После того как он поднял руки и объявил, что с него хватит, он отвел Грасиелу в кафе выпить апельсинового сока и отведать мексиканских сладостей.

Он наблюдал, как Грасиела деликатно снимает глазурь с пирожного и ест это пирожное крохотными кусочками. Сам он, останавливаясь в Чиуауа по дороге к Верде-Флорес и безымянной деревне, просто не замечал таких вот семейных местечек, как это кафе. Он ночевал тогда в какой-то дешевой дыре, а вечер провел в шумной забегаловке на окраине города, вдали от центральной площади.

С той ночи прошла целая жизнь; тогдашние его мысли настолько отличались от нынешних, что он, можно сказать, стал другим человеком. С той поры он проехал огромное расстояние. Купил четырех лошадей, убил двух мужчин, а также — и это чрезвычайно удивляло — покупал женское белье и верхнее платье, а теперь вот сидел в кафе с ребенком, вместо того чтобы тянуть пиво в забегаловке. Его удивляло и еще одно: он больше не видел только черты Барранкасов, когда смотрел на свою племянницу. Глядя на нее теперь, он видел красивого ребенка с глазами, такими же зеленовато-голубыми, как у него самого. Он замечал ее обаяние, ее улыбку и то полное доверие, с которым она вкладывала свои пальчики в его ладонь.

И еще была Дженни. Тот человек, который раньше проехал через Чиуауа, не знал, что существуют женщины, похожие на Дженни Джонс. Тот человек смотрел на женщин как на слабые и пустые создания, за которыми мужчина ухаживает с целью удовлетворить физическую потребность. Тот человек рассмеялся бы, скажи ему, что женщин можно уважать за такие качества, как смелость, верность и честность. Он бы только огрызнулся, если бы кто-то предположил, что он станет мучиться из-за женщины, которая может ругаться и драться похлеще, чем он сам, и умеет выпить не хуже мужчины.

Он чувствовал, что это путешествие, начатое без всякого желания и только в угоду брату, изменит в конечном счете всю его жизнь. Он понимал, что уже не сможет смотреть на вещи так, как смотрел до этой поездки. Что-то произошло с его будущим. Давно сложившиеся привычки отлетали, словно пятна ржавчины с железа.

— Дядя Тай. — Грасиела допила сок и доела пирожное с нетерпением ждала, когда он выйдет из раздумья. — Мы должны проверить, как там Дженни. Мы давно ушли. Может быть, мы ей нужны.

Тая беспокоило другое: он подозревал, что они нужны ему.

Дженни спала до тех пор, пока в дверь не постучался первый посыльный. После этого покупки прибывали с промежутками в пять минут, и она оставила мысли о сне. Когда наступило временное затишье, она заказала ванну и что-нибудь поесть. Искупавшись, начала распаковывать доставленное, в изумлении открывая рот при виде множества нарядов и белья.

Там были нижние юбки и сорочки, чулки и ночные рубашки, юбки и блузки, два дорожных костюма с подходящими к ним шляпами и сумками. У нее в жизни не было такой прекрасной одежды.

Выбирала, разумеется, Грасиела. Дженни сомневалась, что Тай знал больше о женской одежде, чем она сама. Ее предположения подтвердились минутой позже, когда она принялась разворачивать свертки, содержащие новый гардероб Грасиелы.

Она прочно уселась на край кровати, разглядывая миниатюрный вариант того самого дорожного костюма, который она только что прикидывала на себя. Маленький ансамбль был того же покроя и цвета, как и большой.

Дженни рассматривала эти похожие один на другой костюмы, как картинки в каталоге. Когда она и Грасиела войдут в поезд в этих одеяниях, их явно примут за мать и дочь.

Опустив голову, Дженни прикрыла глаза дрожащей рукой.

«Маргарита, я в тревоге».

Начинать разговор днем было несравнимо хуже, чем обращаться к звезде Маргариты, но Дженни не могла ждать до вечера.

«Что-то происходит между Грасиелой и мной. Я не пытаюсь занять твое место, ты должна это понимать. Я вовсе не собиралась привязывать Грасиелу к себе, тем более теперь, когда знаю, что твой драгоценный Роберт ждет ее и хочет, чтобы она приехала».

Дженни наклонилась еще больше и прижала руку к животу. Рана здорово болела.

«Ничего хорошего нет в том, что мы с Грасиелой привяжемся друг к другу, ведь через несколько недель мне предстоит с ней расстаться. Она не любит меня так, как Тая, но все же любит иногда, как она сама говорит. А я… я тоже люблю ее, Маргарита. Начиналось все совсем иначе, и я не надеялась полюбить девочку, но это произошло. Я не сразу разобралась в ней, но она именно такая, как ты говорила. Она кажется невероятно сообразительной для ребенка ее возраста и умна как черт, когда ей этого хочется. Она красива, у нее прекрасные манеры, она знает множество слов. И смелая. Видит Бог, какая смелая. Видела ты, как она меня зашивала?»

Господи, она ведь излагает, как настоящая родительница… Отложив в сторону маленький ансамбль, Дженни подошла к окну, раздвинула занавески и посмотрела на небо.

«Маргарита, ты должна помочь нам. Не требуй от нее слишком много, как это делала я. Я привыкла говорить людям „прощай“, но Грасиела — нет. Это будет тяжело для нее. Это не слишком-то хорошо, но мне было бы приятно, если бы она расставалась со мной с грустью. Но я не хочу, чтобы ей было больно.

Она перенесла достаточно тяжелого. Я не знаю, как в этом разобраться. Надеюсь, что ты знаешь».

— А вот и мы! — Грасиела вбежала в комнату. — Дядя Тай, она проснулась! Ты видела новые платья? Мои такие же, как твои. У нас даже есть серьги. Ты видела их?

— Я не нашла никаких серег, — слабым голосом ответила Дженни. Пока Грасиела срывала обертку с оставшихся нераспакованными свертков, она смотрела на Тая. — Ты побрился и скупил всю женскую одежду в Чиуауа.

Он засмеялся и вручил ей бумажный пакетик.

— Это порошок от лихорадки. Аптекарь велел растворить столовую ложку в горячей воде и принимать по три раза в день. — Он подошел к Дженни и приподнял ее лицо за подбородок. — Глаза у тебя немного блестят, и лицо красное, но выглядишь ты прекрасно. Ты вымыла голову?

Дженни прикрыла глаза и качнулась по направлению к нему.

— Я приняла ванну, — прошептала она. Привыкнет ли она когда-нибудь к его прикосновениям? Можно ли представить, что настанет время, когда она не будет таять от этих прикосновений? Когда не будет испытывать внутренний жар от его взгляда — такого, как сейчас? Когда, стоя рядом с ним, ей уже не захочется прильнуть к нему и раствориться в его тепле и силе?

Дженни отступила на шаг, прижала кончики пальцев к вискам и покачала головой.

— Может, мне стоит принять немного этого порошка прямо сейчас? Меня как раз лихорадит.

Грасиела потянула Дженни за полу халата, который та нашла в одном из свертков и надела после ванны.

— Посмотри! Вот наши серьги. Настоящая бирюза в серебре.

Девочка так радовалась, что Дженни не сказала, что у нее не проколоты уши и поэтому она не сможет носить серьги.

— В магазине были другие серьги с голубыми камнями, но не с настоящей бирюзой, и дядя Тай сказал, что это не для его девочек. Он купил нам настоящие!

— Мне это прямо-таки вскружит голову, — негромко произнесла Дженни.

Легкая краска появилась на лице у ковбоя. Дженни готова была поклясться, что Тай Сандерс не способен краснеть. Медленная улыбка изогнула его губы.

— Это было глупое замечание, — сердито сказал Тай, поворачиваясь к двери.

— Твои девочки, вот как?

— Я пойду выпить. К ужину принесу чего-нибудь поесть. — Он нахлобучил шляпу и громко захлопнул за собой дверь. Потом снова открыл ее и просунул голову в комнату. — Пошлю кого-нибудь с горячей водой для порошка.

— Весьма признательна, — ответила Дженни с деланной улыбкой.

После того как дверь захлопнулась во второй раз, она взглянула на две кровати. Хорошо бы никто не пырял ее ножом… Тогда, возможно…

— Ты уже мерила шляпы? — окликнула ее Грасиела, показывая соломенную шляпу, украшенную цветами из шелка. — Мне больше нравится вот эта.

Дженни отвела глаза от кровати. О чем она, черт подери, думает? Если бы она даже была здорова как лошадь, ничего не могло бы произойти между нею и Таем. Только не в этой комнате. И не рядом с Грасиелой. Дженни со вздохом присела к маленькому столику и стала смотреть, как девочка примеряет шляпу. Она вполне могла понять, как мужчина и женщина сделали бы одного ребенка. Гораздо труднее представить, как они нашли бы уединенное местечко, чтобы сотворить второго.

Сообразив, что беспокоится о вещах, которые раньше никогда не пришли бы ей в голову, Дженни вдруг громко расхохоталась и тряхнула головой. Должно быть, у нее все-таки повышена температура.

Долгое время спустя после того, как Грасиела уснула рядом с ней, Дженни лежала и слушала, как Тай ворочается на соседней кровати. Наконец он откинул одеяло и прошел через полосу лунного света к стулу, через спинку которого был переброшен его жилет. Минутой позже вспыхнул огонек спички и запахло сигарным дымом.

— Как я вижу, ты и себе купил нижнее белье, — тихонько проговорила Дженни, улыбаясь в темноту.

Белье плотно обтягивало плечи и грудь Тая, но на бедрах было немного великовато. Ягодицы у него были небольшие, порастряс их, должно быть, галопируя за коровами.

— Чего ты не спишь?

Он вернулся в постель, пристроил подушки к спинке кровати и оперся о них, покуривая в темноте.

— Да я целые сутки только и делала, что спала.

— Как ты себя чувствуешь? Порошок помог?

— Наверное, помог. И живот уже не саднит, как раньше. На мне как на собаке — все быстро заживает.

— Дженни… иди сюда.

Сердце кувырнулось у нее в груди, дыхание участилось. Но она медлила откликнуться на призыв, борясь с соблазном.

— Нет, сэр, я не стану забираться в постель к мужчине, если в комнате находится ребенок, — заявила она строго, как супруга проповедника, и разве что с легким намеком на сожаление.

— Ты что, принимаешь меня за ничтожного ублюдка? — Дженни не могла видеть, как полыхают негодованием его глаза, но вполне могла себе это представить и едва не расхохоталась, а Тай продолжал: — В этой постели ничего такого не произойдет, я всего только поцелую и немного приласкаю тебя. Иди же ко мне.

Соблазн победил. Сопротивление было недолгим.

— Ладно… И я тоже не прочь немного подымить этой сигарой.

Отодвинувшись от Грасиелы, Дженни осторожно слезла с кровати и подошла на цыпочках к другой. Подобрав подол новой белой ночной рубашки, забралась в постель к Таю.

— Дай мне одну подушку.

— Нет, они мне обе нужны. Ты лучше прижмись ко мне.

Он разогнул руку, и Дженни устроилась возле него, положив голову ему на плечо. Это было на удивление приятно.

— Ты такой горячий, словно посидел у печки, — прошептала она, но не отодвинулась от его жара, а протянула руку и, вынув сигару у него изо рта, затянулась ею и медленно выпустила дым из легких.

— Ах-х, это просто восхитительно. Весь день мечтала покурить.

После того как она затянулась еще раз, Тай отобрал у нее сигару и погасил в пепельнице на столике между кроватями.

— Почему ты не достала сигару из седельной сумки?

— Я просто… видишь ли, я… не была уверена, когда вы с Грасиелой вернетесь. Я не курю при ней. Это подает дурной пример.

Дженни не в состоянии была определить, насколько членораздельно она выражает свои мысли, потому что думала она только о том, что рука Тая находится очень близко к ее груди.

— Значит, вот ты какая, — сказал Тай посмеиваясь. — Снаружи тверда, как яичная скорлупа, а внутри мягкая, как желток.

— Ты собираешься всю ночь нести чепуху или мы все-таки поцелуемся? — Когда он снова засмеялся, зарывшись лицом в ее волосы, Дженни вздрогнула от предвкушения. — Ты только потише. Мы же не хотим разбудить Грасиелу?

— Поцелуи — вещь не слишком шумная. — Тай соскользнул ниже вместе с подушкой, и голова его оказалась рядом с головой Дженни. Он погладил ей лицо, потом ласково положил большой палец ей на губы. — Знаешь, чем бы хотелось сейчас заняться?

— Мы не можем, — ответила она пересохшими губами.

Сердце билось так сильно, что Дженни почти не могла дышать, а все тело горело огнем. Тай придвинулся ближе — не настолько, чтобы причинить ей боль, но все же достаточно близко, чтобы она ощутила, как он возбужден.

Он поцеловал ее в уголок губ, коснувшись горячей рукой ее шеи.

— Я хотел бы стащить с тебя ночную рубашку и пройтись языком по всему твоему телу, — пробормотал он.

— Господи! — Дженни, отпрянув, уставилась на него. Она в жизни не слышала о подобных вещах. Мысль о том, как кто-то лижет ее тело, могла бы показаться неприятной… но не показалась. Ни в малейшей степени. И если бы она уже не лежала, то, наверное бы, упала, как тогда, когда Тай впервые коснулся ее груди.

Тай поцеловал ей веки, а рукой легонько, очень нежно дотронулся до груди.

— Я хотел бы поцеловать тебя здесь. — Он слегка прижал сквозь рубашку сосок. — И здесь. — Рука его опустилась на живот ниже повязки.