Ник почувствовал, что где-то в горле застрял большой шершавый комок. Это чувство вины… Он понимал, что оно скоро пройдет. Может, лучше вообще забыть об этом — ну случилось глупое недоразумение?

Но улики были налицо. Раздел рецензий «Санди Ньюс». Физиономия Джека Сандфи на фотографии выражала высокомерное равнодушие. Ник вздохнул. Какого черта, по большому счету эта статья вообще ничего не значит. Одно незначительное интервью, затерявшееся на страницах национальной газеты, — это же не дневники Гитлера, в самом деле? Никто никогда и не узнает, что произошло в отеле «Флаг». И, что самое главное, кому до этого есть дело? Джеку Сандфи? Ник очень сомневался, что после долгой и шумной пьянки в фойе отеля скульптор вообще сумеет что-то вспомнить. Кроме того, Джек Сандфи — знаменитость и наверняка привык к тому, что его часто выставляют не в том свете и перевирают его слова. Скорее всего такое случается с ним постоянно.

«Санди Ньюс»? Неспособность газетчиков распознать наглую ложь вряд ли станет для кого-нибудь ошеломляющим открытием, к тому же в глубине души он был уверен, что ни Сандфи, ни газета не заслуживают извинений. Когда Ник уже почти убедил себя, что это как раз такой случай, когда меньше знаешь — крепче спишь, его мысли обошли полный круг и снова вернулись к Лиз Чэпмен, с которой все и началось.

Лиз Чэпмен. Это имя так приятно и легко произносить. Ник представил, как она сидит напротив, улыбается, наклоняется, чтобы лучше расслышать то, что он говорит, и записывает его слова для грядущих поколений.

Проклятье. Чувство вины накатило снова, подступило к самому горлу. Вот перед кем стоило бы извиниться. Как ни пытался Ник подсластить пилюлю, факт остается фактом: он соврал Лиз Чэпмен и она все-таки приняла его слова за чистую монету. Если посмотреть на его поступок со стороны, беспристрастно, он кажется хладнокровным и низким обманом, а вовсе не проявлением доброжелательности, как Ник думал раньше. Ужасная глупость, конечно, но Ник пытался пощадить Лиз, не обидеть ее. Да боже мой, он соврал ей с самыми благими намерениями! Но костер лишь разгорался все сильнее и сильнее.

Он провел с Лиз не так уж много времени, но, когда они закончили разговор о скульптуре и выставке, обнаружил, что с ней на удивление приятно общаться. Похоже, ей в самом деле было с ним интересно. Нет, не с ним, с горечью напомнил себе Ник, а с Сандфи, Джеком Сандфи, грубым пьяницей и ублюдком: ведь Лиз думала, что разговаривает с ним, хотя в какой-то момент Ник забыл о том, что должен изображать из себя кого-то еще.

Он поморщился и попытался читать, но образ Лиз Чэпмен, сидящей в фойе отеля «Флаг», намертво застрял у него в мозгу. Более того, он ясно представил, как она смеется, обхватив кофейную чашку длинными пальцами, скрестив под стулом стройные ноги и глядя ему прямо в глаза. Черт, черт, черт.

Больше всего Нику хотелось, чтобы у него появилась возможность начать все сначала. Но поскольку это было невозможно, он решил попробовать следующий вариант — найти способ дотянуться до Лиз через пропасть лжи и все исправить, хотя понимал, что это будет нелегко.

Ну и что, зато он испытал чувство облегчения, решив наконец сделать хоть что-то. Решение, даже болезненное, все равно лучше, чем ужасное, гнетущее чувство вины. Рядом с выпуском «Санди Ньюс» лежала записка от Лиз, которую она прислала вместе с копией интервью. Может, ему удастся с ней поговорить. Он снял трубку.

Хотя, с другой стороны, если все выйдет наружу, не повредит ли это карьере Лиз, которая только-только пошла в гору? Вдруг заказчики перестанут ей доверять? Даже если он скажет правду, как она будет себя после этого чувствовать? Это подорвет ее уверенность в себе. Да, как ни крути, Ник вляпался по уши.

Он уже столько раз прочитал статью в «Санди Ньюс», что практически выучил ее наизусть. Держа в руке телефонную трубку, еще раз пробежал ее глазами, строчка за строчкой. Статья была превосходная. Проницательный, вдумчивый тон тронул его до глубины души. Прекрасный язык, восхитительный стиль. Лиз Чэпмен нечего волноваться, она не утратила былые навыки: у нее настоящий дар, и каким-то образом за время, что они провели вместе, ей удалось разглядеть многое из того, что Ник пытался скрывать годами.

Ей удалось выразить терзавшее его одиночество. Неужели он действительно показался ей столь потерянным и отчаявшимся? Почему она написала о нем в таком интимном, личном тоне? У Ника появилось ощущение, будто Лиз Чэпмен стояла позади него перед зеркалом в ванной, где он пытался заглянуть в лицо преследующим его демонам. Он был с ней честен; не это ли истинная причина, по которой ему хочется увидеть ее снова?

Ник закрыл журнал и, зажмурив глаза, положил его обратно в стопку газет, — как фокусник, прячущий карту в колоду, спрятал фотографию Джека Сандфи туда, где ей было место. Когда Ник прочитал о своей жизни, смысл которой был четко выражен несколькими короткими и ясными фразами, его наполнило непонятное и тревожное ощущение. Ему стало не по себе, будто он только что прочитал собственный некролог.

Гудку в телефоне надоело ждать, и он зажужжал, как недовольная пчела.

Было бы куда разумнее оставить все как есть.

Но ведь могут же они что-нибудь придумать, хотя Лиз наверняка разозлится. Ник понимал, что его слишком сильно влечет к Лиз Чэпмен, хотя это безумие. Настоящее безумие.

И прежде чем храбрость не покинула его окончательно, Ник дождался длинного гудка и набрал номер Лиз. Он откашлялся, чтобы прочистить горло и избавиться от спазма в желудке. Господи, ну и в переделку он попал. Что, если она откажется с ним разговаривать? Что, если повесит трубку, как только услышит его голос? Или еще хуже — что, если она вообще не поймет, кто он такой?

Раздался один гудок, два; Ник в уме репетировал, что он скажет. Он надеялся, что Лиз все-таки узнает его голос, потому что ни в коем случае не собирался называть свое имя. Значит так, без имени, сразу к делу: «Привет, Лиз. Как поживаете? Я тут решил позвонить. Прочитал статью в "Санди Ньюс" сегодня утром и подумал: может, нам встретиться, пообедать или что-нибудь в этом роде и поговорить о…»

Тут сняли трубку, и он было уже заговорил, как услышал Лиз на автоответчике. Голос у нее был такой, будто она улыбалась. «Привет. Кто бы вы ни были, оставьте сами знаете что после длинного сигнала. До скорого».

И потом, прежде чем Ник успел обдумать последствия своих действий, раздался сигнал и он оставил сообщение — те самые тщательно отрепетированные слова и свой номер телефона.

Все, дело сделано, путь к отступлению отрезан. Он вздохнул с облегчением. Теперь нужно набраться терпения и подождать, пока Лиз перезвонит; ведь она обязательно перезвонит. А может, и не перезвонит, но тогда можно убедить себя в том, что это всего лишь мимолетное увлечение, которое он ошибочно принял за страсть — так же, как она приняла его за Джека Сандфи. Может, ему позвонить в «Интерфлору» и послать ей цветы? Интересно, у них есть оливковые ветки?

И вот, уже когда он начал чувствовать себя лучше и по телу разлилось теплое, расслабляющее ощущение, зазвонил телефон. Сердце Ника билось как сумасшедшее, когда он схватил трубку. Лиз Чэпмен все-таки перезвонила, наверняка это она. Ничего себе, как быстро. Может, все будет не так сложно, как он себе представлял.

— Алло? — произнес он неровным и охрипшим голосом. Все, что он собирался сказать, моментально вылетело из головы, стоило ему услышать заразительный женский смех.

— Алло, алло. Привет. Как поживаете? — произнес незнакомый голос. — Спасибо за звонок. Я как раз собиралась с вами связаться. Ничего, что я звоню в воскресенье, все-таки выходной и все такое, но завтра утром у меня в расписании как раз есть окно, и я подумала: может, назначим встречу? Извините, что так срочно, но мне показалось, что вы очень хотели приехать и посмотреть мастерские, хотя я пойму, если вы откажетесь. Может быть, пообедаем вместе? Вы свободны? Может, посмотрите свой ежедневник и перезвоните? Я буду дома весь день.

Ник вытаращился на телефон. Голос был явно женский, но в его нынешнем состоянии до него не сразу дошло, что он принадлежит не Лиз Чэпмен, а мебельному дизайнеру Джоанне О'Хэнлон.

Глубоко и прерывисто вздохнув и выдержав паузу в секунду или две, он сумел выдавить из себя ответ и собраться с духом.

— Доброе утро, Джоанна, спасибо, что позвонили. Вам уже лучше?

Его голос был, пожалуй, слишком бодрым и притворным, доброжелательным, но к тому времени, как Ник договорился встретиться с Джоанной в мастерской и повесил трубку, он был уверен, что она и не подозревала, что чуть не довела его до инфаркта.

* * *

Не более чем в полумиле от Кингсмед Террас, в галерее «Ревью» Лиз Чэпмен семенила за Клер, чувствуя себя тягостно и уныло — правда, непонятно почему.

— Как думаешь, что это за скульптура? Номер 34? — Клер указала на маленькую табличку, прикрепленную к полу рядом с постаментом. — Надо было очки взять.

Они наконец-то нашли выставку Сандфи. Клер сложила каталог пополам и водила пальцем по строчкам.

— Номер 23, 24, 28 — должно быть, где-то здесь. Нашла?

Лиз покачала головой и внимательно огляделась.

Они пробыли здесь уже пятнадцать, а может, и двадцать минут. Галерея находилась в крыле старого супермаркета — просторное, светлое помещение с полами из бука и несколькими дорогими ухоженными растениями в роскошных горшках из терракоты. Выставка располагалась на трех этажах, с садиком между первым и вторым, фонтаном и множеством разноуровневых платформ. Кроме них в галерее было еще человек двенадцать посетителей, которые осматривали экспонаты, освещенные потоком света из специально направленных ламп.

Пол первого этажа — основного выставочного пространства — был выложен простым спиральным лабиринтом из круглых речных камней. При взгляде на красивую каменную дорожку в сердце Лиз зазвенел маленький колокольчик; но работа принадлежала не Джеку Сандфи.

Лиз уже готова была уйти, но тут наконец они нашли экспонаты Сандфи.

Экспонат 34 на первом этаже представлял собой извилистую и закрученную деревянную конструкцию — продолговатую, с плавными линиями, женственную и в то же время нет. Это могло символизировать движение танцовщицы фламенко или волну при порыве штормового ветра.

Подсвеченная мягким светом золотистых ламп, поверхность разных видов древесины была выстругана, отшлифована и отполирована и стала гладкой и приятной для глаза, как шелковая ткань. Казалось, сияние пронизывает древесину насквозь; как живая, она будто отчаянно призывала, чтобы ее погладили, провели ладонью от одного конца к другому: медленно, нежно, не отрывая руки.

Лиз засунула кисти поглубже в карманы, борясь с искушением. Прикоснуться к скульптуре было бы равносильно прощению Джека Сандфи.

Клер скорчила рожу.

— О'кей, посмотри внимательно и честно скажи: это похоже на «Бухту Бардсвелл Один»? Не может быть. Как ты думаешь?

Освещение было установлено настолько искусно, что казалось, будто скульптура залита солнцем. Экспонат 34 оказался самым большим из работ, расположенных в изогнутой нише. Другие скульптуры, мягкие отголоски номера 34, разместились на разных уровнях: одни стояли горизонтально, другие как будто сжались от напряжения на грубооббитых платформах из черного камня. Сияющие, удивительные экспонаты, выполненные с безупречным чувством стиля.

Но все же мотивы художника оставались для Лиз загадкой. За формой не ощущались история, глубина, внутренние изменения и открытия, повлиявшие на творчество Сандфи. Напротив, скульптуры производили впечатление изящной машинной работы. Совершенные, но лишенные души; красивые, но не вызывающие ответные чувства. Лиз задумалась: а не открылась ли ей только что правда о Джеке Сандфи?

Неосознанно, повинуясь минутному импульсу, Лиз протянула руку, чтобы почувствовать, хранят ли скульптуры воспоминание о прикосновениях рук Джека Сандфи. Кончики ее пальцев дотронулись до плеча — а может, это был гребень поднявшейся волны или прерывистое дыхание, — и Лиз содрогнулась оттого, насколько холодным и мертвым было дерево. Удивительно гладкое, но совершенно пустое.

Лиз отдернула руку, будто скульптура обожгла ее, и уткнулась в каталог, чувствуя, что все ее существо наполняется острой болью и глубоким разочарованием. Интерес к скульптуре она потеряла и решила перейти к следующему экспонату.

— Так и хочется к ним прикоснуться, правда? — пробормотала женщина средних лет, стоявшая слева от них. Лиз оглянулась: не к ней ли обращаются.

Женщина улыбнулась. Довольно крупная, с ног до головы облаченная в дорогой жатый лен серо-коричневого цвета. Несмотря на правильное произношение, ей не удавалось скрыть легкий американский акцент. Лиз уже видела ее пару раз краем глаза. Она тоже держала в руках каталог, но он был закрыт, и, в отличие от Клер, она не заглядывала в него все время. У нее были блестящие светлые волосы и строгая стрижка, крупные зубы и кричаще красная помада.