Андрей смотрел на Кольку, в затуманенном болью и усталостью сознании стали появляться смутные воспоминания:

— Ты тот парень, что влез к нам в дом…

— Я — Колька, я служу у Юлии Григорьевны, я не вор, я письмо вам должен был передать! Только письмо передать!

— Да, Юлия говорила… я помню…

— Письмо отобрали в участке.

— Это плохо, если в нем то, о чем я догадываюсь, и оно попадет в чужие руки — будет большая беда.

— Эх, — Колька вздохнул и виновато скукожился в углу. — тюха я тюха! Подвел Юлию Григорьевну. А ведь она такая…

Он заметил, что Истомин смотрит и слушает с большим интересом.

— А ты давно свою хозяйку знаешь?

— Она меня с детства пригрела, работу мне дала. С барином, царство ему небесное — лютой смертью погиб — всегда обо мне, точно о родном заботились.

— А что барин хороший был?

— Барин был добрый, Юлию Григорьевну любил без памяти.

— А она его?

— Ну, — Колька замялся, — наверное, — она ж за него замуж вышла.

— Да… Ну это еще не показатель…Как же нам теперь с тобой быть?

— А вы барин бумагу напишите, Христом молю, напишите, что не вините меня ни в чем, вот меня и отпустят.

— Э, парень, я бы и рад, да теперь, как видишь я сам как ты, а заявление на тебя жена моя писала. А она сейчас очень больна, да и здорова была бы — не стала бы таких бумаг писать…

— Да, дела… Ну, авось, Юля Григорьевна хватится, выручит как-нибудь.

Истомин лег на матрац и закрыл глаза. Плечо под повязкой разрывалось от боли. Глаза слипались, все тело ломило от усталости. Завтра… все, наверное, решится завтра. Натали придет в себя, все расскажет и его отпустят. Скорей бы завтра.

* * *

Юлия стояла у дверей тюрьмы. Было страшно, но она постучалась в окошко надзирателя на проходной:

— Любезный, мне к начальнику тюрьмы.

— Пропуск.

— А… Какой пропуск, у меня нет никакого пропуска.

— Не положено!

— Погоди, да объясни ты толком, — она протянула в окошко монету, — какой нужен пропуск.

— Я говорю, если вы заключенного повидать, или там передачу принесли, вам нужен пропуск от следователя.

— Да я же тебе толкую, я к начальнику тюрьмы, Василию Семеновичу. Я дочь его друга, по личному вопросу.

— Ну, тогда понятно. Подождите, доложусь, барыня.

Через полчаса металлическая дверь в одной из створок огромных тяжелых тюремных ворот приоткрылась, и её провели во двор. Охранник показал ей на деревянное здание:

— Вам на второй этаж, там кабинет начальника.

Юлия взлетела по деревянным ступенькам. Служащий канцелярии при начальнике вежливо кивнул, приглашая её пройти. Семенов сидел в деревянном кресле, просматривая бумаги, увидев Юлию, он встал, и, поклонившись, пригласил её присесть:

— Чем могу вам помочь, Юлия Григорьевна? Почему сами, где папенька? От лица моей семьи позвольте выразить вам восхищение вчерашним маскарадом.

— Василий Семенович, папенька уже, наверное, покидает банк и направляется на вокзал. Вечерним поездом он выезжает в Оренбург. Сами понимаете надо завершить дела. Я вынуждена сама решать возникшие проблемы.

— Помилуйте, прелестное создание, да какие же проблемы у вас с моим ведомством.

— Мальчик, наш слуга, он арестован по чудовищной ошибке и находится у вас, здесь, можете вы отпустить его под залог, или еще под какие-нибудь гарантии?

— Юлия Григорьевна, помилуйте, если заключенный до суда помещен под стражу никто и ничто не может облегчить его участь. Если он невиновен, не вам мне рассказывать, — в суде деньги во многом решают все. Но только в суде. А отпустить подследственного — помилуйте, я сам окажусь на его месте.

— Я понимаю. Но увидеть, хотя бы видеть его я могу?! Ведь вы здесь самый главный.

— Боюсь, что никак не смогу вам помочь. Все выводы и свидания заключенных строго фиксируются в специальном журнале. Количество записей должно строго совпадать с количеством выписанных разрешений, я с радостью разрешил бы вам свидание, но в данный момент у нас работает ревизор из Петербурга. Я никак не могу. Поверьте, хотел бы всей душой, но не могу.

— Простите, Василий Семенович.

Юлия вышла со слезами на глазах. Не вышло. Надо искать следователя, надо придумать, как выручить Кольку. И как хочется увидеть Андрея! Что же делать.

Неожиданно мысль дикая и неординарная пришла ей в голову. Подойдя к надзирателю на входе, она спросила:

— А где тюремный госпиталь?

— Он, барыня, на закрытой территории, вам туда нельзя.

— А начальник госпиталя — он здесь?

— Вон в коляску садятся, после ночного дежурства никак не отдыхали, — опять до вечера в трудах, наконец домой едут.

Юлия обернулась: Илья садился в коляску и железные ворота начинали медленно открываться, чтобы выпустить её. Юлия кинулась к нему.

— Илья! Илья Иванович! Подождите!

Юсупов обернулся, не веря своим ушам, — Юлия! В двух шагах от его коляски стояла Юлия. Взволнованная, бледная, запыхавшаяся, она вскочила к нему в коляску. Он взял её холодные пальцы в свои руки.

— Юленька, что случилось? Я сегодня вечером собирался нанести вам визит, а тут такой сюрприз!

— Илья! Возьми меня к себе работать!

— Юленька… что за капризы! — Илья недоверчиво потряс головой, как будто хотел освободиться от дурного сна. — ты бредишь! Как работать! Кем?!

— Илья, я все хорошо обдумала, я хочу работать с тобой.

— Юленька, я не работаю — я служу, это государева служба, я офицер, хоть и доктор, но офицер. Здесь женщины не работают!

— Но ведь заключенные женщины тоже есть. И женщины надзиратели… Почему в госпитале не может быть женщин.

— Юленька, у нас всего одна камера для больных женщин, там чахотка, иногда бывает тиф. Там работает старенькая дама, она ухаживает за этими больными. Я даже не представляю как…

— Мне очень нужно…

— Зачем? Ты можешь сказать зачем?

— Не могу. Просто верь мне. Просто возьми меня к себе!

Юсупов не мог смотреть в эти полные отчаяния глаза. Что она скрывает? Зачем рвется сюда. Она не скажет. Если он ей не поможет она может сделать какую-нибудь глупость. Остается только одно — сделать так, чтобы она отказалась сама.

— Ну хорошо, допустим я смогу тебе помочь, скажи, ты боишься крови?

— Нет, не моргнув глазом, солгала Юлия, — ни капельки!

— Отлично, тогда завтра начинаешь помогать мне на операциях.

— На операциях… — Юлия опешила, — а…

— К сожалению, по-другому я не могу тебе помочь. Ты хочешь работать со мной. Я оперирую каждый день, буду учить тебя всему, что знаю сам.

Придется делать перевязки, вскрывать гнойники. Обрабатывать струпья. Кровь, грязь, дурной запах. Подумай. Это не для женщины, не для такой, как ты.

Юлия задохнулась от возмущения:

— Значит, ты считаешь меня избалованной маминой дочкой, которой романтики захотелось! Постой же, я тебе докажу!

Юсупов усмехнулся. До первой настоящей операции. Она и недели не протянет

— Но я не бескорыстный помощник, — он смотрел в её глаза, и она тонула в их глубине. Какой он все-таки необыкновенный. Красивый, сильный и такой волнующий. Она словно зачарованная не могла оторвать взгляд, — он продолжал:

— Я потребую вознаграждение!

— Какое?

— Позвольте пригласить вас на ужин, милое создание.

— Маменька ждет меня к ужину. А поедем к нам, маменька будет в восторге!

— Не могу вам отказать. Выходит — напросился! Только сначала я должен заехать домой и привести себя в порядок. Ведь ты не испугаешься зайти ко мне на несколько минут.

— у меня такая безупречная репутация, что не мешало бы её слегка испортить.

Юлия торжествовала. Уже завтра она, возможно, увидит Кольку, и сможет хоть как-то ему помочь. Андрей… может ей удастся увидеть Андрея. Нянька Марья сказала, что он ранен. Скорее всего, он в госпитале. Он наверняка в госпитале. Сердце забилось от посетившей её догадки. Она наверняка сможет увидеть Истомина.

— Илья. Я хочу, чтобы ты знал — я тебе очень, очень благодарна. Я не знаю, что бы я без тебя делала.

Юсупов махнул извозчику, и коляска тронулась. Он смотрел на Юлию и понимал: он влюбляется. Влюбляется в это загадочное, своевольное, и обаятельное создание. Он помнил её рассказ вечером на празднике и понимал — добиться взаимности непросто — почти невозможно. Но так же он понимал, что не отступит. Столько лет одиночества, случайных редких связей, сердце, словно умершее после давнего предательства, вдруг встрепенулось и подало признаки жизни. Юлия подкупала его своей искренностью, ему нравились её манеры, её голос, она вся, от макушки до пят, была словно создана для него. Он понимал, что если завоюет это сердечко, то это будет самый дорогой подарок от господа бога за всю его жизнь. Он поцеловал её руку, обнял за плечи и прошептал ей в висок:

— Я не допущу, чтобы ты когда-нибудь, что-нибудь без меня делала, особенно, когда в твоих глазах пляшут такие чертики. Я лучше присмотрю за тобой.

* * *

Апрельское утро разбудило Илью пением птиц и яркими лучами солнца. Он быстро сел на постели. Который час?

Он давно не спал так спокойно и безмятежно как сегодня ночью. Юлия вчера была здесь. Хорошо, что горничная, приходящая три раза в неделю в его меблированные комнаты, как раз сделала уборку, и всё было на своих местах. Юлия была удивлена, что он снимает этаж в особняке гостиницы на Гимназической, а не живет в своем собственном доме.

Было трудно подобрать слова и объяснить причины. Не мог же он рассказать, что возвращаться в родительское гнездо в Санкт-Петербурге у него не было желания. После блестящей карьеры ассистента придворного хирурга, неожиданного, подлого, скандального бегства его бывшей супруги с адъютантом его величества, после боли от предательства и насмешек при дворе, он сам просил назначения на Кавказ. Не без слезных просьб его матушки, государь отклонил его прошение, назначив его в Екатеринодар начальником тюремного госпиталя. Илья надеялся, что год-два прослужив в этой должности, он все-таки добьется направления в зону военных действий. Но годы шли, а прошения его оставались без удовлетворения.

Как мог объяснить он ей, что взрослый, сильный мужчина, офицер, человек, ежедневно глядящий в глаза смерти, рискующий подхватить опасное заболевание, смертельно боится обрастать имуществом, создавать семью, заводить детей.

Ни одна особа за прошедшие восемь лет не смогла растопить его сердца, заставить его полюбить, или хотя бы просто понравиться. Почему-то женщины, встречавшиеся на его пути, напоминали ему бывшую супругу, своей ветреностью, любовью к роскоши, традиционностью и предсказуемостью. Дни и ночи проводя в госпитале, пытался он заглушить тоску, гнетущую его непрестанно. Работа заменяла ему дом, жену, детей, она была местом, где он был нужен постоянно, без него не решался ни один вопрос. Он оттаял в один миг, как-то неожиданно для себя самого, обнажив всю душу свою и загоревшись желанием завоевать любовь Юлии. Почему-то именно она смогла расположить его к себе своей искренностью и внутренней красотой. Каминные часы пробили ровно семь утра. Илья наскоро привел себя в порядок и, выскочив на улицу, кликнул извозчика. Через час езды по узким улочкам он был уже в Красном Куту. Тюрьма высилась над окраиной города округлой огромной серой скалой с нелепыми зелеными воротами. Под ними, словно маленький воробышек, стояла Юлия. Илья спрыгнул с коляски и подошел к ней:

— Не передумала? Я повторяю, это не для женских глаз!

— Мог бы и не опаздывать, — Юлия сердито надула губы, — тоже мне, начальник госпиталя!

— Прости, я сегодня первый раз за столько лет проспал. Но это все твоя маменька виновата! Это её индейка с трюфелями …

— Усыпила тебя почти до смерти, — расхохоталась Юлия. — Ни за что не поверю!

— Мне, правда, было вчера очень приятно провести с Вами целый вечер, а маменька у тебя просто сокровище — такая же искренняя как ты, да еще и хозяйка превосходная.

— Ну! Ты еще не пробовал оленину под брусничным соусом, которую я готовлю как никто. Жалко, что здесь нет оленей и брусники.

— Сейчас начнется смена караульных, пойдем, — мне нужно выписать для тебя пропуск.

Дверь в воротах тюрьмы открылась, и Илья провел Юлию во двор. Еще один высокий металлический забор отделял общее здание, где находилось начальство и канцелярия, от внутреннего корпуса. Илья зашел в здание канцелярии и через полчаса вышел оттуда, неся в руках небольшой плотный конверт.

— Вот, в этом конверте пропуск на закрытую территорию. Всегда бери его с собой, в обмен на него охранник выдаст тебе связку ключей от внутренних замков и переходов, а когда будешь уходить — сдай ключи назад, обменяв их на пропуск.