- Пусть это Вас не волнует, - улыбнулся Кахир.

- Надо бы перевязать его, - обратился к Кахиру Гяур на своем языке. – Не то он и до следующего утра не протянет.

- Я же говорил, чтобы с его головы ни единого волоса ни упало! - накинулся Кахир на своего слугу, разглядев темные пятна крови на мундире пленника.

- Он один наших шесть человек положил…, - начал оправдываться Гяур.

- Молчать! – рявкнул Кахир. – Скажи Кьяре, чтобы осмотрела и перевязала его раны, а сам езжай в Мцхету за Тамарой - если начнется лихорадка, дневная жара его убьет.

Поднявшись с помощью Гяура и тяжело опираясь на его плечо, Ник дошел до покосившегося сарая. Дверь заперли. Елецкий усмехнулся: не будь он ранен, он бы плечом мог свалить хлипкую стенку, но сейчас сил не было даже на то, чтобы подняться самостоятельно. Привалившись спиной к стене, он уставился в потолок. Голова кружилась и нещадно болела. Вот уже два месяца, как небольшой отряд Кахира не давал им покоя. Несколько раз гвардейцам казалось, что они вот-вот настигнут неуловимого горца и загонят в ловушку, но каждый раз он словно бы растворялся в горах вместе со своими людьми. А вот теперь он сам оказался в плену у этого воина Аллаха. Николай не знал, сколько времени прошло. Он услышал голос Гяура и шаги за дверью, дверь отворилась, и в полутемный сарай вошла женщина, с головы до ног укутанная в чадру. Гяур почтительно следовал за ней. Спросив о чем-то Гяура, незнакомка, которую он называл Кьярой, присела подле Елецкого, робко расстегнула на нем мундир и знаками показала, что хочет помочь. Ник со стоном приподнялся и с ее помощью избавился от мундира и рубашки. Девушка поцокала языком, разглядывая его рану и, нахмурившись, покачала головой. Смуглые маленькие ручки легко коснулись его кожи, нежно пробежали по развитым мышцам груди, темные глаза смотрели на него с сочувствием и тихой грустью. Смочив в холодной воде чистую тряпицу, она принялась осторожно оттирать кровь с его плеча, а закончив, наложила чистую повязку и принялась стаскивать с него сапоги и брюки. Николай стиснул зубы - боль в простреленном бедре была адской. Когда же и с этой перевязкой было покончено, девушка помогла ему одеться, забрала таз и кувшин с водой и молча удалилась.

Вечером она снова пришла, но Ника трясло в ознобе, и он с трудом смог открыть глаза и разглядеть ее. Она что-то говорила ему на своем языке, но он уже ничего не слышал. Выбежав за дверь, Кьяра вернулась с Кахиром. Подойдя к пленнику, Кахир коснулся тыльной стороной ладони его лба и выругался, а потом велел Кьяре принести одеяла и накрыть пленника. Если поутру Гяур не привезет Тамару, о двухстах тысячах золотом можно будет забыть.

Тамарой оказалась древняя старуха. Едва взглянув на раненного, она велела немедленно перенести его в дом. Кахир было принялся спорить с ней, но, перехватив немигающий взгляд старой ведьмы, сплюнул и сказал Гяуру, чтобы тот сделал все, как попросит Тамара. Старуха трое суток не отходила от Ника, заставляя его пить какие-то настои на травах. На четвертый день лихорадка отступила, и пленного вновь вернули в сарай. Елецкий ощущал себя слабым и беспомощным, но к нему вернулись трезвость рассудка и ясность мысли. На следующий день Кахир вновь пришел к нему, захватив перо, чернила и бумагу.

- Пишите, Ваше сиятельство, - произнес он, пока Гяур устанавливал на полу низенький столик. – Мы и так потеряли из-за Вас слишком много времени.

- Сколько ты хочешь за мою свободу? – процедил Елецкий, обмакнув перо в чернила.

- Всего-то двести тысяч золотом, - ухмыльнулся Кахир.

Ник отбросил перо. Он собирался написать своему управляющему, чтобы тот продал поместье, которое завещал ему его дед, но оно не стоило таких денег.

- Боюсь, столько у меня нет, - усмехнулся он.

- Зато есть у Вашего отца, - настойчиво протянул ему перо Кахир.

- Нет! – отрезал Елецкий.

Сделав знак Гяуру, Кахир вновь повернулся к нему.

- Ваше сиятельство, не заставляйте меня прибегать к крайним мерам.

В сарай втолкнули молодого человека. Белокурые волосы его уже успели отрасти и сейчас свисали на глаза грязноватыми клочьями. Отросшая борода почти полностью скрывала черты его лица, но эти голубые глаза Ник не мог не узнать. Петр! – похолодело в груди. Он беглым взглядом окинул брата Катерины. На плечах и груди были видны следы побоев.

- Если Вы не напишете по-хорошему, он умрет, - кивнул на Петра Кахир, - и умирать долго будет, а Вы на это полюбуетесь.

Стиснув зубы, Ник взялся за перо. Отец сам воевал, и ему можно было говорить все без утайки. Дописав письмо, он протянул его Кахиру.

- Как ты собираешься доставить его в Петербург? – спросил он. – Отцу наверняка уже сообщили, что я мертв, и он вряд ли поверит этой бумажке.

- Он - ткнул пальцем в Петра Кахир, - отвезет и подтвердит, что Вы живы, князь.

Николай перевел взгляд на Забелина и прочел в его глазах свой смертный приговор: Ник понял, что Петр использует любую возможность вырваться отсюда, но письмо он никогда не доставит по адресу и ни словом не обмолвится, что князь Елецкий жив и находится в плену. Опустив глаза, Николай горько усмехнулся. Вот ведь судьба! Все правильно! Он виноват в смерти Катрин не меньше ее брата и заслуживает того, что с ним случилось.


***

Сидя в Кибитке рядом со старухой Зорой, Катя, которую теперь называли не иначе, как Шукар, устало опустила голову на колени. Прожив полгода в таборе, она теперь не понаслышке знала, что значит такая вот кочевая жизнь. Не было в ней никакого романтизма. Цыгане частенько жили впроголодь, но при этом, что более всего Катерину поражало, они никогда не теряли присутствия духа. Частенько в таборе по вечерам звучали песни, то настолько грустные, что, слушая их, хотелось плакать, то бесшабашные и веселые, от которых ноги сами пускались в пляс.

Они кочевали с места на место, и далеко не каждый помещик позволял им остановиться на своей земле, потому что сомнительная цыганская слава шла впереди них. Но – куда от правды денешься? – цыганские мужчины могли и увести чужую лошадь, и надуть какого-нибудь простака. Женщины частенько зарабатывали на жизнь гаданием и торговлей всем, чем угодно, от дешевых украшений до всевозможных снадобий «от всех болезней». Хотя снадобий они и в самом деле знали великое множество, и Катя понимала, что едва ли она осталась бы в живых после купания в проруби, если бы не Зора со своими снадобьями.

- Скоро мы остановимся? – простонала Катя, разминая затекшие мышцы шеи.

- Знаешь, по чьей земле мы сейчас проезжаем? – улыбнулась беззубым ртом Зора.

- Откуда же мне знать?! –устало отозвалась Катерина.

- Ну-ну, Шукар, - рассмеялась старуха. – Неужели голос крови тебе ни о чем не говорит?

Старая цыганка частенько говорила загадками, чем безмерно раздражала Катрин, но зная, чем она обязана старой ведьме, Катя мирилась с ее причудами. Именно Зора вступилась за нее, и ей позволили остаться в таборе. Баро, вожак табора, был недоволен и не скрывал этого.

- Посмотри на нее, - говорил он Зоре, - Эти волосы и глаза... Она не похожа на цыганку и привлечет ненужное внимание к табору.

- Волосы можно спрятать, глаза опустить, - ответила Зора, грозно глядя на Баро. – Я сама прослежу за всем.

С этого дня Катрин старательно прятала роскошные белокурые локоны под цветастой шалью, надвигая ее до самых глаз, в ушах у нее теперь покачивались большие золотые серьги в виде колец, стройную шейку украшало монисто, а на руках позвякивало множество браслетов.

Наконец, кибитки остановились на небольшой живописной поляне, и женщины занялись устройством лагеря на ночлег и приготовлением ужина. Катя, тяжело опираясь одной рукой на плечо Шандора, а другой поддерживая уже довольно большой живот, осторожно спустилась из кибитки на землю и направилась к небольшому ручью, протекающему по краю поляны. Отойдя от табора , она стянула с головы шаль, с наслаждением окунула руки в прохладную воду и плеснула ею в лицо. Удушающая жара начала августа совершенно измотала ее, добавляя ей мучений в ее и без того тяжелом положении. Держась за поясницу, она с трудом выпрямилась и едва не вскрикнула, обнаружив за своей спиной Шандора.

- Ты что же это, следишь за мной?! – бросила она с негодованием.

- Бабуля наказала мне присмотреть за тобой, Шукар, - успокоил ее молодой цыган. – К ней вчера опять Лачо приходил, просил отдать тебя ему.

- Господи! Боже! – перекрестилась Катрин, вспомнив мрачного усатого цыгана, который частенько провожал ее пристальными горящими взглядами. – Идем обратно!

Вернувшись в табор, Катя забралась в кибитку и забилась в угол. Кряхтя и кляня на чем свет стоит свою старость следом за ней поднялась Зора.

- Уходить тебе пора, девка, - уселась она прямо на пол напротив Катрин.

- Куда же я пойду?! – испуганно спросила Катя, неосознанным движением руки прикрыв живот.

- Мы сегодня стоим на земле графа Блохина. Слыхала о таком? – усмехнулась цыганка.

- Это мой дед, - удивленно ответила Катя.

- Ночью Шандор проводит тебя в имение.

- Но…, - начало было Катерина.

Зора подняла руку, останавливая ее.

- Лачо не в первый, а уже в третий раз ко мне приходил. Просит отдать тебя ему и тайком зелья тебе подсыпать, чтобы ты дитя скинула. С Баро он давно уже договорился. Так и до беды недалеко!

- А что, если меня не примут, не поверят? Не каждый день утопленники воскресают, - вздохнула Катя.

- Нельзя тебе больше с нами оставаться, - вздохнула Зора. - Дальше ты должна своей дорогой идти. От тебя сейчас не только твоя жизнь зависит.

- Не понимаю я тебя, - вздохнула Катерина. – Снова ты загадками говоришь.

- Всему свое время, все поймешь, но позже, - хрипловато рассмеялась цыганка.

С этими словами Зора ушла, но спустя некоторое время вернулась, принеся с собой кусок лепешки и миску с тушеной зайчатиной.

- Ешь! Путь тебе не близкий предстоит, и пешком! – протянула она эту нехитрую снедь девушке.

Катя послушно взяла из ее рук ужин и не торопясь принялась есть. Мысли ее лихорадочно метались в голове. Ясно как божий день, что табор ей придется покинуть: если уж Зора встревожена, значит, ей действительно есть чего опасаться. Но как же страшно будет прийти к совершенно незнакомым людям, да еще с огромным животом! Да захотят ли родственники видеть ее вообще?! Она долго ворочалась с боку на бок присматриваясь к пламени костра, виднеющегося в щель неплотно задернутого полога кибитки, но вскоре усталость взяла свое, и она задремала.

- Вставай, пора, - легонько потрясла ее за плечо Зора. - Рассвет уж скоро. Если идти, то сейчас.

Катерина с трудом поднялась - ей показалось, что спала она не больше получаса. Накинув на голову шаль, она осторожно выбралась из кибитки и ступила босыми ногами на влажную от росы траву. Шандор и Зора уже ждали ее у кибитки. Испуганно посмотрев в глаза Зоре, девушка вдруг кинулась ей на шею, а старуха нежно гладила ее по спине, что-то ласково приговаривая. Катя, и сама не ожидавшая от себя такого, смутившись, отступила от Зоры, но цыганка удержала ее руку и прошептала, пристально глядя в глаза: «Иди, Шукар, и ничего не бойся. Запомни, девочка, - ничего!» Осторожно миновав спящий лагерь, Шандор и Катя углубились в дубовую рощу, отделявшую стоянку табора от графской усадьбы. Катерине казалось, что Шандор в темноте видит как кошка, настолько бесшумно и быстро он двигался, сама же она то и дело спотыкалась о выступающие из земли корни деревьев и не единожды упала бы, если бы крепкая рука юноши не держала ее под локоть. Наконец, лес кончился, и они вышли на широкий луг, по краю которого протекала довольно полноводная речка. Сквозь поднимающийся от реки туман в предрассветном сумраке просматривались контуры господского дома, расположенного на некотором возвышении и окруженного ухоженным парком.

- Прощай, Шукар, - улыбнулся Шандор. – Ты была мне как сестра. Я буду помнить тебя.

Растрогавшись, Катрин обняла широкие плечи цыгана и коснулась быстрым поцелуем смуглой щеки.

- Береги себя, Шандор, - помахала она ему рукой, с замирающим сердцем входя в ворота усадьбы. Оглядевшись по сторонам и собрав в кулак всю свою волю, она поднялась по ступеням к двери и тихо постучала. Спустя несколько минут двери ей открыл заспанный дворецкий.

- Чего тебе, окаянная?! – с негодованием накинулся он на цыганку, посмевшую потревожить покой обитателей усадьбы в столь ранний час.

Катя сдернула с головы цветастую шаль и посмотрела прямо в глаза дворецкому.

- Меня зовут Екатерина Владимировна Забелина. Могу я видеть своих дедушку и бабушку?

Дворецкий Семен, который знал о том, что графская внучка по зиме утопилась в проруби от неразделенной любви, истово перекрестился.