Лоретта Чейз

Не искушай меня

Пролог

Нортгемптоншир, Англия

Весна 1799 года

Вчера, когда хоронили его родителей, светило солнце.

День сегодняшний был тоже неуместно солнечным, жестоко ярким, радостным и полным надежд, птицы пели, и расцветали первые весенние цветы.

Десятилетний Люсьен де Грэй спрятался от солнца и ужасающего счастья остального мира.

Старший брат Джерард нашёл его свернувшимся в несчастный клубок в одном из бесчисленных коридоров старого дома, который так любили их родители. Это была излюбленная резиденция герцогов Марчмонтов с момента ее постройки, несколько столетий назад.

Джерард, будучи на три года старше Люсьена, стал десятым герцогом Марчмонтом.

– Не думай о них, – сказал он. – Так только хуже будет.

– Я не думал!– закричал Люсьен – Ты ничего не знаешь! Ненавижу тебя!

Стычка быстро переросла из перебранки в потасовку. Они дрались в тот день, и назавтра, и в последующие дни, по поводу и без повода. Члены семьи и наставники вмешивались, но никому не хотелось наказывать двух скорбящих мальчишек, каким бы вызывающим их поведение ни было.

Они ломали мебель и били посуду. Расколотили окно и откололи голову статуе, которую их дедушка привез из Греции. Так продолжалось неделями.

Затем появился лорд Лексхэм, старинный друг их отца.

Обе семьи всегда вместе проводили лето. И долгое время казалось, что с каждым летом у Лексхэмов прибавлялось по младенцу. К тому времени, когда роковая лихорадка унесла родителей Люсьена, выводок Лексхэмов насчитывал восьмерых: троих мальчиков и пятерых девочек, последнюю из которых назвали Зоей Октавией.

Лорд Лексхэм был одним из опекунов, указанных герцогом Марчмонтом в завещании.

Лексхэм был единственным, кто приложил руку к их воспитанию.

В самом деле приложил.

Он притащил вначале Джерарда, а затем Люсьена, в кабинет отца и задал обоим порку, и не слабую.

– Обыкновенно я не верю в телесные наказания, – говорил он впоследствии, – однако вы двое представляете собой трудный случай. Необходимо было сначала добиться вашего внимания.

Никто – никто! – никогда их не порол. И странным образом это принесло облегчение. И уж точно завоевало их полное внимание.

– Мы должны найти вам какое-то занятие, – сказал он. И нашёл. Он направил их в русло изнурительной учёбы и физических упражнений. Это оказалось мощным противоядием от озлобленных страданий и грустных размышлений. И затем, как яркая весна переходит в лето, другое лекарство от печали вошло в жизнь Люсьена. Они снова прибыли в поместье Лексхэмов, и на этот раз Люсьен наконец лично познакомился с ходячей катастрофой, которую представляла собой Зоя Октавия. Ей было пять лет.

Зоя Октавия Лексхэм ненавидела правила ещё больше, чем Люсьен, и нарушала их чаще него. Это было немалое достижение, учитывая насколько труднее было для девочек нарушать правила. Она сбегала. Постоянно.

Как он обнаружил, впервые она убежала в возрасте четырёх лет. Она убегала несколько раз в то первое лето, когда он её встретил, и продолжала делать это в следующие годы. Она была трудным ребёнком. Её тяга к побегам при первой же возможности была только одной из проблем. Она каталась верхом на лошадях, на которых не должна была садиться. Она играла вместе с детьми, с которыми ей нельзя было связываться. Её слишком часто находили в местах, где не положено бывать дочери джентльмена. Казалось, она наслаждается, делая именно то, что не должна была делать.

Люсьен был убеждён, что она ночами не спала, измышляя способы раздражать и смущать своих братьев.

В семь лет она вызвала своего брата Самуэля на спор забраться на крышу. Тот, будучи на шесть лет старше, сообщил ей, что он не дрессированная обезьянка и не его работа её развлекать. Она обозвала его безмозглым трусишкой и вскарабкалась на самую крутую часть крыши.

Только Люсьен оказался достаточно быстрым, чтобы стащить её оттуда.

Он же выуживал её из пруда, выслеживал её походы в домик лесника или в кузницу, когда она пропадала. Никто из её родственников понятия не имел, где её искать и что с ней делать.

Типичным был случай с игрой в крикет.

Зое исполнилось восемь лет. Мальчики решили сыграть в крикет. Она напала на него:

– Хочу играть, Люсьен. Скажи им, чтобы взяли меня.

– Девчонки не играют в крикет, – сказал он, – возвращайся к своим куклам и нянькам, надоеда.

Она ухватила биту и замахнулась на него – или попыталась сделать это. Девочка замахнулась со всей силы и не удержалась. Её кружило и кружило, как волчок, пока она не упала, приземлившись на попку. И так она сидела, её буйные золотые волосы встали дыбом, ярко-голубые глаза распахнулись, рот раскрылся от неожиданности и испуга.

Он так хохотал, что тоже свалился.

Зоя была докучливой, иногда приводящей в ярость, совершенно невозможной.

Она была самой светлой частью его жизни.

Глава 1

Лондон

Среда, 1 апреля 1818 года

Люсьен Чарльз Винсент де Грэй, одиннадцатый герцог Марчмонт, стоял на пороге утренней комнаты клуба Уайтс, обозревая собравшихся полузакрытыми глазами.

Женщины были склонны находить глубокое значение в выражении этих сонных зелёных глаз, где на самом деле не было никакой более серьёзной мысли, чем «интересно, как ты выглядишь обнажённой».

Женщины часто заблуждались на его счёт. То, как его бледно-золотистые волосы блестели при определённом освещении, придавало его чертам неземные качества. Ниспадающий на лоб своенравный локон выглядел поэтично.

Тем, кто его знал, было виднее.

Двадцатидевятилетний герцог Марчмонт не был ни неземным, ни поэтичным.

Он избегал глубоких раздумий и не позволял серьёзным чувствам бурлить внутри его. Он ничего не воспринимал всерьёз, включая одежду, женщин, политику, друзей, и даже – а может, и в особенности – самого себя.

В настоящий момент ни одной женщине не грозила опасность обмануться, поскольку они отсутствовали в принципе. В конце концов, ведь это был Уайтс, престижное убежище для пяти сотен привилегированных мужчин.

Некоторые из них собрались возле знаменитого эркера[1], где когда-то председательствовал Бо Браммел. Даже теперь, когда Красавчик томился во Франции, скрываясь от своих кредиторов, места в этом святилище сохранялись лишь для нескольких избранных.

В данный момент там находились близкий друг Браммела второй барон Алвэнли, а также наследник герцога Бофорта, маркиз Уорчестер. С ними спорили лорд Ярмут, лорд Аддервуд и Грантли Беркли. Из всей группы, только Аддервуд – худой, темноволосый и самый уравновешенный из них – не являлся собутыльником Браммела. Он пил с Марчмонтом. Они дружили со школьных дней.

Герцог Марчмонт входил в число Избранных, несмотря на то, что ежедневно нарушал полудюжину правил Красавчика, и что гораздо хуже, даже не придавал им значения.

Он не знал и не тревожился, почему они его выбрали. Честно говоря, он находил Браммела чертовски раздражающим ворчуном и предпочитал сидеть в эрекере, когда остальной компании не было поблизости и они не упражнялись в остроумии – какое бы оно ни было – по поводу проходивших по улице Сент-Джеймс.

Кого, дьявол забери, интересовало то, что панели той кареты слишком темны, или сюртук этого парня на дюйм короче положенного, а шляпка той дамы вышла из моды на прошлой неделе?

Только не герцога Марчмонта. Он мало о чём беспокоился в этом мире.

Его сонный взор скользнул от собрания остряков и денди возле эркера к тихому пространству через комнату, где дремал в мягком кресле молодой человек. Как будто ощутив внимательный взгляд герцога, джентльмен открыл глаза. Марчмонт слегка двинул рукой, жест повсеместно обозначающий «прочь отсюда». Джентльмен немедленно поднялся и покинул комнату.

Его светлость с трудом разместил свою шестифутовую фигуру в кресле, когда его ушей достиг возбуждённый гул, происходящий от собравшихся в эркере. Их внимание, как он заметил, было направлено не на прохожих на улице Сент-Джеймс, а на обтянутую кожей книгу пари.

Через мгновение лорд Аддервуд прошёлся своим пронзительным взглядом по комнате, остановившись на давнем школьном товарище.

– Ах, вот ты, Марчмонт, – сказал он.

– Как ты наблюдателен, Аддервуд, – ответил Марчмонт – От тебя не спрячешься.

– Я собирался искать тебя по всему клубу, – сказал Аддервуд – Мы не можем закрыть книгу пари без тебя. Что скажешь? Я говорю, что это она.

– Тогда я говорю, что это не она.

– В таком случае, сколько?

– Поставь за меня тысячу фунтов, – сказал герцог. – Но, умоляю, вначале, скажи мне, кто она. И, во-вторых, о чём идёт речь?

Каждая голова и каждая пара глаз обратилась в его сторону.

– Мой Бог, Марчмонт, ты где был? – изумился Аддервуд. – В Патагонии?

– Трудная ночка, – ответил его светлость. – Не помню, где был. Где находится Патагония? Где-то возле Лиссон Гроув?

– Он не читает газет до сна, – Аддервуд пояснил остальным.

– Я нахожу в них безотказное средство, чтобы заснуть глубоким сном без сновидений, – сказал его светлость.

– Но Вам и не нужно ничего читать, – сказал Уорчестер. – Они расклеили рисунки в витринах всех книжных магазинов.

– Я ехал другой дорогой, – заявил Марчмонт. – Не видел никаких рисунков. Что случилось? Ещё один герцог королевской крови ухлёстывает за немецкой принцессой? Не удивительно. Я давно жду, чтобы кто-то из королевской семьи совершил что-то действительно шокирующее, например, женился на англичанке.

В прошлом ноябре, после долгих и мучительных родов, обожаемая всей страной принцесса Шарлотта произвела на свет мертворождённого сына и скончалась. Это был печальный конец надеждам Англии, ведь она была единственной дочерью и наследницей Принца-Регента, что заставило её дядей, королевских герцогов, забросить своих любовниц и многочисленных внебрачных отпрысков и начать брачные переговоры с различными немецкими кузинами.

– Ничего подобного, – сказал Аддервуд. – Это о Лексхэме. Мы поровну разделились на тех, кто верит, что его лордство окончательно лишился рассудка, и тех, кто говорит, что он в порядке.

Глаза Марчмонта приоткрылись, и его праздный ум пришёл в состояние близкое к вниманию.

– Зоя Октавия, – сказал он. Если ставки делались о Лексхэме, значит, это имело отношение к его без вести пропавшей дочери.

Двенадцать лет назад Лексхэм взял свою жену и младшую дочь в поездку по Восточному Средиземноморью. Марчмонт посчитал этот поступок не самым разумным предприятием в военное время. Совершенно верно, что французы уступили Египет Англии в 1801 году, и великая победа лорда Нельсона при Трафальгаре убедительно доказала морское превосходство Англии. Однако водные пути оставались небезопасными. Более того, европейская борьба за власть ничего не значила для различных пашей, беев и прочих, кто царил в своей частице Оттоманской империи. Греция, Египет и Святая Земля были частью этой империи, и правители, и подданные продолжали жить по-прежнему. Невольничий рынок приносил прибыль, а белые рабы всегда были желанны в гаремах, о чём хорошо знали пираты, скрывавшиеся по всему Средиземноморью.

Этот регион, коротко говоря, был не самым безопасным местом для двенадцатилетней, светловолосой и голубоглазой английской девочки, не говоря уже о Зое. Они едва добрались до Египта, как глупышка сбежала, так же, как она это проделывала, будучи дома.

Но на сей раз рядом не было Марчмонта, чтобы её отыскать, и разыскивавшие её не нашли и следа. Верили в то, что она была похищена. Лексхэм ожидал требования о выкупе. Его не поступило.

Он никогда не оставлял попыток найти её. Хотя ему и пришлось со временем вернуться в Англию, он нанял сыщиков, которые продолжили поиски. Они объездили сверху донизу весь Нил, проделали путь от Алжира до Константинополя и обратно. Они слышали о ней то здесь, то там. Они собирали слухи и ничего больше.

Марчмонт оставил всякую надежду ещё с десяток лет тому назад и запер Зою на дальней полке в кладовке памяти вместе с остальными, кого он потерял, и чувствами, которые больше не позволял себе иметь.

– Какая эта по счёту?– спросил он. – Кто-нибудь вёл счёт женщинам, являвшимся на порог Лексхэма, объявляя себя пропавшей дочерью?

– Я досчитал до четырех десятков, – сказал Аддервуд. – Гораздо больше появлялось вначале, и значительно меньше в последнее время. Я почти забыл о ней.

Хотя все считали сумасшествием продолжение поисков, Лексхэм подтвердил здравие своего рассудка, отказывая всем до единой лже-Зоям.