Если быть честной, то я прекрасно понимала, что все равно иду на поводу у своей второй половины. Я так делала всегда. Антон обладал какой-то волшебной силой убеждения: я всегда поступала так, как хотел он. Вся наша жизнь была подчинена ему, его делам, заботам, интересам. А я следовала за ним повсюду, была ведомой. Хотя это мне несвойственно. С самых малых лет я ощущала себя лидером, стремилась быть лучшей. Повзрослев, стала самостоятельной девушкой, которая гордилась тем, что ни от кого никогда не зависела, которая строит свою жизнь по своим правилам и не подчиняется ничьей воле. Почему вдруг вышло так, что я стала играть вторые роли, до сих пор не могла понять. А точнее — только недавно поняла, что уже давно живу чужими интересами.

Со стороны все выглядело гладко. Антон всегда со мной советовался, говорил о своих планах, заботился обо мне, интересовался моим мнением. Но это лишь внешне. На самом деле Антон был хорошим психологом и, зная мою сущность, старался никогда не идти напролом, а действовал исподволь. Мягко и ненавязчиво подводил меня к тем решениям, которые были нужны ему. Я же, считая, что правлю балом, оставалась довольна.

Сознание того, что дело обстоит совершенно иначе, пришло ко мне недавно. Около трех месяцев назад мы переехали в Оман. Антону предложили возглавить в этой далекой стране совместное итало-оманское предприятие «Газойл». По его словам, других предложений не предвиделось, поэтому он убедил меня поехать с ним. Для меня этот переезд был сродни стихийному бедствию. Я только успела обустроиться в Риме, у меня появились знакомые, я даже начала получать удовольствие от жизни там, несмотря на тоску по своим родителям и друзьям. И вдруг — снова переезд! Вот тогда у нас и возник первый настоящий разлад. Когда, упаковав чемоданы, я уже стояла в дверях с твердым намерением вернуться в Москву, Антон, проявив такт и терпение, убедил меня остаться, снова пообещав золотые горы.

Обещанные «золотые горы» оказались «золотой клеткой». Жизнь в Омане была скучной, однообразной и бесперспективной. Первые две недели после переезда сюда я получала удовольствие от экзотики, которая встречалась на каждом шагу. Мне было любопытно узнавать новые обычаи и традиции. Я полностью погрузилась в эту жизнь. Ездила по утрам на рыбный рынок, гуляла по местному базару, готовила вечерами вкусные ужины, любовалась и восторгалась непривычными для русского человека пейзажами.

Однако ощущение новизны очень скоро прошло. Я начала понимать, что превращаюсь в обыкновенного иждивенца. А самым неприятным было то, что мое положение оказалось даже хуже, чем у любой домохозяйки. Ведь в Омане у меня не то что друзей не появилось — иногда даже не с кем было перекинуться парой фраз. Я чувствовала себя изолированной от внешнего мира. И виной тому был Антон, ведь он не делал ни малейшей попытки представить меня своим знакомым. Он это объяснял очень просто: «Варвара, я сам их знаю недавно. Пока как-то неудобно. И поверь, они ужасно занудные люди. Тебе не понравятся». Мои попытки объяснить, что даже самые последние зануды сейчас мне покажутся наинтереснейшими и наинтеллектуальнейшими людьми, эффекта почему-то не дали. Антон был полностью поглощен работой и почти забросил меня.

Иногда, чувствуя, что я вот-вот готова взорваться, Антон оказывал мне повышенные знаки внимания. Мы ездили в самый лучший в городе ресторан — в отеле «Аль Бустан», прохаживались вместе по немногочисленным магазинам Маската. Специально для меня Антон арендовал прекрасную яхту. «Чтобы моя королева больше не грустила» — так преподнес он мне свой сюрприз.

В эти моменты я начинала стыдиться мыслей о своей несчастной женской судьбе и упрекала себя в эгоизме и невнимательности к любимому.

Однако подобные моменты самобичевания длились недолго, поскольку все возвращалось на круги своя. Антон так же целыми днями пропадал на работе, а я так же в одиночестве предавалась самоистязаниям. Наши ссоры повторялись все чаще и чаще.

Смириться можно с чем угодно, да и привыкнуть к чему угодно. Для любых негативных моментов своей жизни можно найти оправдание. И тогда ты начинаешь себя успокаивать: а у других еще хуже, ну всякое бывает, ну что здесь страшного? И вообще все что угодно можно обставить так, словно это хорошо и иначе быть не может. «Бьет — значит любит» — вечная присказка русских женщин. Все эти отговорки возникают от неуверенности в себе, от боязни что-то менять в жизни. Мы просто-напросто боимся перемен. Ведь каждый шаг, который может повлечь за собой изменения, требует от нас решимости и силы.

Большинство людей так и существуют смиренно всю жизнь, не предпринимая никаких попыток что-либо изменить. Однако некоторым удается прозреть. В какой-то момент у них открываются глаза, и они понимают, что заставляли себя жить, а не получали удовольствие от жизни.

«Расскажи богу о своих планах, и он посмеется над тобой» — разве можно с этим поспорить? Сколько раз я слышала эти слова, но никогда меня эта фраза не цепляла, не заставляла задуматься о судьбе, а тем более подготовиться к возможным трудностям. Сколько раз я строила планы, которым так и не суждено было сбыться! Наверное, когда мы молоды, то проще относимся к неприятностям: ведь впереди еще целая жизнь, полная прекрасных моментов и триумфов. Пока молоды, мы идем по жизни легкой непринужденной походкой, и улыбка не сходит с наших лиц. Думаю, не ошибусь, если предположу, что лет до тридцати мы все — абсолютные оптимисты. Однако, перешагнув тридцатилетний рубеж, мы меняемся: кто-то молниеносно, в один миг, внезапно почувствовав тяжесть лет, а кто-то — постепенно, раз за разом сталкиваясь с непреодолимыми препятствиями. Чем больше тебе лет, тем меньше у тебя времени что-то исправить или изменить. Ты начинаешь нервничать из-за каждого недоразумения, боясь, что оно нарушит ход привычной жизни.

Я тоже начала меняться. Постепенно, год за годом. Сделалась более осторожной и внимательной, приучила себя анализировать и взвешивать свои поступки. Если я и раньше была самоедкой, то теперь стала вдвойне прагматичной, выверяющей каждый последующий шаг. Боязнь совершить непоправимую ошибку держала меня в постоянном страхе. Не могу сказать, что я была рада этим изменениям. Как ни старалась, я так и не смогла сбросить с себя сковывавшее меня напряжение. Ведь когда жизнь тебя побросает из стороны в сторону, то невольно перестаёшь доверять не только окружающим людям, но и самой себе…

Я набрала в легкие побольше воздуха, чтобы успокоиться, и сказала Антону:

— Да, едем. Только мне надо привести себя в порядок и переодеться.

Антон в недоумении посмотрел на меня:

— Варвара, если бы ты вернулась вовремя, то успела бы и переодеться. Но сейчас, — Антон многозначительно посмотрел на часы, — на это нет времени.

— Ты что же, предлагаешь идти во дворец в пляжном костюме? Боюсь, это будет выглядеть оскорбительно по отношению к местной знати. Практически вызов. Уж лучше тогда мне не идти, — с холодным спокойствием произнесла я.

Мои слова заставили Антона задуматься. Несколько секунд он взвешивал все «за» и «против». Через мгновение его взгляд просветлел, и он произнес:

— Сделаем так. Я сразу же отправлюсь во дворец, а ты поедешь домой, переоденешься и присоединишься ко мне. Думаю, так будет даже лучше. К этому моменту я уже успею обсудить все рабочие вопросы, а когда ты подъедешь, мы сможем непринужденно пообщаться с нужными людьми.

Я молча согласилась с Антоном и пошла к машине.

— Только не опаздывай, — крикнул мне в спину Антон.

Водитель распахнул дверцу и, опустив глаза в землю, ждал, пока я сяду. Многие мужчины в Омане избегали смотреть мне в лицо. Первое время мне даже казалось, что со мной что-то не так. Но дело было не во мне, а в культуре, которая не позволяла местным мужчинам открыто разглядывать женщину с неприкрытым лицом, а уж тем более с голыми ногами и руками.

Мы медленно выехали с территории порта, и водитель резко прибавил газу. Машина стремительно понеслась по улицам Маската.

— Эй, Али, потише! Тебя же оштрафуют и лишат прав, — крикнула я, крепко держась за подлокотник.

— Мистер Антонио велел доставить вас домой очень быстро, — тактично подбирая слова, на ломаном английском ответил мой темнокожий водитель.

В очередной раз убедившись, что слова женщины в этой стране ничего не значат, я откинулась на спинку кресла и попыталась смириться с неизбежным.

Машина резко затормозила у забора нашего дома. Я, не дожидаясь, пока нам откроют ворота, вошла в калитку и, пройдя мимо присевшей в реверансе служанки-филиппинки, поднялась к себе в комнату.

Распахнув дверцу шкафа, я выбрала белое платье, расшитое стразами Сваровски. «Местные шейхи и их жены оценят блеск тысячи переливающихся камней», — подумала я, подходя к зеркалу и прикладывая платье.

На несколько минут я замерла у зеркала, внимательно всматриваясь в свое отражение. Затем подошла поближе и провела рукой по волосам. На меня смотрела женщина с грустными, уставшими глазами. Я была все так же красива, но увидела не веселую беззаботную девушку, а женщину с непростой судьбой. Было неожиданно и поэтому вдвойне неприятно увидеть себя такой поникшей.

Собственное отражение меня так расстроило, что на глаза навернулись слезы. Жалость к себе нахлынула с такой неимоверной силой, что я не сдержалась и разрыдалась. Ноги меня не держали, колени подогнулись, и я села прямо на пол. Слезы текли рекой, смывая нанесенный в машине макияж. Но меня ничто не могло остановить, требовалось выплакаться. В душе накопилось столько боли, горечи и обиды, что продолжать терпеть и носить в себе эти чувства было нельзя. Они разъедали мою душу и сердце.

Минут через пять бурный поток слез сменился всхлипываниями, и, как это ни странно, мне стало легче. В душе не осталось ни злости, ни обиды — только пустота, которая, по крайней мере, давала безболезненно жить.

Я медленно поднялась с пола и направилась в ванную, чтобы смыть следы своей слабости. Надев сверкающее платье, которое весило, по крайней мере, килограммов пять, я быстро, насколько мне позволял его узкий крой, спустилась к машине.

Было восемь часов вечера, и изнуряющая жара постепенно спадала, уступая место легкому теплому ветерку. На улицах Маската появились люди, которые вышли из домов вдохнуть свежего воздуха. На зеленых газонах, разбитых вдоль дорог, мальчишки играли в футбол в ярких футболках с именами их кумиров. Девушки и женщины, сбившись в группы, словно стайки черных ворон, что-то весело обсуждали и хихикали, поглядывая в сторону молодых людей.

Жизнь в этом арабском городе текла неспешно и размеренно. Каждый день был похож на вчерашний, а завтрашний день ничем не будет отличаться от сегодняшнего. Никто никуда не спешил, все смиренно принимали свою судьбу, потому что на то была воля Аллаха.

Вдали показался дворец султана — огромное величественное здание, один вид которого вызывал волнение и благоговение одновременно. Мысль о том, что мне надо будет туда войти одной, заставила сердце ускорить ритм. Я даже пожалела о том, что не поехала сразу, с Антоном. С ним я бы чувствовала себя спокойно и уверенно. Его присутствие в такие моменты всегда придавало мне сил.

Машина плавно притормозила у массивных резных ворот, и дверь моментально распахнулась. Учтивый филиппинец помог мне выйти из машины и склонился в низком поклоне. Я всегда чувствовала себя неловко, когда люди сгибались передо мной до земли, но здесь подобное — норма. Азиаты, получившие работу, готовы не просто кланяться, но ходить за работодателями на коленях. Каждый раз с ужасом я представляла себе их жизнь там, на родине. Если они готовы терпеть здесь любые унижения и лишения, то какая же жизнь их ждет дома?

Выйдя из машины, я неуверенно огляделась. Никого, кроме стоящего в полусогнутой позе филиппинца, не увидела и слегка занервничала, поскольку не знала, куда мне идти.

Уже хотела было обратиться к филиппинцу, но тут заметила спешащего к нашей машине европейского вида молодого человека в смокинге.

— Мадам, мои извинения! — с французским акцентом, улыбаясь, обратился он ко мне. — Охрана мне передала о том, что вы подъехали, но дворец так велик… Мне потребовалось некоторое время, чтобы добраться до вас.

— Все в порядке, — улыбнулась я в ответ.

Я почувствовала себя спокойнее рядом с человеком одной со мной расы и говорящим на знакомом мне языке.

Мой спутник указал жестом дорогу, и мы не спеша двинулись по бесконечным коридорам великолепного дворца. Я словно попала в сказку, которую трудно себе даже представить. Этот искусно спланированный и возведенный современный дворец своей мощью и величественностью мог поразить воображение самого искушенного человека на свете. Количество искрящихся хрустальных люстр заставляло жмуриться, все полы были устланы бесценными иранскими коврами, на которые страшно наступать, стены блистали всеми красками золотистого спектра. Но как ни странно, несмотря на вычурность интерьера и крикливые детали, в целом внутреннее убранство дворца казалось логичным и гармоничным и совершенно не раздражало глаз.