиной на седло. — Да ты не беспокойся. Ночью я сделаю все как надо.

— Я и не беспокоюсь, — сказал он неправду, потому что на самом деле ему было тревожно: двое противников против четверых — весьма невыгодное сочетание, тем более что Дженни владеет лишь одной рукой.

Она словно бы прочитала его мысли. Вынула руку из перевязи, скрипнув зубами, распрямила ее, поморщилась, согнула снова и притянула к груди, опять распрямила…

— Хватит пялиться на мою грудь, черт тебя возьми!

— Я смотрел на руку.

— Ничего подобного!

— Да, ничего подобного, ты права.

— Так перестань.

Дженни не двигалась, пока Тай не перевел взгляд на ее глаза, потом стала снова сгибать и распрямлять руку. Ей, очевидно, было зверски больно.

Тай хорошо понимал, что они не рискнут выбраться из лощины до глубокой ночи. Значит, у них впереди вся вторая половина дня, душная и потная, да еще часть ночи.

— Ночью нам спать не придется, — заговорила Дженни, продолжая разрабатывать руку. — Ты бы поспал сейчас хоть немного.

— Не могу. Слишком жарко.

Тай хотел стянуть с себя сапоги, но решил, что это потребует слишком большой затраты энергии, и просто вытянулся, положил голову на седло и закурил сигару. Заметив, что Дженни с удовольствием втягивает в себя дым, он предложил сигару и ей, даже не слишком удивившись тому, что она приняла ее весьма охотно. Он зажег другую для себя.

Почему ты так противишься тому, чтобы удовлетворить желание, — спросил он, в то время как Дженни положила раненую руку себе на бедро и с наслаждением затянулась сигарой.

— Я уже говорила тебе. Я попробовала, и мне не понравилось. И что гораздо важнее — я не хотела забеременеть. Ни в коем случае. — Дженни выпустила совершенно правильное колечко дыма и некоторое время смотрела, как оно уплывает и рассеивается в воздухе. — Кто же станет принимать на работу беременную женщину или, что еще хуже, женщину с малым ребенком на шее? Забеременеть — это самое худшее, что может со мной случиться.

— Но ведь существуют способы сделать так, чтобы женщина не забеременела.

Тай, в свою очередь, выпустил колечко дыма, и оно, подрагивая, поднялось в неподвижный воздух.

— Да, и если бы эти способы были всегда успешны, то в мире оказалось бы куда меньше народу. — Дженни кинула на Тая пренебрежительный взгляд. — Ты ведь говорил, что сам не из тех, кто женится, Сандерс. Ты из тех, кто спешит удрать. Использовал женщину, чтобы утолить похоть, а там — прощай, всего наилучшего? Премного благодарна за предложение использовать именно меня, я просто черт знает как польщена, но я сейчас не в настроении быть употребленной, а потом брошенной. Какая жалость, что мы с тобой не повстречались, когда я прямо жаждала пережить такое приключение!

Дженни наклонилась в сторону и плюнула на землю, искоса поглядев, заметил ли Сандерс ее жест. Тай уставился на попону у себя над головой, раздумывая, как бы возразить Дженни.

— У тебя односторонний взгляд, — несколько напыщенно заявил он наконец.

— Уж какой есть. Никогда в жизни ни одному сукину сыну я не позволю употребить меня, сделать ребенка, а потом удрать. Никакое вожделение не стоит подобных последствий.

— Мой брат не бросил Маргариту, когда она от него забеременела, — сказал Тай, следя, как струйки дыма тающими зигзагами скользят по нависшей над головой попоне.

— Ты — не твой брат! — огрызнулась Дженни, продолжая разрабатывать руку. — А если хочешь знать мое мнение, то он вообще не может служить примером. Да, он обвенчался с Маргаритой, но не был ей мужем и не был отцом ребенку. Благородный Роберт предпочел отправить ее в изгнание, только бы не потерять права на свое драгоценное наследство.

Она говорила, не выпуская из зубов сигару и глядя на свою руку. Капельки пота выступили у нее на лбу у самых волос. Тай посмотрел на Дженни и решил, что ему по душе женщина, способная оценить хорошую сигару. Его мать иногда курила — в День своего рождения или после ежегодного клеймения скота.

Ему вдруг подумалось, что Эллен Сандерс многим напоминает Дженни. Как и Дженни, она, пренебрегая условностями, носила брюки, живя на ранчо; не прочь была время от времени пропустить капельку спиртного и не напускала на себя чрезмерно женственный вид. Она бы тоже сказала «забеременеть», не подыскивая никаких смягчающих выражений. Зачем темнить?

— А ты бы уехала от трех тысяч акров превосходной калифорнийской земли? — спросил он, испытывая не вполне отчетливое желание, чтобы Дженни перестала двигать рукой: лоб у нее сильно вспотел от боли, а зубы чересчур крепко сжимали сигару.

— Дело не в том, как поступила бы я, — сказала Дженни. — Дело в том, что Роберт предпочел наследство, а не жену и ребенка.

Тай невесело рассмеялся.

— Ты бы все поняла, если бы знала моего отца.

— А что такое с твоим отцом?

— Три вещи. Во-первых, никто не говорил «нет» Колу Сандерсу. Во-вторых, он не хотел, чтобы я унаследовал ранчо. В-третьих, он сделал бы все от него зависящее, чтобы Роберт не уехал вместе с женой-мексиканкой. Суть не только в угрозе лишить наследства. Он уничтожил бы Роберта, и Роберт это понимал. Никто еще не перешел дорогу Колу Сандерсу, не поплатившись самым жестоким образом.

Дженни вытерла лоб рукавом и продолжала двигать рукой.

— А почему отец не хотел, чтобы ты унаследовал ранчо?

— Может, потому, что я сам от этого отказывался. — Для Тая это был единственный способ досадить отцу — отказаться от того, что было по-настоящему только и дорого старому Сандерсу. — Но мне сдается, что мы с тобой слишком отклонились от темы. Как нам быть с нашим взаимным влечением?

Он поднял руку и легко коснулся ее щеки кончиками пальцев.

— Нам следует о нем забыть, — отдергивая голову, сказала Дженни. — Обезвредить, — с улыбкой продолжила она. — Я люблю употреблять новые слова.

— Я заметил.

Дженни хмуро поглядела на свою руку и вдела ее в перевязь.

— Как бы не перестараться. — С этими словами она откинулась назад и оперлась о седло. — Была одна женщина в Эль-Пасо, которая одалживала мне книги. Когда у меня была хорошая упряжка, я могла читать даже в дороге. Если ты можешь читать, то не чувствуешь себя одинокой. А я могу читать, — с гордостью закончила она, посмотрев на Тая.

— Достойно восхищения.

Тай положил голову на седло и надвинул шляпу до самой переносицы, чтобы не глазеть на грудь Дженни.

— Дело в том, — заговорил он, сжимая зубами сигару, — что я свое влечение обезвредить не могу.