Сильвия Дэй - Не искушай меня

Все смешалось у нее в голове. Каждый оказывался не тем, за кого себя выдавал.

– В данный момент из нас двоих я сильнее, – сказала Линетт, грациозно поведя плечом. – Я больше готова к тому, чтобы иметь с вами дело.

Губы де Гренье сложились в глумливую усмешку. Маргарита была раздавлена осознанием того, что отдала себя человеку, который не испытывал к ней ничего, кроме ненависти, и не желал ей ничего, кроме зла.

– Не будь столь самонадеянной, малышка. Куинн уже мертв, и твоя сестрица тоже. Скоро вы все встретитесь в аду.

Маргарита всхлипнула и потянулась рукой к Филиппу. Сердце ее исходило болью от страха и горя. Что может быть больнее, чем, едва воссоединившись с самыми близкими и дорогими людьми, разом потерять всех?

– Я встал из могилы, – с сильным ирландским акцентом произнес голос за спиной у виконта.

Де Гренье взвыл как раненый зверь. Маргарита с ужасом смотрела, как острие короткой шпаги вылезает из правого плеча виконта с душераздирающей медлительностью. Де Гренье упал на колени, Сен-Мартен ногой выбил пистолет из его руки, и тот со стуком отлетел на несколько футов в сторону. В дверях показался Куинн, и в руках у него была шпага, с которой стекала ярко-алая кровь.

Линетт схватила Маргариту и оттащила в сторону.

Рыча от боли и ярости, де Гренье поднялся на ноги и свалил Сен-Мартена на пол. Куинн бросился к Линетт и Маргарите.

Но Маргарита решила, что с нее хватит. Вдохнув поглубже для храбрости, она метнулась к валявшемуся на полу пистолету. Де Гренье схватил ее за лодыжку, и Маргарита, потеряв равновесие, тяжело рухнула на пол.

Пиная ногами виконта, она пыталась ползти, скользя по полу влажными от пота ладонями, тянулась за пистолетом. Теперь никто не причинит вреда ее детям. Покуда в ее теле еще теплится жизнь, она этого не допустит.

И вот, наконец, пистолет оказался у нее в руке. Пальцы судорожно сжались. Маргарита перекатилась на спину, ища глазами де Гренье. Он поднялся на колени и занес над распростертым на полу Сен-Мартеном кинжал.

– Нет!

Крик Линетт, отражаясь от стен, прокатился по комнате. И этот крик придал Маргарите мужества сделать то, что она должна была сделать.

Сен-Мартен приподнялся на локтях, отполз, опираясь на предплечья, и изо всех сил ударил де Гренье ногой в лицо, расквасив его благородный орлиный нос. И в тот же момент раздался выстрел – как гром среди ясного неба.

Четыре недели спустя

Саймон спрыгнул с подножки кареты и взлетел по ступеням к парадному подъезду дома Маргариты Байо. Погода радовала – после утреннего дождика, освежившего воздух, ярко светило солнышко. Отсюда дом выглядел приветливым и веселым, ярко-красные цветы, в изобилии росшие в каменных вазах по обе стороны от дверей, придавали ему особенно нарядный вид.

Дверь открылась еще до того, как он успел постучать. На пороге стояла прелестная Линетт.

– Добрый день, мадемуазель Руссо, – поприветствовал он свою возлюбленную, почтительно сняв перед ней шляпу и отвесив низкий поклон.

– Вы опаздываете, мистер Куинн, – сурово отчитала его Линетт.

– Нет, вовсе нет, – возразил он, доставая из кармана часы. – Сейчас ровно час дня. Я всегда прихожу с визитом в это время.

– Неправда, почти пять минут второго. – Она подхватила его под руку и, потащила за собой в холл, прикрыв за ними дверь.

Взяв у Саймона шляпу, Линетт небрежно швырнула ее на вешалку. Шляпа угодила ровно в цель и, покачавшись, замерла на крючке.

– Отличный бросок, – похвалил Линетт Куинн, с любовью глядя в ее выразительное, с живой мимикой лицо.

– Не пытайтесь поменять тему.

– А вы опять злитесь на меня. – Он улыбнулся. – Соскучилась по мне, тиаска?

– Ты знаешь, что я соскучилась, – проворчала Линетт, провожая его в гостиную первого этажа. – Я думала, ты не придешь.

– Ничто не может помешать мне прийти к тебе, – пробормотал Саймон.

Ему не терпелось к ней прикоснуться.

Недели воздержания сказывались на нем, но он был полон решимости ухаживать за ней как полагается. Линетт и Лизетт решили взять фамилию Сен-Мартена. Носить фамилию злодея де Гренье, после того как все раскрылось, они не пожелали. То был мужественный шаг – ведь, во всеуслышание, заявив о своем незаконном происхождении, девушки разрушили свои шансы удачно выйти замуж. Саймон как мог, постарался Линетт поддержать. Для него она нисколько не упала в цене от того, что утратила шанс стать виконтессой, и он хотел, чтобы и она, и остальные видели, с каким почтением он к ней относится. Именно поэтому Саймон решил, что будет ухаживать за ней с еще большей щепетильностью и церемонностью, чем, если бы он, безродный ирландец, пытался добиться руки и сердца французской аристократки.

– Я начинаю думать, что ты влюбился в меня, Саймон, – промурлыкала Линетт, но улыбка у нее была лукавая и не лишенная женской гордыни.

– Может, и так, – согласился он и пожал ее руку.

Линетт была такой храброй. Он восхищался ею в той же мере, в какой желал. Она не хотела верить, что человек, которого она считала отцом, способен на такое злодейство, но нашла в себе силы поверить Саймону и продемонстрировала ему свою веру в него и свое мужество, согласившись сыграть ту роль, которую он отвел ей в задуманном спектакле. И только очень храбрая девушка смогла бы, не закрывая глаза на темные стороны его характера, принять его и полюбить таким, каким он был.

Жить с ним ей будет непросто. В нем не было лоска, присущего тем, кого с рождения окружала роскошь. Детство и отрочество он провел на улице, выживая за счет кулаков и смекалки, и не любил оставаться в долгу у обидчика. Закон улицы, где правит тот, кто сильнее, он впитал с молоком матери. И поэтому направлять его жизнь и быть ему верной подругой могла лишь женщина исключительная. Какое чудо, что он нашёл Линетт, воспитанную в богатстве и неге, но при этом сильную, нежную и страстную.

За четыре прошедшие недели Саймон показал ей себя с разных сторон: и с лучшей, и с худшей. Он взял себе за правило навещать ее ежедневно, будь он в хорошем настроении или в плохом. Он решил устроить испытание и себе, и своим чувствам, и ее чувствам к нему. Иногда тоска по ней, неутоленное желание делали его резким, но она принимала его любого и при этом не превозмогала себя. Она тоже продемонстрировала ему разные грани своего характера. Она бывала и жизнерадостной, и ласковой, и вздорной, ворчливой тоже. И он понял, что предпочитает быть рядом с Линетт, даже когда та ворчит и злится, чем с любой другой женщиной, как бы она к нему ни ластилась.

Он был влюблен и этому рад.

Они вошли в гостиную, и Саймон увидел там Лизетт и мистера Джеймса. Они вдвоем сидели на подоконнике и читали одну книгу на двоих. Виконтесса сидела на кушетке с каким-то шитьем, а маркиз де Сен-Мартен работал с бумагами за маленьким секретером.

– Видишь? – прошептала Линетт. – Сен-Мартен и мистер Джеймс уже здесь.

Саймон снова вытащил часы и, скривившись, взглянул на циферблат.

– Похоже, придется купить новые, – сказал он.

– Лучше купи кольцо.

Их взгляды встретились, и Саймон ей подмигнул.

– Мистер Куинн, – подозвал его маркиз, – подойдите сюда, если вам нетрудно.

– Вы не погуляете со мной сегодня в саду? – спросила Линетт.

– С вами я готов гулять где угодно.

Улыбка ее согрела Саймона. С ней он чувствовал себя дома; в ней был его дом, тот, который он искал всю жизнь. Всю жизнь он был слугой кого-то или чего-то, и после целой жизни одиночества в пустыне его существования, наконец, появился оазис.

– Я сбегаю за шалью, пока ты будешь говорить с маркизом. – Линетт выпорхнула из комнаты в бело-зеленом вихре пышных юбок.

Саймон подошел к секретеру:

– Добрый день, милорд.

– И вам день добрый. – Сен-Мартен кивнул на стопку документов, лежащих перед ним.

– Это те бумаги, что были у горничной?

– Да. Бедняга Сели. Я и представить не могу, в каком аду она жила все эти годы. Покончить жизнь самоубийством… – Он покачал головой. – Жаль, что она не знала, что мы не станем ее ни за что винить.

– Вы нашли в этих бумагах что-нибудь, что раскрывало бы мотивы де Гренье?

Маркиз вздохнул и сел.

– Да. В моей жизни была одна женщина. Роман с ней был коротким и не сказать, чтобы незабываемым, если бы не ее реакция на наше расставание. Она впала в уныние, плакала на ступенях моего дома и закатывала истерики всякий раз, как наши пути пересекались.

– Кажется, я слышал об этом, – сказал Саймон с сочувствием.

– Люди до сих пор об этом говорят. Мы оба оказались в крайне неприятном положении. В то время я еще не успел встретить Маргариту и поэтому не мог понять, с чего та женщина так расчувствовалась. Я не понимал, что любовь – это наваждение. – Маркиз потер затылок. – Увы, я не прошел испытания ее любовью, и ее родственники отправили ее подальше в провинцию, чтобы избежать дальнейшего позора для нас обоих.

– Де Гренье ее знал?

– Очевидно, он любил ее. Она была его дальней родственницей, и он рассчитывал жениться на ней. Вскоре после высылки из Парижа она покончила с собой. В ее смерти он винил меня. Возможно, по праву.

Саймон положил руку на плечо маркиза:

– Если даже ваш роман ускорил ее болезнь и сделал эту болезнь явной для всех, думаю, она все равно закончила бы свои дни в Бедламе. Судя по поступкам де Гренье, безумие у них в роду.

– Если бы все было так просто. – Маркиз похлопал Саймона по руке, совсем как отец сына. Саймон был глубоко тронут этим неожиданным проявлением привязанности. – Маргарита до сих пор не оправилась оттого, что сама лишила де Гренье жизни. По ночам ей снятся кошмары, как, впрочем, и Лизетт. Мои дочери выросли без меня. Они вот-вот выйдут замуж. – Сен-Мартен приподнял бровь. – Они ведь уже невесты, не так ли?

Саймон со смехом сделал шаг назад.

– Я не могу ручаться за обеих, лишь за одну из них.

– Над чем вы смеетесь, мистер Куинн? – спросила Линетт. Она протянула ему руку, и Саймон поднес ее к губам.

– Так просто, – уклончиво ответил он и, взяв ее под руку, предложил: – Пройдемся?

– Я не против.

Он вышли из гостиной и по галерее направились к двери, ведущей в сад. И как только оказались в сени деревьев. Саймон сгреб Линетт в объятия, вдыхая аромат умытого дождиком воздуха и искушающего аромата ее духов.

– Ты знаешь, – пробормотала Линетт, нежно улыбаясь, – когда я впервые тебя увидела, любуясь тобой, подумала, что такого красавца невозможно приручить.

– Приручить? – Саймон приподнял брови. – Не уверен, что мне нравится, как это слово звучит.

– В самом деле? Разве у вас по отношению ко мне не самые честные намерения, мистер Куинн?

– Вот как! Уже «мистер Куинн». – Он зашел за высокую живую изгородь и увлек Линетт за собой.

Взяв в ладони ее лицо, он поцеловал ее, лишь самую малость, выпустив пар своего к ней ненасытного желания.

Он ласкал ее губы языком, покусывал их, дразнил, и слух ему ласкали ее короткие жаркие стоны, мольбы дать ей больше, чем он мог дать ей здесь. Язык его проник глубоко в недра ее рта, он пил ее сладость, он наслаждался ее вкусом.

– Я не понравлюсь тебе ручной, тиаска.

– Позволь мне прийти к тебе сегодня ночью, – прошептала она, запрокинув голову и закрыв глаза.

– Не искушай меня, – прошептал он.

– Саймон. – Она в изнеможении засмеялась и открыла глаза, – Ты доведешь меня до безумия. Ты хоть представляешь себе, какие сны мне снятся о тебе? Как мне тебя недостает? Иногда мне снятся очень распутные сны. Я чувствую твои руки на моей коже, твои губы на моей груди, как твое тело накрывает мое…

– Черт! Проклятие! – Куинн привлек Линетт к себе, прижался бедрами к ее пышным юбкам. Там, под бриджами, он был тверд как камень и пульсировал. – Ты и святого доведешь до греха.

– В дальнем углу сада есть беседка, – торопливо предложила Линетт, облизывая припухшие от поцелуев губы.

– Черт бы тебя побрал, я пытаюсь ухаживать за тобой как положено.

– Кажется, поздновато это делать, если учесть, что ты уже был во мне. – Она дрожала, прижимаясь к нему. – Иногда я чувствую тебя, как ты входишь в меня. Толчками… Глубоко-глубоко…

Саймон застонал и снова ее поцеловал, благодарный ей за ее страстность и за ту свободу, с которой она отдалась ему. Она не сдерживала своих порывов, не играла в стыдливость, она доверяла ему безраздельно, и так было с самого начала.

– Чего ты ждешь? – спросила она, едва дыша.

– Я хочу дать тебе время, – сказал он хрипло, заправляя золотистый завиток ей за ухо. – Я хочу, чтобы ты была уверена в том, что я – то, что тебе нужно.

Линетт подняла брови:

– А что, если я найду кого-то другого? Ты меня отпустишь?

Саймон непроизвольно крепче сжал ее в объятиях, возможно, даже причинив ей боль – она была такая нежная на ощупь. Ему стоило больших усилий ее отпустить.