Он умел заставить меня смеяться, как когда-то я смеялась со своими сестрами и подругами. Даже лучше, потому что я не просыпалась в одной постели со своими сестрами и подругами.

Знаете, я думала, что если кто-то из нас когда-нибудь и сходит налево, так это буду я. Хотя я вовсе не собиралась изменять Джеймсу, как вы понимаете. Все считали Джеймса тихим, самодостаточным и надежным. Так всегда воспринимают мужчин, которые носят костюмы и очки и которые могут, глядя тебе в глаза, сказать, к примеру, такую фразу:

— Ну, в период низкой инфляции вам лучше согласиться на фиксированную ставку по закладной. — Или что-то в том роде.

У вас начинает складываться ошибочное мнение, что они скучны, как посудомоечная машина, и надежны, как здания.

Даже я немного недооценивала Джеймса в этом смысле. Мне казалось, что я могу вести себя как душе угодно, а он только терпеливо улыбнется.

Ему было со мной весело.

Он и в самом деле считал, что я замечательная.

Я чувствовала себя в полной безопасности под его зашитой.

Кстати, уверенность в том, что я могу распуститься, но Джеймс все равно будет меня любить, как раз и останавливала меня. Я перестала часто напиваться. Но даже в те дни, когда я перебирала и на следующее утро просыпалась с дикой головной болью, не в состоянии вспомнить, что же произошло накануне, он был очень мил со мной. Он смеялся по-доброму, таскал мне стакан воды, наклонялся и целовал меня в лоб, когда я лежала как труп в постели, и говорил:

— Нет, лапочка, ты не была отвратительной, ты была просто забавной. — Или: — Твоя сумочка найдется. Наверное, завалилась куда-нибудь у Лизы. — Или: — Ну, разумеется, ты сможешь снова посмотреть этим людям в глаза! Уверяю тебя, ты была далеко не самая пьяная. Все были пьяны в стельку.

А в одном действительно ужасном случае, в мое «самое страшное утро» после попойки (уверяю вас, я никогда не давала себе столько клятв не напиваться, как в тот день), он сказал:

— Поторопись, милая, твое слушание назначено на половину десятого. Ты не должна опаздывать: адвокат сказал, что судья — настоящая сволочь.

Подождите минуту. Позвольте мне объяснить.

Да, однажды меня арестовали, но я не делала ничего противозаконного. Я всего лишь попала в неподходящее место в неподходящее время. Меня случайно занесло в клуб, который не имел лицензии на продажу спиртного. Но я и понятия не имела, что владельцы клуба замешаны в каком-то преступлении — если забыть о цене подаваемых ими напитков.

Не понимаю, как я во все это впуталась. Знаю лишь, что пила там с подругами и пребывала в прекрасном настроении. Поэтому, когда появились полицейские и все начали прятать свою выпивку под стол, Джуди, Лаура и я решили, что здорово позабавимся.

— Как при сухом законе! — дружно рассмеялись мы.

Я решила рассказать полицейскому свой любимый анекдот, а именно: «Сколько требуется полицейских, чтобы разбить электрическую лампочку? Ответ: ни одного. Она сама свалится на лестницу».

Один из полицейских почему-то очень обиделся и заявил, что, если я не буду вести себя прилично, он меня арестует.

— Тогда арестуйте меня! — зазывно улыбнулась я и протянула руки, чтобы он надел на меня наручники.

Видимо, я не врубилась в ситуацию и не сообразила, что это настоящие полицейские, а не мое пьяное видение. Поэтому никто не удивился больше меня, когда он и в самом деле надел на меня наручники.

Конечно, я понимала, что он только выполняет свой долг. Я вовсе на него не в обиде. Но должна признаться, что я здорово растерялась.

Я попыталась объяснить ему, что я всего лишь молодая женщина из предместья, просто мне удалось женить на себе бухгалтера. Я все это говорила, чтобы он понял, что мы с ним на одной стороне. Боремся со злом против несправедливости и все такое. Но на него это почему-то не произвело ни малейшего впечатления.

Итак, меня увезли в полицейской машине, откуда я со слезами на глазах смотрела на Джуди и Лауру.

— Позвоните Джеймсу! — крикнула я им напоследок.

Я была уверена: уж он-то знает, что делать.

Так и вышло. Он внес за меня залог и нашел адвоката.

Должна признаться, что никогда в своей жизни я не была так напугана. Я думала, что из меня станут выбивать признание, дадут несколько пожизненных сроков заключения и что я никогда больше не увижу Джеймса, друзей и родителей. Я никогда снова не увижу неба, разве что в крупную клетку с прогулочного дворика.

Мне было ужасно себя жалко. Ведь придется носить уродливую, мешкообразную тюремную одежду. И я превращусь в лесбиянку. Мне придется стать подругой миссис Громилы, чтобы она защищала меня от других девиц, вооруженных бутылками из-под кока-колы.

Мне придется снова начать курить!

Я была в отчаянии. Так что, когда появился Джеймс и внес за меня залог — «вызволил» меня, как я предпочитала считать, — я поверить не могла, что меня не встречают толпы людей и операторы с телевизионными камерами.

Джеймс отвез меня домой, а на следующее утро разбудил, вытащил из кровати и заставил принять душ. Он стер с моего лица губную помаду, сказав, что мне не стоит выглядеть развеселой девицей. Он заставил меня надеть длинную юбку и блузку с высоким воротом по той же самой причине. В зале суда он сидел рядом и держал меня за руку, пока я ждала своей очереди. Он тихо напевал мне песенки, потому что я сидела бледная и меня подташнивало после перепоя.

Меня очень успокаивало его мурлыкание — пока я не расслышала слова одной из песен. Что-то насчет тяжелого заступа и цепей на ногах.

Я в слезах обернулась к нему, готовясь сказать, чтобы он убирался к черту, если ему так весело от того, что меня ожидает. Но тут я встретилась с ним глазами — и не смогла сдержаться, рассмеялась.

Он был прав. Вся ситуация казалась такой нелепой, что не рассмеяться было просто невозможно.

Мы с ним хихикали, как школьники, и судья окинул нас мерзким взглядом.

— Еще десять лет сверх твоего срока. — фыркнул Джеймс, и мы снова покатились со смеху.

С меня взяли штраф в пятьдесят фунтов, которые Джеймс, смеясь, заплатил.

— В следующий раз будешь платить сама, — усмехнулся он.

Я поверить не могла его реакции. Если бы кто-нибудь разбудил меня в два ночи и сообщил, что Джеймс арестован, я бы пришла в ужас. И уж точно ситуация не показалась бы мне забавной. Я бы начала всерьез спрашивать себя, за кого же я вышла замуж.

Я бы ни за что не смогла так помочь, так поддержать и простить, как это сделал Джеймс. По сути дела, он ничего и не прощал, так как ни на секунду не дал мне понять, что я сделала что-то плохое.

Так или иначе, когда меня в следующий раз арестуют, некому будет держать меня за руку в суде и смешить.

Да и чертов штраф мне придется платить самой…


Я выключила душ и вытерлась.

«Мне надо ему позвонить», — решила я.

Вернувшись в комнату, я начала одеваться и параллельно вела с собой такой разговор:

— Позвони ему! — сердито говорила я себе. — Ты что, хочешь, чтобы ребенок голодал?

И сама же отвечала:

— Вот покормлю Кейт и позвоню.

— Нет, не позвонишь. Звони НЕМЕДЛЕННО!

Я снова взялась за свое: тянула, откладывала, пыталась избавиться от ответственности, пряталась от неприятностей. Но мне было страшно! Я понимала, что следует поговорить с Джеймсом о деньгах и квартире. Но все никак не могла решиться. Ведь стоит мне заговорить с Джеймсом об этих проблемах, они станут реальностью. А это будет значить, что моему браку конец.

— О господи! — вздохнула я.

Я смотрела на Кейт, лежащую в корзинке, такую мягкую, толстенькую и ароматную в розовых ползунках. И понимала, что нужно позвонить Джеймсу.

Если бы дело касаюсь только меня, я могла бы позволить себе быть трусихой, но я должна позаботиться о будущем этого чудесного ребенка.

— Ладно, — решительно сказала я. — Ты своего добилась. Я ему позвоню.

Я пошла в мамину комнату, чтобы поговорить оттуда, начала набирать номер лондонского офиса Джеймса и вдруг почувствовала, что у меня закружилась голова. Я одновременно испытывала испуг и возбуждение. Через несколько секунд я услышу его голос. Меня трясло и бросало в жар. Стало трудно дышать, мне не хватало воздуха. Когда в трубке раздались длинные гудки, я испугалась, что меня стошнит от волнения.

Ответила секретарша.

— Могу я поговорить с мистером Джеймсом Вебстером? — спросила я дрожащим голосом. Губы у меня онемели.

Послышалось несколько щелчков.

Я затаила дыхание.

Снова раздался голос секретарши:

— Извините, но на этой неделе мистера Вебстера не будет. Кто-нибудь другой не может вам помочь?

Разочарование причинило мне почти физическую боль. Я с трудом сумела пробормотать:

— Нет, все в порядке, спасибо.

Повесив трубку, я осталась сидеть на маминой кровати. Теперь я точно не знала, что делать. Я с таким трудом заставила себя позвонить ему, и, несмотря ни на что, мне хотелось с ним поговорить. А его даже нет на месте!

И тут мне пришла в голову другая мысль: а где же он?

Пожалуйста, не подсказывайте мне, что он мог уехать в отпуск.

В отпуск!

Как мог он уехать в отпуск, когда распадается наш брак?! Вернее, уже распался.

Я даже подумала, не перезвонить ли и не спросить, куда подевался Джеймс, но вовремя остановилась. Капелька гордости еще во мне осталась.

Может, он заболел? Может, у него грипп?.. Весьма вероятно, что я обрадовалась бы, узнав, что у него рак в последней стадии. Мне ужасно неприятна была мысль, что у него есть какая-то жизнь без меня и что он радуется этой жизни.

С другой стороны, я и так знала, что у него есть жизнь без меня. Он жил с другой женщиной, он ни разу не позвонил мне, хотя бы чтобы спросить про Кейт. Наверное, я все еще продолжала надеяться, что он скучает по мне и обязательно рано или поздно вернется. Но если он уехал в отпуск, надеяться больше не на что.

Джеймс наверняка сейчас беззаботно живет со своей новой женщиной на каком-нибудь экзотическом курорте. Пьет вино из ее туфельки. Жизнь его проходит под аккомпанемент хлопков пробок от шампанского, фейерверка и музыки, среди счастливых людей в праздничных нарядах, танцующих танго.

Я не сомневалась, что, пока я мерзну в Ирландии, он греется на берегу Карибского моря, на дорогом курорте, где его обслуживают четырнадцать слуг и где у него есть бассейн, в котором плавают цветочные лепестки.

— Господи, — вздохнула я.

Я никак не ожидала, что буду так себя чувствовать. Что же делать мне?..

В комнату вошла мама с огромной стопкой только что выглаженного белья в руках.

— Что с тобой? — спросила она при виде моего бледного, несчастного лица.

— Я звонила Джеймсу, — призналась я и расплакалась.

— О господи. — Мама положила стопку белья на кресло, потом подошла и села рядом со мной. — Что он сказал? — спросила она.

— Ничего, — прорыдала я. — Его нет. Готова поспорить, он уехал в отпуск с этой толстой сукой! Уверена, они летели первым классом. И не сомневаюсь, что у них в ванной есть джакузи…

Мама обняла меня, и немного погодя я перестала рыдать.

— Хочешь, помогу тебе убрать белье? — спросила я, шмыгая носом.

Вот тут она забеспокоилась всерьез.

— Ты в порядке? — озабоченно спросила она.

— Да, — ответила я, — все нормально.

— Ты уверена? — все еще беспокоилась она.

— Уверена, — подтвердила я уже несколько раздраженно.

«Мне надо привыкать расстраиваться, — решила я. — Потому что теперь это будет случаться постоянно. По крайней мере, до тех пор, пока я окончательно не смирюсь с мыслью, что с Джеймсом все кончено».

Ладно, сейчас я чувствую себя ужасно — обиженной и брошенной. Но со временем мне уже не будет так больно. Значит, просто надо на недельку залечь в койку. А в понедельник я ему снова позвоню. Как раз самое удачное время, чтобы поговорить! Он должен будет чувствовать себя несчастным, потому что пришлось вернуться к работе, отпуск в прошлом, да еще не удалось выспаться после перелета.

Я старалась взбодрить себя мыслью, что обрадуюсь, если ему будет плохо.

А если я не буду все время думать об этом, все как-нибудь утрясется.

— Ладно, мам, — сказала я, — давай разложим это белье по шкафам.

Я решительно направилась к стопке свежевыглаженного белья на стуле. Мама опасливо смотрела, как я начала быстро сортировать белье.

— Я положу это в шкаф к Анне, — сказала я, взяв одну стопку.

— Но… — начала мама.

— Никаких «но», — ласкова сказала я ей.

— Но, Клэр… — забеспокоилась она.

— Мам, — настаивала я, тронутая ее заботой, но решив взять себя в руки и быть послушной дочерью, — со мной все в порядке.

Я вышла из ее комнаты и направилась к Анне.

Дверь за мной захлопнулась, поэтому ее голос донесся до меня приглушенно:

— Клэр! Ради всего святого, как я объясню твоему отцу, почему его трусы оказались в шкафу Анны?