— Отец ждет. Пойдем…


Деменев сидел в гостиной. Увидев улыбающуюся дочь в сопровождении Ильи, он радостно поднялся со стула и обнял обоих:

— Ну, теперь о главном. Пока не решится вопрос с вашим делом, Илья Иванович, я останусь в городе. Как только мы разрешим эту ситуацию — я уеду в Отрадную. Средства от продажи рудников и завода я намерен вложить в сельское производство. Кроме того, я намерен организовать конезавод — самый серьезный в России — матушке. Дочь у меня единственная, и в качестве приданного, я даю за Юлией имение в соседней Смоленской, и надеюсь на ваше участие в делах конезавода. Я, правда, ни бельмеса в этом не понимаю, но с компанией знающих людей, думаю, у нас все получится. И еще. — Деменев достал среднего размера черную бархатную ладанку. — Это вам. На свадьбу. На всякий случай.

Илья взял ладанку и, открыв, перевернул её на ладонь. На руке лежала свернутая рулончиком широкая черная бархатная тесьма. Юлия развернула её. К тесьме были прикреплены, по меньшей мере, два десятка граненых алмазов. Деменев широко улыбнулся:

— Это из Саха. Самые крупные. На один такой можно два года жить. Это вам.

— Спасибо! — Юлия расцеловала отца. — Спасибо, папенька.

— Спасибо, Григорий Тимофеевич. Только я по прежнему остаюсь при своем мнении — мне нужна только Юленька. Я врач, и голодными мы никогда не останемся.

— Да и прехороший врач, как я посмотрю, — вон Юленьку на ноги поставил, а ведь как бедная маялась. Ну ладно, идите уже. В столовой накрыто. Давайте завтракать.

* * *

Сияющий Васильев стоял перед Деменевым.

— Я все уладил — каких-нибудь десять дней и ваш зять оправдан по всем статьям.

Илья Юсупов вошел в кабинет Деменева. Васильев поклонился:

— Нашлась только одна возможность закрыть дело. Вот, — он протянул лист бумаги Юсупову, — это ваше прошение, которое год назад вы отправляли его величеству. Вы направлены на Кавказ. — Васильев сиял, — Да вы посмотрите, посмотрите от какого числа! Начальник тюрьмы подписал все бумаги о том, что вы отправились как раз за день до того, как был убит начальник управления. Таким образом, вас, господин Юсупов, просто не было в городе в этот день, ну а вчера, знаете ли. Вчера произошло нечто! В тюремной канцелярии был целый пожар, да тушили, как могли, а потом получился настоящий потоп. Все-все документы, что там были, уничтожены. Как на грех там был те самые журналы. В общем все уладилось. Да, вот еще, — он достал бумагу с гербом, — Это короткий отпуск, подписанный его величеством, для вашего бракосочетания с Юлией Григорьевной. Через два дня вы должны быть в расположении полка. Вы назначены хирургом корпуса. Поздравляю.

Васильев выжидающе смотрел на Деменева. Немая сцена вызывала у него ощущение, что он сделал что-то не так.

— Григорий Тимофеевич, ну помилуйте, по-другому было никак…

— Да нет, нет, Станислав Павлович, спасибо вам большое. Вот — он протянул свиток векселей Васильеву. — Благодарю вас от всего сердца.

— Честь имею, — тот, поклонившись, вышел из кабинета. Деменев смотрел на Илью.

— Как мы ей скажем?

— Не знаю…

— Не надо, — Юлия зашла в кабинет, — я все слышала…значит Кавказ?

— Юленька! — Илья опустился на колени перед ней и, обняв её, прижался щекой к её животу. — Юленька, это всего на пару месяцев. Я сразу по прибытии в расположение напишу прошение об отставке. Там сейчас спокойно. Там нет войны сейчас, понимаешь, это рядом, всего в двух днях пути в Долине Нарзанов.

— Пиши сейчас.

— Что…

— Прошение об отставке… пиши здесь и сейчас, мне будет спокойней …

— Юленька, я сделаю, как ты хочешь, только мне пора собираться.

Деменев стоял чернее тучи:

— Даже не знаю, помог я или навредил.

— Помогли, Григорий Тимофеевич, несомненно, помогли. Неужели, по-вашему, было бы лучше, если бы я сидел за решеткой. Кавказ — это рядом. Через пару месяцев я буду дома, — он обернулся к Юлии. — Я буду с тобой всегда. Ты ведь дождешься, не сбежишь к другому…

— Неудачная шутка, — Юлия горько усмехнулась. Пойдем, ты должен собраться…


Юлия глядела в звездную ночь с балкона. День был жаркий, жаркой была и ночь, она долго не могла уснуть. Она вспоминала губы и руки Ильи, его глаза, его поцелуи и ласки. Она так любила его жаркие объятия. Всего два часа назад он был здесь, простыня еще хранила следы его тела, а подушка его запах. Она вернулась в комнату и прижала его подушку к себе. Он помахал ей рукой на прощанье, его глаза…она не может забыть этот взгляд, полный любви, нежности и надежды. Она так и не сказала ему… так и не сказала, что любит… да что с ней! Опять это предательское ощущение чего-то нехорошего. Нет! Ничего не случится… она ждет от него ребенка, а на Кавказе теперь нет войны. Он просто в госпитале. Просто врач. Через пару месяцев он будет здесь. Все будет хорошо.

Она легла на кровать. Теплый ветер дул в окошко сквозь занавески. Сон чертил образы прошлого.


Колька наспех крепил багаж к саням.

— Успеть бы, барыня, успеть бы, говорят, они совсем взбесились. Уж полгорода в огне.

— Торопись, Колька, торопись, как можешь, кто бы мог подумать — в городе голодный бунт.

— Так ведь померзло все. Полгорода выгорело. Топить нечем. Каждый день одиноких стариков, замерзших насмерть, выносят на кладбище. Голод в городе.

— Хорошо бы к обозу поспеть.

— Юленька, — Михаил бежал к саням с ружьем, Юленька, трогаем! Ты все собрала?

— Деньги, документы…

— садись скорее, трогай, трогай, Колька! Юленька моя, как ты? Дай же я тебя укрою шкурами — замерзнешь! Как ребеночек?

— Тяжко мне, Миша, сил моих нет больше, — что там…

Послышался грохот и треск. Взревевшая толпа выламывала ворота.

— Трогай Колька!

Тройка рванула с места. Они выехали через задний двор. Уже на расстоянии она увидела, как запылал их бревенчатый особняк, так напоминавший настоящий терем, в котором прошло все её детство. Там она помнила каждую трещинку на стенах, туда она ехала, спасаясь от смертной тоски по Андрею Истомину. Вдали показался обоз. Они опоздали, и были замыкающими. Ничего! Главное — она едет домой. Отец вернется и сам все закончит. Она еще раз обернулась на красное зарево. Она видела в огне глаза. Глаза, смотревшие на неё с тоской и отчаянием. Илья!

— Илья!

Она села на кровати с криком. Теперь она не сомневалась, с ним что-то случится. Она тихо заплакала. Что же делать? Что же ей делать…

* * *

Прошел томительный июль, горячий, жаркий август не позволял днем выйти из дома. Юлия удивлялась крестьянам, которые с раннего утра до поздней ночи работали в поле. От Ильи не было весточки. В самом начале он прислал письмо, что добрался благополучно, что приступил к своим обязанностям. Писал, что вокруг все спокойно, корпус расположился в живописнейшей Долине нарзанов под Пятигорском. Обещал вернуться через пару месяцев, как только прошение об отставке будет подписано государем. Отец не захотел оставлять дочь в городе одну, и вся семья переехала в Отрадную. Здесь вечерами было гораздо прохладнее, и Юлия могла спать хотя бы несколько часов. Она взяла привычку гулять по окрестностям, рано утром она вставала и садилась в коляску, запряженную старенькой гнедой лошадью. Она потихоньку ехала мимо станицы, наблюдая за окружающими пейзажами. Отец поначалу не одобрял эти её поездки, но выслушав её тираду о том, что она так себя бережет, что не ездит верхом, а на коляске совершенно безопасно, предпочел не перечить, от греха подальше.

Это утро не было исключением. Юлия ехала на коляске, оглядывая окрестности. Вдалеке блестела речка. Юлия свернула с дороги на тропу и направила лошадь к реке. Со стороны развилки виднелась одинокая фигура всадника. Юлия пригляделась. Всадник ехал навстречу. Она узнавала эту горделивую осанку, поворот головы… Истомин… Андрей! Она почувствовала знакомый холодок в животе. Сердце часто забилось. Что он здесь делает? Поравнявшись с Юлией, Истомин спешился и взял её лошадь под уздцы:

— Вот так встреча! Юленька! Какими судьбами?

— Это я тебя хотела спросить, — она спустилась с коляски, опершись на его руку, — я в своем имении — вон, Отрадная.

— А мы тут рядом — двадцать верст от нашей Крепостной. Я рад тебя видеть. Правда, всем сердцем.

— Я тоже! А почему ты так далеко от дома…

— Натали…у нее начались роды. Я не могу это слышать.

— И ты уехал в надежде не слышать её крики?

— Представь себе… как ты живешь? Говорят тебя можно поздравить. Ты вышла замуж. Достойный человек. Достойный выбор.

Андрей взял её за руку.

— Ты вспоминаешь меня, хоть иногда? — он склонил набок голову. Этот жест всегда так очаровывал Юлию. Она улыбнулась.

— Иногда. Я счастлива в браке. Правда, сейчас муж на Кавказе. Но это ненадолго.

— Так ты здесь одна?

— С родителями. Отец затеял грандиозное строительство. Все свободные от сделок средства он направил на новый конезавод. Смешной, так увлечен всем этим. Ну а ты, как у тебя.

Андрей поцеловал ей руку.

— У меня все в порядке.

— Тебя тоже можно поздравить, хотя о покойниках лучше никак чем плохо.

— Натали очень переживает смерть отца. Я оставил попытки развестись с ней, тем более, сейчас. Ты счастлива, — это бессмысленно. Или…

— Андрей, еще полгода назад я мечтала о тебе, но теперь…

— Неужели все кончено? Все прошло?..

— Я… я не знаю.

Его лицо было так близко. Знакомые до боли черты, о которых она мечтала долгих 10 лет. Он не выпускал её руки. Его губы были все ближе. Робко он прикоснулся к её губам. Потом поцеловал её как в тот самый первый раз. Поцелуй обжег её, и она почувствовала тот самый холодок в животе. Сердце забилось как десять лет назад.

— Знаешь, — она отстранилась. — Как тогда, в детстве. — Она улыбнулась — Я вспомнила тот самый наш первый поцелуй. Так было только тогда, в самый первый раз.

— Я помню. Я все помню, Юленька.

Он обнял её и прижал к себе:

— Как жаль, что нельзя вернуть прошлого.

— Прости, Андрей, мне пора… да!.. мы с Ильей ждем ребенка…

Истомин смотрел вслед удаляющейся коляске. Когда-нибудь может быть она будет с ним. Еще не все забыто. Он почувствовал это в том поцелуе.


Юлия ехала домой. Настроение было прекрасным. Поцелуй Истомина всколыхнул её чувства, прошлое было словно вчера. Она смотрела в это прошлое, но уже без тоски и боли. У неё было прекрасное настоящее, и еще более прекрасное будущее. Надо же, как у Андрея взыграла кровь. А ведь действительно. Такие поцелуи — только у него.

Коляска подъехала к дому в тот момент, как от ворот поместья отъехала почтовая карета. Письмо. Письмо от Ильи. Она опрометью кинулась в дом. Наконец-то!

Гостиная особняка в Отрадной была пуста. Лакей оставил почту на газетном столике. Юлия кинулась к пачке писем. Заветный конверт на её имя с царским гербом. Она порезала палец острым тонким ножом для бумаги, пока разрезала конверт. Капли крови зловеще падали на бумагу:

«Настоящим сообщаем, что в результате военной операции геройски пали…»— буквы сливались, она не могла дочитать до конца.

«…а также корпусной хирург Юсупов Илья Иванович…»

Илья погиб! Она потеряла сознание.

* * *

Деменев влетел в комнату:

— Узнал. Девочки мои, все узнал! Черт, что все-таки деньги-то делают!

Уже неделю семья жила как на вулкане, в ожидании приезда главы семьи. Деменев был в Петербурге, пытаясь разузнать что-нибудь о судьбе Юсупова. Юлия отрешенно смотрела на отца. После известия о гибели мужа её ничего не могло утешить и порадовать. Деменев уселся перед ней на стул:

— Не погиб он, Юленька, ошибка дурацкая. Писарь ихний, корпусной во хмелю был, после налета этого. Теперь в темной сидит.

Юлия не верила своим ушам. Илья не погиб:

— Он жив! Да говори же толком!

— Пока точно неизвестно, дело было так. Пришел приказ выдвигаться на Казбеги — там, дескать, бунт и местные князьки войско собирают. Ну, корпус понятно остался, а четыре отряда на Казбеги пошло. Юсупов твой полевым хирургом. Когда прибыли туда — там тихо, мирно, чечены не фордыбасят, ну они с ночевкой остались. А ночью то на них и напали. Вырезали постовых начисто, четверых в плен забрали, Юсупов твой среди тех четверых был. Еще с ними Ермолов, графа Ермолова младший сын, что у нас на маскараде был, помнишь? Не смогли отбить, черти! Так что надежда, Юленька есть. Я там, на приеме с послом греческим познакомился. Жена у него черкешенка, красоты писанной баба, манерами — европейка. Она мне письмо к отцу своему дала. Он там князь — не князь — но тейпом правит, потомок самого князя Шамхана.