— Спасибо тебе, — я повернулась и положила ладонь на его щетину. — Благодаря тебе у меня все хорошо. Ты даже не представляешь, как сильно помог. И я не стану прятаться за твою спину, убегая от проблемы, а решу ее.

Он уже собрался протестовать, но я не позволила, опустив кончик пальца ему на губы.

— Я сама разберусь. Если вмешаешься, сделаешь только хуже. И возражения не принимаются.

Логика проста: Влад никогда не был таким, каким я видела его теперь, будто выглянуло второе лицо или показалась обратная сторона его монеты. Но это значит, что монету можно повернуть назад, и кому как не мне суметь это сделать? Я предам его, если отвернусь и брошу в сложный момент, надо просто найти способ вернуть его настоящего, ведь я все еще люблю его даже после того, что он сделал.

— Ника, так нельзя. Позволь помочь тебе хотя бы немного, не могу же я оставить всю эту ношу на твои плечи. Ты обрекаешь меня смотреть на твою боль и ничего с этим не делать. Это мучительно.

— Не преувеличивай, — я взяла его ладонь, приложила к своей щеке и по-кошачьи потерлась об нее. — Я прошу, сделай это ради меня, и я оценю это по достоинству.

По сути, я предложила ему сделку: в обмен на столь мучительное бездействие он получит меня. Более того, мне бы и самой этого очень хотелось, потому что, как я сейчас понимала, Михаил сумел стать мне самым близким человеком после брата. В случае их столкновения кто бы ни пострадал, в проигрыше окажусь я, так что единственным подходящим вариантом было держать этих двоих подальше друг от друга. Ну и само собой разумеется, что обо всем этом никто больше знать не должен.

— И, Михаил, пожалуйста, никому не говори о том, что узнал сегодня. Очень тебя прошу, молю всеми богами, никому ни слова.

Он смотрел на меня и метался в выборе между двух зол. С его точки зрения в такой ситуации как ни поступи — все плохо. Предложение мое он понял примерно так, как я и хотела. Но несмотря на всю его заманчивость, Михаил не был уверен, что сможет удержать себя в руках и не сорваться на Влада.

— Ника… — жалобно и в то же время укоризненно протянул он в последней попытке уговорить меня, хотя понимал, что скорее всего она окажется бесполезной.

— Просто поддержи меня, будь рядом, — тише произнесла я. — Не решай за меня, не поступай, как он.

Взгляд невольно упал на его тело, и я только сейчас заметила, что он лежит в одних лишь штанах с обнаженным торсом. Приятное зрелище — подтянутый, натренированный, слегка худощавый, но ровно настолько, как мне нравится. И я не удержалась, повела кончиками пальцев ему по груди к прессу. Он недоверчиво опустил взгляд на мои пальцы, а затем попытался поймать мой взгляд, и как раз в этот момент я чиркнула ногтями по его прессу, словно стремилась вцепиться в гладкую кожу, и потянулась к Михаилу губами. Тот лишь секунду помедлил, прежде чем ответить, зато потом быстро превратил поцелуй в такой страстный, словно сбылась мечта всей его жизни, и судя по обрывкам его эмоций, примерно так и было. Он искренне любил и был готов ради меня на все, однако твердо решил втихую от меня разобраться с братом: не убить, конечно, но крайне доходчиво объяснить ему, что с сестрой нельзя так поступать. Что ж, придется мне сегодня быть внимательнее и не отходить от них обоих ни на шаг, иначе они разнесут в щепки все, что окажется у них в зоне поражения.




Мы столкнулись с Владом в приемной, в которую попадаешь на входе в здание Отдела. Он стоял, опираясь спиной на беломраморную колонну, уже одетый в служебную синюю форму, и крутил в пальцах свой пистолет. Увидев его, я застыла на месте, будто уперлась в невидимую стену. Вся решимость и легкость куда-то испарились, и я ощутила себя маленькой мышкой перед огромным котом. Сердце испуганно заколотилось в груди, стремясь вырваться наружу, но я упрямо стиснула зубы и заставила себя пусть и не двинуться вперед, но хотя бы не отступить. Влад заметил меня, отстранился от колонны и, бросив хмурый взгляд на Михаила, направился к нам.

— Вероника, ты опаздываешь на работу.

Михаил вышел вперед и встал, загораживая меня:

— Ты ее и пальцем не тронешь.

— И не собирался, — усмехнулся Влад и приказал, не отводя от него взгляда. — Вероника, иди одевайся.

И я, сама не понимая почему, послушалась, шагнула вперед. Может потому, что стало слишком страшно на миг. А может, этот его повелительный тон, которым он говорил со мной в ту ночь, так сработал. Михаил схватил меня за плечи и повернул к себе:

— Вероника, я с тобой. Ты ведь помнишь об этом? Ты не обязана его слушаться.

— Но он прав… — вяло запротестовала я. — Нас впереди ждет работа.

Зеленые глаза Михаила внимательно изучали мое выражение лица. В его взгляде сквозили забота и молчаливая поддержка, за которые я была ему искренне благодарна. Мир, который, казалось, сузился и давил на меня под взглядом брата, теперь расступился, и даже дышать стало легче, так что фразу я продолжила более уверенно:

— Да и ты обещал мне кое-что сегодня утром. Не надо раздувать проблему.

— Ладно, я понял. Ты иди, действительно, одевайся.

Он согласился лишь для вида, обрывки эмоций подсказали, что он просто хочет меня спровадить. Я сделала вид, что ничего не поняла, прошла мимо них, свернула за угол и сразу прижалась там к стене, вслушиваясь в разговор. Несколько секунд они стояли молча, играли в гляделки, а потом мой брат произнес:

— Необходимость одеваться касается и тебя, и я говорю это сейчас как лидер нашего отряда, а не ее брат. У нас дело.

— У нас всегда дело с тех пор, как агентов остались единицы. Не уводи разговор в сторону, Владислав, ты перешел всякие возможные границы в отношении своей сестры, и пора поговорить об этом, — в Михаиле бурлила с трудом сдерживаемая злоба.

— Нам не о чем разговаривать, — брат был спокоен, словно ничего не случилось.

— Тогда я объясню молча, — Михаил размытым призрачным пятном метнулся к Владу.

Я выскочила из-за угла к тому моменту, как брат получил удар по челюсти. Со скоростью Михаила, когда тот использовал свои способности, сложно было сравниться, однако тактика моего брата по большей части заключалась в ловле на живца. Чтобы нанести удар, Михаилу пришлось стать осязаемым, и он словил контрудар. Они отшатнулись друг от друга, разрывая дистанцию с явным намерением продолжить, но дальше я им друг друга лупить не позволила: бросилась к ним и встала посередине, расставив руки, лицом к брату. Если я его не остановлю, никто не остановит. Охранники вмешиваться не спешили, и я их не винила, ведь чтобы в первых рядах влезть в драку между агентами с черной кровью, надо быть полоумным.

— Прекратите! Вы, оба! Михаил, ты обещал! — рявкнула я ему, держащемуся за сломанный нос, а затем повернулась к брату, вправляющему свою вывихнутую челюсть. — А ты только попробуй ему причинить вред снова, и я превращу твою жизнь в ад! Он мой!

Вокруг меня воздух трещал статическим электричеством, но я не обратила внимания.

— Вероника, не надо, — попросил Михаил.

А Влад, совершенно не испугавшись, обхватил меня правой ладонью за шею под волосами и склонился к уху. Жест, со стороны кажущийся ласковым, вызвал ужас, и злость за стычку с Михаилом схлестнулась со страхом, с желанием сжаться в комочек и молчать в тряпочку.

— Ты знаешь, что мне нужно, Вероника, — сказал он мне на ухо очень тихо, — и ты будешь мне это давать. Иначе я подниму мертвецов со всех кладбищ в округе и натравлю на твою игрушку. И держи его от меня и от себя подальше, это в твоих же интересах. Сейчас он все еще жив только потому, что я слишком хорошо его знаю, чтобы понимать, что этой ночью между вами ничего не было.

И что-то было такое в его словах и интонации, что я поверила. Убьет. Точно убьет.

— Убери. От меня. Руки, — угрожающе, или так мне казалось, произнесла я.

И он, как ни странно, убрал. В его взгляде не было испуга, он просто решил, что я его поняла, а мои последние слова пропустил мимо ушей. Рядом со мной встал Михаил, готовый вмешаться в любой момент, но брат никаких больше действий не предпринимал.

— Вероника Князева? — раздался позади нас голос.

Обернувшись, я увидела троих подходящих к нам мужчин в форме полицейских. Они напряженно взирали на меня и моих спутников, ожидая неприятностей, что неудивительно, ведь раз их сюда пустили, значит они осведомлены о том, кто мы такие.

— Да, это я.

— Вам предъявлено обвинение в смерти Романа Расторгуева. На месте преступления было найдено ваше кольцо, так что отпираться не советую. Пройдите, пожалуйста, с нами и не создавайте сложностей.

— Это не она его убила, — спокойно сообщил Влад, не дав мне и слова вставить. — Это я.

Мы с Михаилом изумленно уставились на него, а он продолжал:

— Господин Расторгуев пытался изнасиловать мою сестру, и мне пришлось вмешаться. Он был настроен крайне серьезно, поэтому оставить его в живых не представлялось возможным.

— Госпожа Князева, — обратился ко мне полицейский. — Вы можете это подтвердить?

— Расскажи им всю правду, Ника, — Михаил смотрел на меня.

— Да, расскажи всю правду, — произнес брат.

Я судорожно сглотнула. Это был словно выбор между ними двумя — выбор, который уже давно был сделан.

— Конечно. Только правда и ничего кроме правды, — спокойно ответила я. — Все так и было. И если бы мой брат не пришел на помощь, не знаю, что могло бы случиться…


Влада так и не посадили, лишь наказали на значительную сумму, которая с нашим наследством проблемой не стала. Брат потом беседовал с начальством наедине не один час, но слишком уж нужен он Отделу, как и любой агент первой волны, так что дело замяли. Это было далеко не последнее убийство, которое ему спустили с рук. Впрочем, к концу службы, как только нужда в нем отпала, ему их все припомнили, именно поэтому последние одиннадцать лет Влад провел в заточении.




Многие годы после я пыталась понять, кем я стала в тот день. Что он сделал со мной? Заставил ненавидеть себя? Или любить? Я сломалась? Или стала сильнее? Долго не находилось ответа, и только будущее показало, что в тот день он сам вырыл себе яму. Я стала его проклятием.


СЕЙЧАС. Рыжая стерва


Всегда любила поезда. Мерный стук колес успокаивал, убаюкивал, навевал что-то очень приятное из детства. Я ехала в одном вагоне с Анной Пламеневой, той самой женщиной, что пришла за мной от Отдела, и той же самой женщиной, что затем спалила мой дом по приказу Ольги. Управление огнем — это ее сила как агента третьей волны, довольно мощный дар по сравнению с остальными. Она вообще оказалась весьма интересной женщиной, о чем в недолгой светской беседе наедине мне поведал усатый Кирилл. Например, несмотря на замужнее положение, она не взяла фамилию мужа, не стала Каркаровой, а это практически позор для него, даже я не стала бы так издеваться. Лично я отнеслась к этому спокойно, любящие друг друга люди могут делать что хотят, если им обоим это нравится, но вряд ли так же думали и все остальные.

— Знаете, госпожа Лазарева, я много читала о вас, — подала голос Анна.

Она сидела в кресле перед небольшим столиком в центре купе и задумчиво смотрела в окно на пролетающие мимо в ночи деревья. Когда вот так привыкшими к свету глазами смотришь в темноту, кажется, что там ничего нет, что тьма — сплошная пустота, и для смотрящего из света это истина. Если же из привычной тьмы посмотреть на свет, он слепит и раздражает, и тогда уже свет кажется не содержащей ничего пустотой, и для смотрящего из тьмы истина это. При этом нельзя видеть и то, и другое одновременно, и если бы человек попытался это сделать, ему потребовалось бы два лица, каждое из которых видит одну из сторон…

Я сидела напротив нее за тем же столиком и читала книгу, на обложке которой, взятой с какого-то любовного романа, красовалась обнимающаяся пара. Настоящее содержимое книги — собрание последних достижений в области физики электричества — я по давно выработанной привычке скрывала, как и многие вещи в своей жизни. Общество не приняло бы меня настоящую, и жизнь этому прискорбному факту уже научила. Когда я только познакомилась с Еленой и Светланой, то пыталась говорить с ними об интересных мне вещах: физика, философия, религия, но быстро бросила это бесполезное занятие. Присоединиться к обществу мужчин, когда они вечерами собирались на философские беседы, я тоже не могла, ведь я женщина, а посему должна сидеть дома и рожать детей, а не забивать себе голову высокими матерями и уж точно не мешать мужчинам, когда они желают отдохнуть от женского общества. Очень быстро я начала сходить с ума от одиночества, и потому пришлось начать говорить о шляпках, лентах и платьях.