Дожди пролились

Тоской осенней.

Жара упала,

Как лист в болото.

Спит лес устало

Под звон осота.

В глухих распадках

Не слышно трелей.

И пахнет сладкой

Предзимней прелью…

Средь сонных сосен

Слегка взгрустнулось.

Все ближе осень.

Все дальше – юность.

– А ты знаешь, меня все устраивает в моем возрасте, – вдруг сказала Будина. – И я не хотела бы разом помолодеть.

– Нестандартный подход для женщины, – усомнился почти супруг. – Непонятный.

– А по-моему, совершенно понятный. Щелкнет некий гном пальцами – или волосок выдернет, или палочкой волшебной взмахнет – и мне опять тебя десять лет дожидаться. Нет уж, спасибо. Давай дальше читай.

– Даю.

А море бархатным вдруг стало.

Решив загладить негой жуть,

Убрало вспененную муть.

Валы на плоскость раскатало.

Как сытый лев, к исходу дня

Улегся шторм, ворча негромко.

Сиротски плавают обломки.

Еще в неведенье родня.

Еще все бредят кораблем.

Еще все верят в провиденье.

Ни спасжилетом, ни рублем —

Ничем не вымолить спасенья.

Рыданье в каменных губах.

Весь день в воде. Немеют скулы.

И коль побрезгуют акулы —

К утру возьмет бездонный страх.

…Штиль будет долог и прозрачен.

Но в малых рябинах воды

Угадываться будут знаки

Былой и будущей беды.

– Написано хорошо, – задумчиво сказала Будина. – Воздействует. Я, конечно, не литературовед, но действительно воздействует. Хотя первые – светлее. После них легко. Еще что-нибудь написал?

– Написал. Но это я Марку Вениаминовичу подарю. Лично.

– А мне нельзя?

– Пока нет.

– А хоть о чем оно?

– Я, знаешь, – после паузы заговорил Парамонов, – начал слегка сомневаться в смысле своего лечения.

– Ну ты даешь! – Ольга аж рулем слегка вильнула, пугнув встречного водителя. – Как так можно говорить? Ты забыл, как себя чувствовал до таблеток?

– Я помню. Но ты же сама говоришь, что стихи изменились. Значит, их уже кто-то другой пишет, не прежний.

– Ты не прав, Олежик. Поэт-то один, просто настроение у поэта разное. И если оно было немотивированно плохое, то что неправильного в таблетках?

– Не знаю, – задумался Олег. – У меня пока нет решения. Только стишок для доктора.


Через час с небольшим свернули с трассы на волшебную лесную дорогу, хорошо почищенную снегоуборочной машиной.

А там уже и въезд в усадьбу показался.


Только теперь он разительно отличался от того, что видел Парамонов в прошлый свой приезд. И совсем уже не похожа была картина на ту, которую впервые увидели Марк с Логиновой.


Во-первых, насколько хватало глаз, в лес уходил мощный, высокий – но при этом очень красивый, «под ковку» – забор.

Во-вторых, ворота были не просто восстановлены. Они были идеально отреставрированы, став такими, какими их видели сто пятьдесят лет назад.

Ну разве что автоматика добавилась современная.

И охранник с мобильным телефоном и рацией на поясе.

Он быстро сверил номер машины, ворота раскрылись, и «жигуленок» покатил в глубь имения.


Восстановлено было все.

Фантастически быстро даже для обычных времен, не то что для кризисных.

Парамонов был здесь в декабре, но и с тем периодом – а прошли-то полтора месяца – отличия были неизмеримые.


Главный корпус – по крайней мере внешне – был готов немедленно принять больных. Причем сделали его отменно: при полностью сохранной архитектуре с первого взгляда было очевидно, что это здание буквально нашпиговано всякими умными системами.


Парамонов почувствовал некоторое удовлетворение: часть новинок – прежде всего касавшихся экологии дома – посоветовал Лазману именно он.


Они объехали большую клумбу и припарковались на стоянку.

Там уже стояли несколько машин: Олег узнал «Вольво» Марка Вениаминовича, на которой его доставили сюда в прошлый раз.


Они подошли к главному входу.

Прозрачные стеклянные двери автоматически распахнулись, продемонстрировав гостям мрамор и гранит обширного холла.

Там их встречал Митяев, также уже знакомый Парамонову.


– Ну, как вам дворец? – с торжеством спросил он у Парамонова.

– Нечто, – несколько двусмысленно ответил Олег.

– Пациент с порога должен ощущать силу своей будущей защиты, – гордо объяснил бывший моряк.

Он, кстати, теперь передвигался не на своей, обычной, коляске, а на какой-то навороченной, более напоминающей самоходный агрегат из научно-фантастических мультиков, чем инвалидное кресло.

Пригласив гостей за собой, Митяев направил свой аппарат к широкому лифту, где легко можно поместить не трех человек, но и все пятнадцать.

Впрочем, Парамонова это как раз не удивило: если в клинике будут операционные – он знал про неожиданный симбиоз психиатрии и косметологии – то должны быть и лифты для перевозки пациентов, в том числе на каталках.


На третьем этаже их уже ждали.

Стол был накрыт, и водка охлаждена.

Застолье предполагалось в небольшом зале, но Парамонов знал, что это лишь часть огромного помещения-трансформера: Марк Вениаминович планировал проводить здесь не слишком широкие, но очень действенные и актуальные конференции по обмену опытом. Свое согласие на участие уже дали весьма именитые врачи, как российские, так и зарубежные.


– Ну, как вам все это? – спросил Марк. Он здорово похудел и осунулся – практически непрерывно мотаясь из Москвы сюда, к любимому детищу – однако явно был счастлив и доволен собой.

Его жена, Татьяна Ивановна, была здесь же, рядом с мужем.


Третьего – высокого веселого мужика – Парамонов не знал.

Тот, не ожидая, пока его представят, протянул руку Олегу и поцеловал – Ольгину.

– Бубнов Виктор Нефедович, – отрекомендовался он.

– Если б не Виктор, всего бы этого не было, – сказал Лазман.

– Да ладно тебе, – улыбнулся тот. – Если б не ты, всего этого бы тоже не было. И если б не Татьяна Ивановна. И если б не Митяев. Просто все удачно сложилось. И вовремя.

– Когда планируется привезти первых пациентов? – спросил Парамонов.

– Уже через месяц-два, – ответил, опередив всех, Митяев.


«Вот кто здесь самый счастливый», – подумал о нем Парамонов.

Из скучающего и непристроенного инвалида бывший моряк превратился в деятельного, вездесущего – и давно незаменимого – хозяина этого нарождающегося дома. А когда приедут первые больные – это уже Марк Вениаминович Олегу говорил – то пример Митяева может им и витальных сил добавить: коли инвалид оказывается нужным и даже необходимым, то что говорить про больных депрессией, у которых, как правило, и руки, и ноги работают нормально.


После недолгого застолья – с очень вкусной едой: Бубнов и здесь не поскупился на специалиста – Парамонов еще раз прогулялся по зданию.

Интерес у него был непраздный: планировалось продолжение той, первой, статьи. Вызвавшей, кстати, бурю откликов.


Оказалось – а по-другому и быть не могло – тема затрагивала очень и очень многих. Кто-то страдал сам, кто-то мучился от того, что болеют близкие.

Парамонов как автор получил больше двухсот писем, почтовых и электронных, – невероятно много при их невеликих тиражах.

Большинство – с подписью и обратным адресом.

И более половины написавших просили о помощи. Причем финансовые проблемы при этом тяготили только тридцать пять процентов обратившихся – Парамонов на калькуляторе высчитал. Остальные были готовы платить сами.


Что сильнее всего поразило автора статьи – многие читатели (больше тридцати процентов откликнувшихся) впервые столкнулись с ясным и понятным описанием проблемы.

Хотя, с другой стороны, что здесь странного?

Нормальные люди – или считающие себя таковыми – не читают учебников по психиатрии. А нигде более – кроме как в «научпопе» – ясного и одновременно корректного рассказа о подобных заболеваниях и не найти.

Кстати, Парамонов не только похвалы за статью получил.

Упреки тоже.

Три члена редколлегии даже обращение к нему подготовили. Мол, негоже их замечательному научно-популярному изданию про психов писать. Пришлось неоперившемуся главреду обратиться за поддержкой к покойному Льву Игоревичу – ведь статью по данной тематике заказал Парамонову еще старый главный редактор.


Потом стало уже легче.

На расширенной редколлегии эти трое свое недовольство вновь проявили.

Однако оказались в меньшинстве против девяти – Парамонов как автор материала воздержался – проголосовавших за продолжение темы. Это было логично: как можно считать важной тему экологии, например, леса, а экологию человеческой души – нет?


Так что «душеспасительные», как сказал главный художник, статьи время от времени будут появляться в их издании. В частности, материал о первой специализированной клинике расстройств эмоциональной сферы – так теперь назывался совместный проект Лазмана и Бубнова.


Закончив фотосъемку и еще порасспрашивав всегда готового помочь Митяева, Парамонов поднялся в кабинет Марка Вениаминовича.


– Ну что, понравилось? – поинтересовался главврач.

– Не то слово, – честно ответил главред.

– А ваша статья уже нам помогла – в коммерческом смысле.

– Это каким же образом? – удивился Парамонов.

– Очень многие звонили и писали, и уже более десяти человек приезжали, – объяснил Лазман. – И больные, и – их даже больше – родственники. Просили помощи своим близким. Записывали их на прием и интересовались возможностью госпитализации.

Да, еще забыл интересный момент. Показательный. Один товарищ деньги прислал. Не на свое лечение – на клинику. Немаленькие деньги – на половину сантехники хватило. Написал, что родственник у него погиб от депрессии. И он не хочет, чтобы погибали другие.

– Замечательно, – отреагировал Парамонов.

– Меня даже больше порадовал отклик от самих больных. Я ж говорю, обычно это мобильные и успешные люди, только, к несчастью, безрадостные. Когда нелеченные, конечно, – добавил Лазман.


Олег тихонько хмыкнул.


– А вы не согласны? – Мимо зоркого глаза психиатра, казалось, не проходил ни один нюанс парамоновского настроения.

– Не знаю, – тихо сказал он.

– Мне кажется, есть смысл обсудить, – мягко сказал Марк Вениаминович. – Раньше у вас сомнений в пользе лечения не было.

– Теперь вот есть, – неохотно сказал Олег.

– Что, остались какие-то неприятные побочные эффекты?

– Нет, – успокоил его Парамонов. – Вы были правы: они оказались преходящими.

– А что же тогда вас смущает? Из-за каких причин человеку следует терпеть – и совершенно необоснованно – страх, тревогу, тоску? Из-за чего нужно рисковать жизнью? Вы ж статистику суицидов не хуже меня знаете.

– Не хуже, – согласился Олег, знавший эту проблему не только по статистике.

– Ну так объяснитесь.

– Не знаю. Не сформулировал пока.

– А вы сформулируйте. Мы не торопимся. – Доктор Лазман умел быть весьма настойчивым, если дело касалось здоровья его пациентов.

– Возможно, мне не нравится, что мое настроение зависит от препаратов, – наконец сказал Парамонов. – Я вообще предпочитаю быть независимым. Ни от чего.

– Не принимается, – спокойно возразил Марк. – Представьте, что у больного диабет. Не получит инсулин – не только настроение испортится.

– Вы думаете, это можно сравнивать?

– Несомненно! Вы же не наркотики принимаете. Вы просто проводите заместительную терапию. Если организм что-то важное не вырабатывает, а мы умеем это восполнить – было бы глупо умением не воспользоваться.

– А с творческими способностями? – вдруг сказал Парамонов то, что вообще-то собирался скрыть.

– А что с творческими способностями? Вы перестали писать?

– Мне кажется, я стал хуже писать, – сказал Олег. – А это для меня очень важно. Очень.

– Верю, что это для вас важно, – тоже серьезно сказал Марк. – Но сомневаюсь в причинно-следственной связи. Поймите, это же не наркотизирующие средства. Скажем, рокер нюхнет кокаин. У него резко усиливаются эмоции, причем, как правило, в эйфорическую сторону. И кажется ему, что создал он нечто великое. А другим, кто не нюхал кокаина, так не кажется. Но у вас же совсем не похожий случай. Лекарства только восстанавливают ваш естественный эмоциональный фон. Они никак не меняют структуру вашей личности.