– Де Гренье? – Саймон подошел к буфету с напитками. Над буфетом висела картина маслом – ручей в лесу. Сине-зеленые тона картины добавляли комнате живости. – Я его не знаю.

– Мои родители уехали из Франции еще до моего рождения. Все эти годы мы жили в Польше.

Саймон стоял, опираясь о стенку буфета бедром, а ладонью – о верхнюю панель. В руке у него был хрустальный бокал с бренди. Их с Линетт разделяли несколько футов, и, странное дело, она ощущала себя покинутой.

– Когда ваша семья вернулась в Париж?

– Мы не возвращались в Париж. – Она нервно теребила юбки. Он смотрел на нее, как ястреб на добычу, зорко и хищно, – Мама предложила поехать в Испанию отдохнуть, отвлечься, на время забыть о постигшем нас горе. Я упросила ее сделать остановку в Париже, чтобы посмотреть город, который называют столицей мира.

– Упросила?

– Мама не любит Париж.

– Почему?

– Я не знаю. – Линетт встала. – Когда мне будет разрешено задать вам вопросы?

– Когда я закончу задавать свои.

Саймон поднес бокал к губам и сделал несколько глотков. При этом кадык его ходил ходуном. Линетт это показалось весьма эротичным, что еще больше усилило ее тревогу. Она была возбуждена, растеряна, и его надменная манера злила ее.

– Та, вторая женщина, что стояла с вами на лужайке, ваша мать? – спросил Куинн чуть хрипловато: бренди обжег ему горло.

– Да.

– Я нахожу чрезвычайно странным тот факт, что виконтесса ведет свою незамужнюю дочь на оргию.

– Это был бал-маскарад, а не оргия.

– Самая настоящая оргия! – воскликнул Куинн, обнаружив гнев, который до этого никак себя не проявлял. – И вы едва не потеряли невинность прямо на том «балу».

Линетт хотела ответить что-то резкое, в том же духе, но прикусила язык.

– Она с большим трудом дала себя уговорить, – покраснев, сказала Линетт.

Тон у нее был запальчивым, в ней говорила оскорбленная гордость.

– И все же она дала себя уговорить.

– Дала. Хотите знать почему? – сердито спросила Линетт. – Или вы предпочтете и дальше меня запугивать?

Ноздри у него широко раздулись.

– Вы совсем не кажетесь мне напуганной.

Саймон поставил бокал на буфет, а сам направился к ней упругой и хищной походкой. У Линетт перехватило дыхание от той чувственности, что он излучал. Ей вдруг показалось, что корсет слишком сильно сжимает грудь. Тело обдало жаром, и голова закружилась.

– Если вы приблизитесь еще на шаг, – растягивая слова, протянула она, – я могу вас соблазнить.

Саймон замер, широко открыв глаза, пораженный ее неслыханной дерзостью, и она улыбнулась.

– Чертовка, – хрипло прошептал он.

– Мой милый, – сказала она, прикоснувшись рукой к груди и надув губки, – вы меня раните.

Он криво усмехнулся:

– Теперь я вижу сходство между вами и Лизетт Руссо.

Улыбка ее померкла.

– Но, видите ли, несмотря на внешнее сходство, дарованное нам от рождения, во всем остальном мы с сестрой очень разные.

– Из вас двоих тихоней были вы, – безапелляционно заявил он.

– Вы ошибаетесь, – сказала Линетт. – Я была проказницей.

Она увидела, как поразил его ее ответ, и эта его реакция заставила Линетт задать встречный вопрос.

– Мадемуазель Руссо не является скромной, тихой и прилежной?

– Скромной и тихой? Нет, нисколько. Хотя она любит читать, особенно историческую литературу.

– Она замужем или вдова?

– Ни то ни другое. – Саймон опять отошел к буфету, но по нему чувствовалось, что ему не хотелось расставаться с Линетт. Или ей просто об этом мечталось? – Она говорила мне, что не любит мужчин.

– В самом деле? Как странно. – Линетт опять сморщила нос, и Саймон едва не зарычал.

– Что случилось? – в недоумении спросила она, не понимая, в чем причина его раздражения.

– Вам когда-нибудь приходило в голову, что может сделать с мужчиной женский сморщенный носик?

Линетт заморгала. Она в жизни слышала немало комплиментов, однако привычку морщить нос она всегда относила к своим минусам, никак не к достоинствам.

То, что его так возбуждал вид ее сморщенного носика и тот факт, что он злился на себя за это, показался ей трогательным. Линетт улыбнулась:

– Вам когда-нибудь приходило в голову, что делает со мной ваше дурное настроение?

– Вы играете с огнем, – предупредил он.

– Я все время играю. Флирт у меня в крови.

– Теперь нет. – Он отвернулся от нее и налил себе еще бренди.

– Что это, мой милый? Вы заявляете на меня права?

– Вы полагаете, что я имел в виду, что вы вообще больше не будете флиртовать? – Саймон повернулся к ней лицом и скрестил руки на груди. – Возможно, я имел в виду, что вы больше не будете флиртовать со мной.

Она склонила голову набок.

– Но как скучно будет жить без этого, верно?

– Сомневаюсь, что с вами когда-нибудь может стать скучно.

Чем больше она его дразнила, тем более агрессивным он становился. Она чувствовала, что похоть распирает его с каждым произнесенным ею словом, и не ровен час, он набросится на нее. Может, алкоголь и расслабил его немного, но не настолько, чтобы он стал безобидным.

Саймон Куинн не мог быть безобидным. Никогда.

Линетт вернулась к теме загадочной Лизетт.

– Вы говорите, она не любит мужчин.

– Она сама так сказала.

– А вы ей нравились?

– Сомневаюсь.

– Тогда она и вправду не в себе.

– Ну конечно, – с усмешкой сказал Куинн. – Только безумная женщина может остаться ко мне равнодушной.

Линетт рассмеялась, несколько разрядив обстановку. Хотя то напряжение, что существовало между ними до этого, отнюдь не было ей неприятно.

– Вам пора, – сказал он, выпрямляясь. – Пока я еще в силах вас отпустить.

– Так как насчет мадемуазель Руссо? Вы сказали, что отвезете меня к ней.

– Нет, – покачав головой, сказал Саймон. – Я сказал, что хотел бы посмотреть на вас вместе. Но я не сказал, что устрою вам встречу.

Линетт подбоченилась.

– Почему нет?

– Потому что Лизетт опасна и непредсказуема, как и те, на кого она работает. Я не знаю, как она отреагирует, увидев вас. И я не хочу вами рисковать ради вашей прихоти.

– Ради моей прихоти? – с сарказмом переспросила Линетт. – А если бы вы знали, что в мире есть человек, похожий на вас как две капли воды, и этот человек сейчас находится в одном с вами городе? А теперь добавьте к этому тот факт, что человека этого зовут так же, как вашего брата…

– У меня нет ни братьев, ни сестер, – сквозь зубы процедил Саймон. – У меня нет ни семьи, ни титула, ни собственности – ничего.

Линетт уставилась на него. Она понимала, что все, что он сказал, он сказал с умыслом. Существовала всего одна причина, по которой он поставил бы ее в известность о своем статусе.

– Вы наемник, – пробормотала она, повторяя слова Соланж.

– Да. – Он расправил плечи и посмотрел ей прямо в глаза. С вызовом. Словно хотел, чтобы она сама ответила себе на вопрос, хочет ли она продолжать отношения с ним после его признания.

Но, разумеется, она не собиралась от него отказываться.

– Я заплачу вам, – сказала она.

– Еще чего! За что?

– За то, что вы меня к ней отвезете. Я могу спрятаться в карете…

Одним прыжком он оказался рядом с ней, схватил за плечи и встряхнул.

– И как вы намерены мне заплатить? – глумливо протянул он.

Линетт спокойно встретила его гневный взгляд.

– Вы прекрасно знаете, что я могу вам предложить в обмен на услугу.

Он больно сжал ее предплечья и оттолкнул от себя. Она споткнулась и едва не упала.

– Будьте вы неладны. Я пытаюсь вести себя как человек чести.

– Честь – холодная партнерша в постели.

– Ваша невинность так мало стоит, что вы готовы уступить ее такому, как я?

– Может, моя сестра так дорого стоит, что я готова отдать за нее любую цену.

– Так она умерла или нет? Она не может одновременно существовать в двух мирах. – Саймон подбоченился, и рубашка распахнулась у него на груди. Линетт любовалась его загорелой кожей.

– Я видела, как ее хоронили.

– Вы видели тело?

Линетт покачала головой.

– Я хотела. Я умоляла мне ее показать. Но мне сказали, что она слишком сильно обгорела. – В глазах у нее защипало, и она быстро заморгала, чтобы прогнать набежавшие слезы. – Мама ее видела.

– Вы доверяете матери? – Тон его был нежным, и таким же нежным было выражение его красивого лица.

– В определенной степени. – Как Линетт не старалась, слезы все же полились из глаз. Она смахнула их тыльной стороной ладони. – Но я многого не знаю. И она мне многое не говорит. Не говорит, например, почему она боится Парижа.

– Боится? – Теперь Куинн был весь собран и насторожен.

– Мы остановились у Соланж. Никто не знает, где мы. Мне никому не велено открывать свое имя…

– Линетт, – пробормотал он, заключая ее в теплые объятия, – вы знали, что я был английским шпионом, и тем не менее открылись мне. Я не знаю, что мне делать поцеловать вас за это или трясти до тех пор, пока к вам не вернется рассудок.

Линетт шмыгнула носом.

– Я предпочла бы первое.

Саймон рассмеялся и прижался щекой к ее виску. Она прижалась к нему, находя успокоение в его участии.

– Вчера ночью, – прошептала Линетт, беря его за талию, – Соланж заметила наш взаимный интерес и упомянула об этом матери. Мать возмутилась.

– Мудрая женщина.

– И на это Соланж сказала: «Сдается, у дочери такой же вкус в отношении мужчин, как и у матери».

Линетт не видела его лица, но она знала, что он хмурится.

– Вы знаете, что это означает? – спросил он.

– Нет. И многое из того, что при мне говорится, я тоже не понимаю. – Она отстранилась и посмотрела ему в глаза. – Что, если эта женщина моя сестра? Или, хуже того, что, если она повстречалась с моей сестрой, заметила сходство и присвоила себе ее личность?

– Линетт…

– Я не могу этого объяснить, – выпалила она скороговоркой, пока у нее не иссякло мужество, – но я все еще чувствую с ней связь вот здесь. – Она приложила руку к сердцу. – Эта связь все такая же крепкая и сильная. Отчего она все еще там, если Лизетт умерла?

Саймон устало вздохнул и провел по ее лицу кончиками пальцев. Затем прикоснулся губами к ее разгоряченному лбу.

– Боюсь, что в своей скорби вы придумали надежду, когда таковой уже нет.

– Тогда упокойте мою надежду с миром, – взмолилась она.

Саймон запрокинул голову и смотрел в потолок, словно просил помощи свыше. Сердце его билось под ее ладонью ровно и сильно. Впервые со дня смерти Лизетт Линетт чувствовала, что у нее появилась цель в жизни, и Саймон давал ей поддержку для того, чтобы этой цели достичь.

– Как вы меня нашли? – спросил он, опустив голову и взглянув ей в глаза.

– Подслушала. – Линетт улыбнулась. – Я думаю, вы нравитесь Соланж. Она в подробностях описала ваш дом моей матери. Она очень лестно отзывалась о вашем вкусе и состоянии.

Внезапно в нем произошла перемена, которую она ощутила физически. Он принял решение.

– Отныне и впредь, – сказал он, – я требую, чтобы вы следовали наставлением вашей матери и держались подальше от шумных сборищ. Никаких больше балов. Никаких выходов в свет. – Он взял ее лицо в ладони и нежным прикосновением смягчил суровость приговора. – Каковы бы ни были причины, заставляющие вашу семью сохранять осторожность, вы можете еще больше усугубить ситуацию, если вас увидит Лизетт Руссо или кто-то, на кого она работает. Этого нельзя допустить, Линетт Вы доверяли мне, когда пришли в мой дом. И я хочу, чтобы вы продолжали мне доверять и после того, как вы покинете мой дом.

– Кто она?

– Она наемный убийца. И я не уверен в том, что убийство – самое тяжкое из ее преступлений.

– Боже мой… – Линетт затрясло. Она похолодела изнутри, холод пробился наружу, и тело ее покрылось мурашками. Она поднесла руку к его лицу, провела по его красивым губам. – Я благодарна вам за то, что указали мне путь.

Он давал ей силы и уверенность. Впервые за два года она снова стала собой. И этот драгоценный дар она получила от Саймона.

– Колдунья, – прошептал он. Глаза его потемнели от страсти. – Лучше бы мы никогда не встречались. Ничего хорошего из этого не получится. Если я и могу повести вас, то эта тропинка приведет вас прямиком в ад.

Глава 10

Саймон разыскал Ричарда Бекинга уже ближе к полуночи в таверне на окраине города. На коленях у него сидела грудастая служанка, а пьяный француз распевал песни. Ричард поприветствовал Саймона улыбкой и взмахом руки.

– Привет, Ричард, – сказал Саймон, пододвигая к столу единственный свободный стул. Посмотрев на сиденье, он приподнял бровь, после чего вытащил носовой платок и постелил на стул, прежде чем сесть.