— Понятно, — Юлия кивнула, — ну веди меня, показывай своё хозяйство.

Юлия прошла за заветный металлический забор. Её взгляду открылась широкая площадка. Огромное трехэтажное каменное здание Екатерининской постройки внушало одновременно и страх и благоговение. Сквозь зарешеченные окна послышался свист и улюлюканье.

— Привыкай! — Илья повернулся к ней и подмигнул, — они здесь годами не видят женщин, поэтому так себя ведут. Здесь никто не будет церемониться. Запомни! Госпиталь расположен на первом этаже. Везде охрана, у тебя ключи, которые открывают и закрывают вот эти — он указал пальцем, — внутренние решетки. Каждый раз, когда ты откроешь её и пройдешь, ты обязательно должна закрыть её за собой — иногда это спасает жизнь. Контингент здесь разный, от бандитов до просто несчастных, укравших хлеб для своих детей или арестованных по ложному обвинению. В любом случае ты не должна разговаривать ни с кем из них. Но это все так, на всякий случай. Госпиталь — отдельная история и ты не будешь покидать его стен с утра до вечера, а если и придется только под охраной, либо вместе со мной.


Юлия вошла под своды тюрьмы. Смрад ударил ей в нос, она закашлялась. Глазам предстал серый каменный коридор, невероятной длинны, с дверями из тяжелого дерева, обитыми кованым железом, по обеим его сторонам, тяжелый черный свод над головой. Всё это вызвало практически панику в её душе. Может вернуться, отказаться от этой идеи. Верно говорила её маменька — не место барышне за операционным столом, тем более за тюремным. Полночи она плакала и просила Юлию отказаться от этой глупой мысли, сетовала, что Юлия обманщица — обещала отцу слушаться, а сама! Только отец за порог, как невесть что она творит!

Ну не для того же она ни свет ни заря взламывала перочинным ножом замок на дверях своей комнаты, которым маменька наивно пыталась запереть её, удержав от неверного шага. Не для того тряслась в коляске по сырому утреннему Екатеринодару и стояла полчаса под воротами тюрьмы в ожидании Ильи, чтобы сейчас трусливо сбежать прочь.


Илья открыл боковую дверь и провел туда Юлию. Коридор поменьше, освещенный яркими лампами, беленый потолок, камеры, похожие на больничные палаты с двух сторон продола. Запах карболки и чего-то еще, сладковато-приторного, отвратительного. У Юлии сильно закружилась голова, стена пошла куда-то в сторону, она падала. Илья подхватил её за таллию и с улыбкой спросил:

— Ну что, на воздух? Домой?

Он смеялся над ней! Этого она выдержать не могла. Она встала ровно, и с укоризной посмотрев на Илью процедила:

— Ну уж нет! Что нужно делать?

С огорчением вздохнув Илья заметил:

— Да, Юлия Григорьевна, а ты так просто не сдаешься. Ну что ж приступим. С утра осмотр больных. Затем операции и перевязки, а вечером прием заключенных по заявлениям — может, кому-то нужна будет срочная помощь. И так каждый день. Мне нужна будет твоя помощь в ведении записей, ну и в перевязочной, естественно. Одно условие — перед входом в палату с чахоткой и другой инфекцией мы надеваем вот это — он протянул ей повязку из плотной ткани. И помни — ни при каких обстоятельствах её не снимай, это крайне опасно. Здесь может быть открытая форма чахотки, тиф, да и вообще всё, что угодно. И еще, в случае опасной инфекции тебе придется пересидеть время карантина дома. Это мои условия и они не обсуждаются.

— Я поняла. Начнем?! — ей не терпелось найти Андрея и переброситься с ним хотя бы парой слов. Просто его увидеть хотя бы на мгновение. Знать что он жив и ему ничего не угрожает. Боль и обида от его слов на маскараде отошли куда-то на второй план. Она переоделась в рабочее платье в маленькой каморке при кабинете и вошла в первую камеру. Смрад и запах лекарств здесь был сильнее. Она вглядывалась в лица заключенных и послушно записывала за Ильёй все, что он ей диктовал. Палата за палатой — Андрея нигде не было. Она была в отчаянии. Когда обход закончился, на её лице было явно написано разочарование. Илья торжествовал. Еще полдня и завтра она останется дома. Ей явно не захочется больше романтики, и он будет за неё спокоен.

Он начал работу в операционной, то и дело поглядывая на Юлию. До чего все-таки искреннее существо. Искреннее, но интеллигентное — видно как ей неприятно, как тяжело, но она крепится изо всех сил, — не хочет обидеть даже последнего жулика.

Юлия едва держалась на ногах, вид открытых язв, ушибов, открытых переломов, вскрытые нарывы, — казалось, Илья расстарался, как мог, чтобы у неё возникло желание бежать оттуда как можно скорее. Она не чувствовала ног под собой, когда Илья усадил её в коляску в конце дня. Голова кружилась от свежего воздуха.

— Юленька, — Илья сел рядом и обнял её за плечи, — Теперь ты понимаешь, что это тяжелая ноша, которая под силу не каждому. Я должен тебе признаться, он прикоснулся ладонью к её щеке, — я сомневался в тебе, я никогда бы не подумал, что изнеженная барышня из богатой семьи выдержит со мной полный день. Ты выдержала. Я склоняю перед тобой колени. Ты доказала и мне и самой себе и всем вокруг, что ты сильный, очень сильный человек, но я прошу тебя, на этом хватит! Давай остановимся, ты увидела все что хотела. Прошу, не надо больше этого героизма, ты ведь не маленькая, понимаешь всю опасность этой затеи.

Коляска тронулась, Юлия постепенно приходила в себя после тяжелого дня. Илья смотрел на неё, точно любуясь. Она взяла его под руку:

— Я могу тебе сказать только то же самое что и вчера — я тебе очень благодарна, и, если не прогонишь, я завтра все же приду на работу.

В его глазах она видела отчаяние и восхищение одновременно. Ничто не могло заставить её свернуть с намеченного пути. Коляска подъехала к воротам особняка Деменевых. Маменька, как заправский генерал, уперев руки в бока, встречала их чернее тучи.

— Госпожа Деменева, клянусь, — Илья спрыгнул на землю и поцеловал маменьке руку, — клянусь всем святым, я сделал все что мог, чтобы отговорить Юлию Григорьевну. Я сделал все, чтобы вызвать отвращение к своей работе.

— Боюсь, Илья Иванович, чтобы вызвать у неё к чему-то отвращение нужно ей это дать в полном объеме и без ограничений, чтобы у неё оскомина от этого началась.


Маменька достала из-за фартука полотенце и кинулась за Юлией, побежавшей от неё с хохотом вокруг коляски. Возница во все глаза смотрел на происходящее. Маменька пыталась поймать Юлию и причитала:

— Замок-то зачем сломала, негодница, вот я тебе! Английский, с механизмом, папенька твой еще в прошлую поездку привез — целое состояние стоит, вредительница…

— Замок! — Илья хохотал, — прошу вас, только не это, Юлия Григорьевна, вы умеете взламывать замки!

— Да, сударь, Юлия спряталась за спину Ильи, — перочинным ножом. Имейте в виду, если вам понадобится. Маменька! Но ведь это лучше, чем если бы я записалась в кружок революционеров.

Маменька не рассчитав направления целясь в Юлию, попала полотенцем в Илью. Охнув она кинулась извиняться:

— простите Христа ради, Илья Иванович, хотя за помощь ей надо мсье и вам трепку задать. Не помешает.

— Да вы мадам грозны. Я всецело в вашем распоряжении, только помилуйте дочь свою неразумную. Уверяю — ей скоро наскучит эта идея и она вернется к обычной жизни.

— Ваши слова да в уши господа! Ну да что там, прошу к столу, намаялись небось.

* * *

Вторую неделю Юлия каждый день к восьми часам утра приезжала в тюремный госпиталь. Нянька Марья не могла ей рассказать ничего нового, так как отец Натали забрал дочь домой, а всем остальным, включая семью Истомина, не было известно о нем ничего, кроме того, что она уже и так знала. Она очень старалась помогать Илье, которому, она видела, — она безумно нравилась, однако думать сейчас о романе с ним она не могла, нужно было помочь Кольке и Андрею. Её очень тянуло к Юсупову, несколько раз, провожая её домой, он пытался поцеловать её, но она находила неожиданный предлог и сбегала, дразня его, словно добыча охотника. Она научилась делать перевязки и вести документацию, которую поручал ей Илья, и тот был очень доволен своей помощницей. День начинался как обычно и Юлия, как обычно помогала вести осмотр пациентов. Внезапно один из охранников ввалился в кабинет:

— Илья Иваныч! Там…это… сильно тяжелого принесли, весь переломанный. Похоже сокамерники…

— Ну что ж, пойдем, Юленька, твои любимые открытые переломы. — Он улыбнулся и вышел из кабинета. Юлия кинулась за ним. Сердце предательски стучало, она будто предчувствовала, кого она сейчас увидит.


Задержав вырывавшийся, крик она стояла на пороге. В операционной, без сознания, лежал Андрей. На нем не было живого места. Илья срезал бинты на спине и плече. Рана, которую никто не обрабатывал, начала гноиться.

— А! Старый знакомый. Видно дурное обращение с дамами к хорошему не приводит! Как же вы так, любезный!

Юлия бросилась к Илье.

— Сделай что-нибудь, Илья, хороший, милый, ты же доктор, ты же сможешь…

Юсупов смотрел на неё с горечью.

— Ты не могла сказать мне об этом раньше. Это из-за него ты на такие муки идешь!

— Илья. Милый. Я все тебе объясню, сделай что-нибудь!

— Жди меня в кабинете. Сейчас тебе лучше на это не смотреть…

Минуты ожидания казались часами. Время тянулось капля за каплей, невыносимо долго. Спустя час Илья вошел в кабинет. Закрыв глаза, он облокотился на закрывшуюся за спиной дверь.

— Не переживай, он не так сильно пострадал, как казалось на первый взгляд. Ты так его любишь, что пошла сюда за ним.

— Я не люблю, я им больна… Это как болезнь, понимаешь. Я знаю, что у него семья и я не нужна ему, но я перед ним очень виновата. Если бы не тот случай на маскараде — ничего бы этого не случилось. Ты помнишь, я рассказывала тебе, как десять лет назад его тесть и его теперешняя жена разлучили нас. На балу я открыла ему истину. Мой слуга, Колька ждал его в поместье за городом, он должен был передать ему письмо, в котором я рассказывала правду, мальчишку бросили в тюрьму, приняв за вора. А ведь я просто хотела, чтобы он знал — я не предавала его, я думала, что спасала его. После того, как вы виделись на празднике, он дома поссорился с женой и дальше никто ничего не может понять — он ранен, она ранена и без сознания уже третью неделю. Она снова ждет от него ребенка, а я не знала, понимаешь, — Юлия расплакалась, — Я не знала, я ни за что не написала бы ему и не открыла бы правду. Пусть бы жили, как жили. Он сказал мне, что у него все перегорело и он счастлив в семье. Я натворила таких бед! — Она безутешно рыдала.

— Господи! Да каких ты бед натворила! — Илья подошел к ней и обняв её стал гладить по голове, — Ты просто рассказала человеку правду. Ты должна была это сделать. Зная твой характер, я удивляюсь, как ты не рассказала все еще в самом начале.

— Ты не знаешь, чем мне угрожали?

— Чем?

— Тем, что ты пытался исправить час назад. Это должно было произойти десяток лет назад, и все равно случилось. И все по моей вине!

— Ты удивительный человек. Ты знаешь, что у тебя нет надежды на взаимность, и идешь за ним в тюрьму. Только из чувства вины.

Противоречивые чувства бушевали в его душе. Он понимал, что влюблен без памяти в Юлию, а её преданность другому только подхлестывала его чувства, но ревность к Истомину была практически столь же сильна. Она так его любила. Да, она пытается его забыть, но это значит, что она все еще любит его. Что за проклятье висит над ним. Женщины, которых он любил, предпочитали ему других. Но он не сдастся. Юлия совсем не похожа на остальных. Он добьется её любви. Лаской, нежностью, если нужно будет — силой, но добьется. Она неравнодушна к нему, он это чувствовал все время. Она его полюбит, непременно полюбит.

— Иди к нему. Он в сознании и вы можете поговорить.

Юлия кинулась к нему на шею и крепко обняла. Ему было невыносимо отпускать её, но он не мог поступить иначе.

Бесконечный коридор и тяжелая металлическая дверь изолятора отделяли её от Андрея. Она вошла в каморку, где были всего одни нары, и сильно пахло карболкой. Андрей, увидев её, попытался встать.

— Лежи, лежи, только не двигайся, прошу тебя, — Юлия присела на край постели и поправила ему одеяло, — тебе нужен покой и хороший уход.

— Господи, Юлия, как ты здесь! Как ты здесь оказалась!

— Я здесь работаю, помогаю Илье Ивановичу в госпитале.

— А! Твой заступник! Тяжелая у него рука!

— Он замечательный доктор, он обязательно тебя вылечит. — Слезы катились по её щекам, — Прости меня Андрей, прости, я не знала, что вы ждете ребенка, я бы ни за что не сказала…

— Признаться я и сам не знал. Натали сказала мне только в тот вечер. Боже! Как дальше жить! Как дальше жить…

— Ты сейчас не думай об этом. Время лечит. Время лечит все. Ты простишь и будешь жить как жил дальше. Думай о семье, о детях… Я к сожалению не знаю ничего о твоей жене, отец увез её домой…