Светлана Лубенец - Не хочу влюбляться!

Эти его слова вывели Варю из ступора, и она, к собственному удивлению, довольно легко встала с табурета и подошла к печке.

– Ты не так делаешь, – сказала она. – Надо сначала разжечь какие-нибудь щепки или бумагу, а от них уже и дрова займутся.

– Откуда ты знаешь? – удивился Белецкий.

– У нас на даче почти такая же печка, только почище, конечно.

Девочка осмотрела печь и выдвинула заслонку.

– А это зачем? – опять удивился парень.

– Если не выдвинуть, дым пойдет прямо к нам. Угореть можно.

– Ах да! Я ж про это тоже читал в книгах! Но, дурак, забыл! А ты… – Он с уважением оглядел Варю. – Молодец! Взяла все-таки себя в руки!

Довольная похвалой Варя огляделась вокруг и заметила чурбачок, с которого явно строгали щепу для разжигания.

– Вот! – Она показала его Белецкому. – Надо настрогать с него щепок.

– Чем?

– Папа это делает прямо ножом. Надо нож найти. А потом… – Варя обрадовалась, обнаружив стопку старых газет. – Можно еще и газеты использовать. Когда мы на даче без папы, то мама каждую дровину в газету заворачивает. Ни у меня, ни у мамы сил не хватает строгать. Иногда, правда, все равно дрова долго не загораются, но все-таки такого еще ни разу не было, чтобы мы вообще не смогли печь растопить.

Белецкий последовал Вариным советам. Обнаруженным в столе ножом он настрогал щепочек. Варя на всякий случай обернула несколько полешек газетами. Манипуляции со щепками и газетами пришлось повторить несколько раз, прежде чем огонь все же разгорелся. Сначала занялось самое тонкое полено. Варя с Белецким оба, затаив дыхание, боялись выказать радость – вдруг полешко потухнет, и все придется начинать сначала, но оно их не подвело. Огонь, разгоревшись, перебросился на другие поленья, и в печке весело запылало, загудело и защелкало.

– Ур-р-ра! – в один голос вскричали девятиклассники и даже обнялись, но, очень быстро спохватившись, резко отскочили друг от друга. Варя принялась разглядывать полки с посудой, а Белецкий опять полез в стол, проронив каким-то незнакомым голосом:

– Тут, наверно, должны быть оставлены и какие-нибудь крупы…

Вскоре он опять обрадованно воскликнул:

– Смотри, макароны! Давай сварим! Что-то прямо до ужаса есть захотелось! А до этого голода даже не чувствовал, представляешь?!

– Представляю! – так же радостно отозвалась Варя. – А ты представь, что я нашла две банки тушенки и какие-то рыбные консервы!

– Во как!! Значит, мы можем устроить целый пир! Но, думаю, нам хватит только одной банки тушенки. Мы же не сможем ответно пополнить запасы продовольствия, а потому не стоит наглеть!

– Это правильно! Только вот воды нигде нет… Никаких запасов…

– Эх ты, бывалая дачница! – Белецкий рассмеялся. – Да за порогом море снега!

– Точно!! – Варя тоже рассмеялась и схватила прокопченную, с промятым боком алюминиевую кастрюлю. – Я сейчас наберу!

– Ну уж нет! В лесную темноту по воду должен идти мужчина!

Белецкий отобрал у нее кастрюлю и скрылся за дверью. Варя, стоя у теплой печки, поймала себя на том, что продолжает улыбаться. Она вдруг снова ощутила теплоту и силу объятия Белецкого. Ей показалось, что она даже успела уловить его особенный запах. Неожиданно это вдруг снова разволновало ее, и когда с полной кастрюлей снега парень вернулся, Варя начала его незаметно разглядывать. Все-таки не зря он понравился ей, что называется, с первого взгляда. Для своего возраста Саша был хорошего роста, строен. А светло-серые глаза контрастировали с темными волосами, чем и привлекали внимание. Конечно, Белецкий всегда казался очень странным, но только не сегодня. Сегодня он вел себя как самый нормальный человек. И именно он не растерялся, не запаниковал, а искал выход из создавшегося положения. Это тоже почему-то показалось Варе приятным.

Когда Машкин одноклассник все же почувствовал Варин взгляд и обернулся, она спросила первое, что пришло в голову:

– А что там за макароны?

– Какая разница! – ответил он. – Главное, что их можно есть!

Они опять оба в унисон рассмеялись, а потом в очередной раз оба смутились. Белецкий принялся сосредоточенно мешать ложкой в кастрюле тающий снег, а Варя стала разыскивать на полке тарелки. Вместо тарелок она нашла щербатые миски из тяжелого фаянса, но, разумеется, обрадовалась и им.

Уплетая макароны с тушенкой, Варя с Александром переглядывались и снова улыбались друг другу.

– Когда я ем, я глух и нем, да? – наконец подал голос Белецкий.

– Нет! Просто я в жизни ничего вкуснее не ела! – отозвалась Варя. – Разве можно разговаривать, когда такая замечательная еда!

– Да! Ты права! Это необыкновенно вкусно! Я как-то в Англии стал рассказывать, как в детстве, тоже на даче… мы ели картошку с тушенкой, так меня вообще никто не понял… – Парень вдруг осекся и с опаской посмотрел на Варю. Она удивилась его странному взгляду и переспросила:

– В Англии?

– Ну… это неважно… Главное, нам вкусно, да?

Варя кивнула и опять спросила:

– А что ты в Англии делал?

– Да так… Потом… Это неважно… Хочешь еще макарон? Там остались…

– Нет, спасибо. Хоть и вкусно, но я наелась.

Варя удивилась, что человек не хочет разговаривать об Англии, но настаивать не стала. В данной ситуации ее больше волновало другое.

– Представляешь, что будет с нашими родителями, когда мы не вернемся сегодня домой, – сказала она.

– С моим отцом ничего не будет, – ответил Белецкий.

– Почему вдруг?

– Нет, ты не думай, он нормальный отец, меня любит, – поспешил сказать Машкин одноклассник. – Просто он меня предупредил, что сегодня вечером… ну и ночью… его дома не будет…

– Ну, хорошо, его не будет. А мама? Разве мама не будет волноваться?

– Мама? – Белецкий усмехнулся. – Мама тоже не будет волноваться. И, прошу тебя, не надо меня об этом расспрашивать, ладно?

– Ладно, – растерянно ответила Варя. – Но о своих-то родителях я могу беспокоиться. Они ж с ума сойдут. Наверно, в полицию примутся звонить. В больницы… Ужас просто…

– А я, знаешь ли, думаю, что Иван Степанович позвонит своему внуку Толику, чтобы узнать, почему мы не приехали. Афанасенков начнет названивать тебе на мобилу, мне. Никто ему не ответит, он позвонит тебе домой, ну и, возможно, нас начнут искать.

– Это только в том случае, если Толик скажет моим родителям, что мы с тобой уехали на тридцать пятый километр.

– А разве они этого не знают?

– Конечно, нет! Разве нормальные родители отпустят свою дочку зимой в лес, да еще с молодым человеком?

– То есть ты им не сказала, где ты будешь?

– Я сказала, что пойду в фитнес-зал со Светкой Боровковой… ну, с одноклассницей моей. У нее мама там тренером работает. Так что родители меня еще не скоро хватятся…

– Ну… я думаю, что Толик догадается, что с нами случилось нечто незапланированное. Надеюсь, нас найдут еще до утра…

– А если не найдут?

– Ничего страшного! – сказал Белецкий, и Варя уже не услышала в его голосе преувеличенного бодрячества. Он явно был уверен, что все самое страшное позади.

– Ты так думаешь? – на всякий случай все же спросила она.

– Конечно! Дров здесь достаточно. На ночь точно хватит. Еда тоже есть. Мы с тобой не в дремучем лесу, а рядом с дорогой. Если нас никто не хватится сегодня, завтра утром просто вернемся на станцию, да и все! Уедем домой. Ну а можем все же поискать питомник. Представь, что с нами сделают мои однокласснички, если мы не привезем им ни елки, ни лапника!

– Да уж…

Варя слезла с табуретки и, постелив на пол свою куртку, села возле печки. Сквозь щели заслонки было видно, как рыжий огонь лижет дрова. Зрелище завораживало, и Варя затихла.

– Встань, пожалуйста, – услышала она голос Белецкого. – Давай постелем здесь вот это одеяло. Я снял с одной из лавок. Зачем куртку пачкать? Здесь пол далеко не стерильный. Да и теплее будет. Гляди, какое оно толстое! Ватное!

– Ты не будешь возражать, если я рядом сяду? – спросил он, когда одеяло было расстелено возле печки. – Тут намного теплее, чем в других местах… Да и свечи надо экономить… Лучше затушить пока…

– Конечно… – тут же согласилась Варя. – Как я могу возражать?

Она уселась на одеяло, обняв колени. Рядом с ней опустился Белецкий. Некоторое время они молча сидели возле огня. Когда он начал затухать, Саша открыл заслонку и подложил еще дров.

– Погоди, не закрывай сразу! – попросила девочка. – Погляди, как красиво! Пляска огня!

– Да, я тоже любил смотреть на огонь в камине, – подхватил Белецкий и опять осекся.

Варя не заметила его заминки и спросила:

– У вас есть камин?

– Нет.

– А где ты видел?

Поскольку Белецкий медлил с ответом, Варя сама догадалась:

– В Англии?

Парень молчал, и девочка опять начала сама:

– Вот зря ты не хочешь рассказать мне про Англию. Нам все равно нечего делать. Я, например, нигде, кроме дачи в Горелове, не была. Ну… еще к бабушке в Новгород ездила. Мне-то рассказать нечего!

– Да что там рассказывать? Англия как Англия… – недовольно буркнул Белецкий.

– Вот дает! Англия как Англия! Да если бы я съездила в Англию, то только и трещала бы об этом! Ну хоть чуть-чуть расскажи! Вы по путевке ездили, да?

– Нет…

– А как же тогда?

– Просто… Мы там жили…

– Жили?! Вот это да! – Варя перевернулась на колени лицом к Белецкому и, сложив руки на груди, умоляюще на него посмотрела. – Я ведь наверняка никогда в жизни в Англию не поеду. Мне так интересно! А почему вы там жили? Знаешь, Саша, если это какая-то тайна, то я ее никому не выдам! Клянусь!

Молодой человек усмехнулся и жестко сказал:

– Женщины не умеют хранить ни секреты, ни тайны. И клятвы ваши ничего не стоят!

– Тебя кто-то обидел, да? – не могла успокоиться Варя. – Какая-то женщина, да? Если так, то это вовсе не значит, что все вокруг точно такие же!

– Ты, конечно, другая! – с сарказмом бросил ей Белецкий.

– Нет, я не другая. Я – как все. Но если надо, я умею молчать. Например, я никому не сказала, что ты толкнул меня на стеклянную дверь. Я же не знала, что ты нечаянно. Могла бы нажаловаться. Не подумай, что я хвалюсь или все же хочу тебя обвинить. Просто… ты зря так на всех женщин сразу…

– И что же ты хочешь?! Чтобы я теперь был твоим вечным рабом за то, что ты меня не выдала?!

– Я ничего не говорила про рабство. Просто попросила, чтобы ты рассказал мне про Англию, вот и все.

Варя встала с одеяла, подняла валяющуюся рядом куртку и ушла в глубь домика. Там было заметно холоднее. Девочка застелила курткой подушку на одной из лавок, которая вряд ли была чистой, сняла со второй лавки еще одно ватное одеяло, завернулась в него и легла лицом к стенке. У нее как-то сразу упало настроение. Оранжевые всполохи огня в печке и вкусные макароны с тушенкой отвлекли ее от главного. А главное состояло в том, что родители сойдут с ума, когда сегодня в девять вечера она не придет домой. Они, конечно, позвонят Светке, а та скажет, что Варя к ней не приходила и ни в каком зале они не были. Что тут станет с мамой, трудно даже представить. Да и папа разволнуется не на шутку. Они же любят ее!

Девочке очень захотелось заплакать от ощущения собственного бессилия: она не может ничего изменить, она вынуждена находиться здесь, с этим странным парнем, на этой дурацкой постели, в старом прокисшем одеяле, сбросить которое невозможно, потому что сразу делается холодно. Слезы уже совсем готовы были пролиться, когда Варя вдруг услышала голос Белецкого:

– Ты это… не злись… Я не хотел тебя обидеть…

Симоненко лишь повела плечом, что можно было расценить двояко: и что она не обижается, и что обижается, а потому ему лучше уйти обратно к огню.

– Здесь холодно, – опять начал говорить Белецкий, присев на лавку напротив. – Простудишься, и я опять буду виноват. Как-то так получается, что я все время перед тобой виноват…

Варя резко села в постели и спросила:

– Но тебе кажется, что на самом деле ты совсем не виноват, да?

– Н-не знаю… Не понимаю… Иногда – да, так кажется. Но в том, что мы заблудились, виноват, конечно, я – был невнимателен… А вот сейчас… В общем, у меня есть основания не очень доверять женщинам…

Варя подумала, что расспрашивать его о том, отчего это произошло, она не имеет никакого права, а потому снова улеглась на жесткую постель и отвернулась к стене.

– Ну… не злись… – опять начал говорить Белецкий. – Понимаешь, я не люблю вспоминать Англию, потому что я там был… счастлив, а теперь это… осталось в прошлом… Это никогда не повторится, и незачем себя травить…

Слова Белецкого задели Варю. Она очень хотела бы побывать за границей, в частности, в Англии, но она любила свой город, свой мир, в котором существовала, а потому неприязненно произнесла:

– Понятное дело – счастье только за границей! Здесь, у нас, счастливыми быть нельзя!