При восшествии на престол Калигула был связан письменным обещанием жениться на Эннии Невии, жене Макрона, начальника личной гвардии Тиберия. Макрон, который помог Калигуле убить Тиберия, в награду остался префектом претория (командующим личной гвардии) нового императора. Макрон не возражал, чтобы его жена, с которой он продолжал жить, по ночам уходила спать к императору, более того - он постоянно интересовался у нее, когда же она окрутит Калигулу окончательно. И тогда, как рассчитывал Макрон, они с Эннией убьют Калигулу и станут властителями Рима. Но Калигула оказался не таким наивным, он казнил их обоих, а сам жил с самой любимой из своих родных сестер - Друзиллой. Рим вздрогнул, такого он еще не видал!

Но Друзилла внезапно умирает.

* * *

Замужеству Валерии предшествовал семейный совет. Девушке исполнилось уже четырнадцать лет, ждать дальше было по римским понятиям неприлично. Да и накладно (закон Папия-Поппея по-прежнему действует). Но спорили скорее из приличия. Дело было решенным. Клавдия Пульхра, родная тетка невесты, язвила:

- Моя любимая племянница могла бы стать императрицей, если бы ее родители были чуть поумнее. А теперь пойдет бедняжка за дурака, да к тому же нищего.

Мать Мессалины Домиция Лепида только поморщилась:

- Он вовсе не нищий.

- Да, конечно, на идиотские книжонки и на выпивку у него всегда найдется. Но он нищий, нищий! Или ты забыла, что наш покойный император, тьфу, не к ночи помянут он будет, Тиберий, заставил Клавдия купить жреческий титул за пять миллионов сестерциев. У него нет ни асса! - Клавдия Пульхра спорила из принципа, она и сама понимала, что если родичи Валерии Мессалины и лелеяли планы породниться с сумасшедшим императором, то после последнего брака Калигулы с Цезонией надежд не осталось никаких.

Так просто на женщинах, подобных Цезонии, мужчины, подобные Калигуле, не женятся. Похоже, Калигула наконец нашел любовь, которая за пару недель не пройдет. Это было видно по всему. На приемах во дворце, где раньше сестры Калигулы занимали место за пиршественным столом, которое полагалось занимать жене императора, теперь возлежала Цезония. Но Клавдия Пульхра считала, что грех не воспользоваться случаем, чтобы задеть золовку за живое. Сама Клавдия Пульхра была из рода Клавдиев, она лишь замужем была за Квинтиллием Варром, сыном того злосчастного Квинтиллия Варра, который погубил свои легионы за Рейном, но золовка никогда не упускала случая напомнить ей, чего стоит мнение Варров. Самым любезным голосом говорила: "Ну конечно, если принимать важное решение, то непременно надо посоветоваться с вами, у вас прозорливость в роду".

Вот и сейчас мать Валерии мило улыбнулась:

- Ты как всегда права, у вас это семейное. Но по-моему, лучше уж нищий муж для моей девочки, чем император, который меняет жен каждый месяц. Похвалил ему кто-то на их очередном ужасном сборище на Палатине Лоллию Павлину, жену префекта Меммия. И Калигула велел вызвать обоих в Рим, а здесь, увидев Лоллию, развел красотку с мужем и женился на ней. А спустя пару недель выгнал ее. Да не просто выгнал, а запретил ей впредь "сближаться с кем бы то ни было". Она же еще молодая женщина, нет, ты только представь себе, какая у нее теперь жизнь!

Клавдия Пульхра громко засопела. Нет, это уже слишком! Так нагло намекать на ее возраст. Но Домиция как ни в чем не бывало продолжала:

- И тут же он женится на Ливии Орестилле. Пришел пьяным на свадебный пир, чтобы поздравить молодых, и говорит ее жениху: "Не лезь к моей жене!" Говорят, что тот чуть не упал в обморок, когда император заставил его рассказывать, как он любит свою молодую жену, а сам в это время лишал ее девственности. Ну и что? Орестилла надоела Калигуле еще быстрее - через несколько дней.

- Зато с Цезонией он, похоже, не расстается, - возразила Клавдия Пульхра золовке. - Несмотря на трех ее прежних мужей и трех детей от них.

- Очень рада за них, - отрезала Домиция. - У них своя свадьба, у нас своя.

- Ага, на старом придурке!

- Не надо так говорить о родном дяде императора. - Это наконец подал голос глава семьи, решив из мужской солидарности вступиться за будущего зятя, несмотря на то что этот зять был на несколько лет старше его.

- Клавдий, конечно, уже не молод, ему сорок восемь, - продолжал Марк Валерий. - И это, сестра, вовсе не плохо, что он имеет при дворе репутацию, как ты выражаешься, дурачка, потому что пишет книги. Книги, кстати, очень неплохие. Но дело не в этом. Просто моей девочке спокойнее будет, если в окружении Калигулы ее мужа никто всерьез не станет рассматривать в качестве возможного конкурента императора. Надеюсь, это тебе понятно.

И хотя Марк Валерий был намного младше Клавдии Пульхры, и брат и сестра были сводные, авторитет младшего брата Клавдия Пульхра признавала. Она лишь пожала плечами и поджала губы, но вслух возразить не решилась. Марк Валерий усмехнулся:

- Ты же помнишь, сестра, как восторженно римляне приняли нового императора - молодого Калигулу. Ведь у нас в Риме мало кто знал про его амуры с родными сестрами и прочие непристойности при дворе Тиберия на Капри. Для большинства римлян он по-прежнему оставался сыном легендарного Германика и несчастной красавицы Агриппины. Римляне все еще помнили его тем самым мальчишкой по прозвищу Сапожок, который не заплакал на руках у матери, когда вокруг бесновалась пьяная солдатня взбунтовавшихся германских легионов. Наши добрые римляне имеют короткую память, но тут они хорошо помнили, что вместе со взрослыми солдатами Сапожок хоронил останки легионеров нашего несчастного родича Квинтиллия Варра в дремучем Тевтобургском лесу и вместе с ними разделил триумф побед над варварами. За него боялись римляне, когда в Сирии был предательски умерщвлен их кумир Германик, а его жена и сын остались беззащитными перед клевретами Тиберия. И когда до Рима дошла весть о кончине императора Тиберия и народ бегал по улицам с криками "Тиберия в Тибр!", Калигула въехал в Вечный город на волне всенародной любви и преданности. - Марк Валерий замолчал, но все в комнате понимали, что он хотел сказать дальше.

Целых три года понадобилось римлянам, чтобы прозреть окончательно и увидеть, что Калигула, которого они так любили и ждали, оказался едва ли не хуже тирана Тиберия. На оргии ему были нужны деньги, много денег. Опять заработала машина так называемого правосудия по доносам. "О, если бы у римского народа была только одна шея!" - в сердцах любил повторять молодой император, и римляне знали об этих его словах. А кто не знал, тот и сам догадывался, к чему ведет Калигула.

И Бог бы с ним, если бы он только ходил по домам знатных римских граждан и забавлялся с их женами в присутствии мужей или только растлевал юношей из тех же знатных семей. В конце концов в дома простых граждан он не заходил и с их женами и малолетними сыновьями не забавлялся. И тем не менее Калигула незримо присутствовал в каждом доме римлян - в виде страха, который поселился здесь, казалось, навечно. Многие, чтобы спастись от казни с последующей конфискацией имущества в пользу цезаря, объявляли Калигулу сонаследником своих детей, надеясь, что это может спасти. Но император во всеуслышание объявил, что считает издевательством, если после этого завещатели еще живы.

Однако последней каплей, переполнившей чашу терпения римлян, стали новые налоги. При этом Калигула повелел объявлять о каждом новом налоге устно или вывешивать их, но писать мелкими буквами и помещать слишком высоко, чтобы их можно было прочесть. В результате никто не знал, за что ему надо платить, и подвергался дополнительным штрафам.

Как писал Светоний, "ни одна вещь, ни один человек не оставались без налога. За все съестное, что продавалось в городе, взималась твердая пошлина; со всякого судебного дела заранее взыскивалась сороковая часть спорной суммы, а кто отступался или договаривался без суда, тех наказывали; носильщики платили восьмую часть дневного заработка; проститутки - цену одного сношения; и к этой статье закона было прибавлено, что такому налогу подлежат и все, кто ранее занимался блудом или сводничеством, даже если они с тех пор вступили в законный брак".

А затем Калигула превратил свой собственный дворец в грандиозный публичный дом: "В бесчисленных комнатах, отведенных и обставленных с блеском, достойным дворца, предлагали себя замужние женщины и свободнорожденные юноши, а по рынкам и базиликам были посланы глашатаи, чтобы стар и млад шел искать наслаждений; посетителям предоставлялись деньги под проценты, и специальные слуги записывали для общего сведения имена тех, кто умножает доходы цезаря".

Словом, по всему выходило, что Калигула долго не продержится, рано или поздно он плохо кончит. И тогда из прямых наследников Калигулы останется только его грудная дочь от Цезонии, и Цезония - не та женщина, чтобы удержать власть после смерти своего мужа. Получалось, что Клавдий как родной брат легендарного Германика вполне мог претендовать на власть. И Марк Валерий только в очередной раз подтвердил это:

- Пусть римляне относятся к писателю Клавдию с иронией, но без зла, они вовсе не презирают его. Его, сестра, скорее жалеют: дескать, слегка повредился в рассудке от своих книжек, а так старик ничего, не вредный. Вспомни, сестра, даже собственную жену Ургуланиллу, которая нагуляла у него же дома ребенка от его же вольноотпущенника, он не стал преследовать по закону, а просто по-тихому развелся с ней, признав своим ее ребенка от бывшего раба. Никому из знатных семейств, никому из сенаторов и прочих государственных мужей Клавдий тоже не навредил. Даже придворная знать, эта самая худшая и самая подлая разновидность клевретов нашего императора Калигулы, пусть он правит нами вечно, считает ниже своего достоинства плести интриги против Клавдия, держа его за недоумка. - Марк Валерий отпил вина и невесело рассмеялся. - Вчера я сам видел, как они подпоили Клавдия, а когда он заснул, сняли сандалии с его ног и надели ему на руки. Клавдий проснулся и начал тереть себе лицо обувью. Даже сам император, пусть он правит нами вечно, покатился от хохота. Вы даже не представляете, как всем было смешно... - Марк Валерий снова усмехнулся и сказал уже другим тоном: Но для простых римлян и неграмотных солдат Клавдий как был, так и остается родным братом великого полководца Германика, а значит, не может не быть хорошим человеком, понятно?

И это тоже было понятно всем, причем не только на семейном совете, но в городе. Всем влиятельным людям в Риме, кому Калигула стоял поперек горла. Девочка красивая, наверняка думали они, вертеть своим пожилым мужем она сможет, как захочет. А поскольку она сама еще молода и неопытна, то манипулировать будущим императором через нее не составит большого труда. Пусть они так думают, но вертеть ею они будут через ближайших родных Мессалины. Кстати, саму четырнадцатилетнюю Валерию Мессалину никто в семье, разумеется, не спрашивал, хочет ли она выйти замуж за человека в три с лишним раза старше ее.

Впрочем, Клавдий был мужчиной хорошо сохранившимся и видным. Он был высок и хорошо сложен, а "седые волосы и лицо у него были красивые", как признавали современники. И был он вовсе не таким глупым, каким его считали при дворе и в сенате. Как и большинство хороших писателей, он действительно говорил на публике плохо, мямлил, путался в словах, то есть не обладал ораторским талантом, каковой, по представлениям римлян, должен иметь всякий уважающий себя государственный муж. Клавдий даже намеренно усугублял этот свой недостаток, что свидетельствовало вовсе не о его глупости, а как раз об обратном. Лишнее слово в сенате или во дворце могло дорого стоить.

Он свободно владел тремя языками - родным, греческим и этрусским. Был человеком очень образованным, мягким и добрым. Любил хорошую компанию собутыльников. Это и был его, пожалуй, единственный серьезный порок: Клавдий любил выпить.

Исчерпывающую и по-римски лаконичную характеристику своему внучатому племяннику Клавдию дал Август Октавиан в одном из писем своей жене Ливии, матери Клавдия. "Пока тебя нет, - писал жене император Август, - буду каждый день звать его к обеду. Хотелось бы, чтобы он был осмотрительней и не столь рассеянно выбирал себе образец для подражания и в повадках, и в платье, и в походке. Бежняжке не везет: ведь в предметах важных, когда его ум тверд, он достаточно обнаруживает благородство души своей". Великий Август считал Клавдия образованным, умным и благородным человеком, которого губит доброта, граничащая со слабохарактерностью.

И наконец, редкий в Риме, а для римских императоров вообще исключительный случай, который с нескрываемым удивлением отмечали все римские историки: Клавдий был совершенно равнодушен к прелестям мальчиков, он ценил исключительно женскую красоту.

Словом, если бы не возраст, не такой уж это был плохой муж Валерии Мессалины. В 39 году они поженились. Вероятно, свадьба была скромной, потому что о ней не осталось никаких сведений в римской историографии. Во всяком случае, Калигула не почтил ее своим присутствием, вероятно, к счастью для новобрачных.