— Ты не виновата, это их выбор. Они хотели, чтобы ты жила. Они любили тебя и сделали тебе такой подарок. Они бы хотели тебе счастья.

Я продолжала говорить что-то успокаивающее и постепенно рыдания превратились в тихие всхлипывания, и голос ее стал тише, но объятий подруга не разжала:

— Я ведь даже ребенка ни от кого из них не могла завести. От них не осталось ничего, кроме воспоминаний… Вероника, это он.

Ее последние слова были настолько изумленными и настолько не вписывались в общую картину, что я обернулась посмотреть, кого она там увидела. Ночка выпустила меня из объятий, продолжая смотреть в толпу. Наконец в этой темноте и я заметила его. Из толпы его выделяла невероятно бледная кожа, и на ее фоне темные глаза выглядели пустыми проемами. Лохмотья покрывали его тело вместо одежды и были такими же грязными и свалявшимися, как седые похожие на паклю волосы.

Ночка пошла мимо меня в его сторону, и по контуру ее тела заклубилась тьма. Вот тут я испугалась. Использование способностей так явно — это нарушение закона, за такое к суду могли привлечь, не говоря уже о том, что безумие с нее снять некому, а это чревато не только многочисленными смертями здесь, на вокзале, но и раскрытием тайны всех чернокровных агентов. Я схватила подругу за руку и зашипела сквозь зубы, стараясь не привлекать излишнее внимание:

— Ты что творишь! Стой!

Она повернулась на меня. В ночных сумерках темнота вокруг нее заметна не была, если не приглядываться. Окружающие пока что не обращали на нас внимания, и я надеялась, что все обойдется.

— Вероника, — ее голос шелестел полушепотом, как бывало с ней при использовании сил, — это он убил их. Я отомщу.

— Твои любимые хотели, чтобы ты жила, а не бросалась в одиночку на такого опасного противника.

— Тогда помоги мне.

— Тут же люди кругом, опомнись! Тебя под суд отдадут, если выживешь!

— Я не повторю одну ошибку дважды. Не останусь в стороне. Не помогаешь — так не мешай!

Темные крылья с тихим шелестом распахнулись от поднятых рук, являющихся их частью, и Ночка черной птицей взметнулась в воздух. Это поразило меня на целую секунду, ведь она никогда так не умела. Ее способность — формировать из тьмы животное, которое являлось ее продолжением, ее частью и находилось прямо в ней. Не будучи материальным, оно в то же время действовало автономно, влияло на материальные сущности и вполне могло сражаться. Но вот птицы, которая еще и ее могла поднять в воздух, у Ночки не было. Лишь несколькими годами позже, когда погиб Михаил, я поняла, что новые возможности мы получали на пике эмоций вроде желания отомстить, которое я наблюдала прямо сейчас.

На ту секунду, что тьма окутывала ее, формируя полноценную черную птицу, Ночка зависла напротив крыши вокзала, будто закон тяготения ей не писан, а затем огромный коршун из черного тумана, внутри которого девушка была почти неразличима, выставив темные когти, спикировал на противника. Тьма вцепилась в гхаттита, Ночка повалила его на перрон и стала наносить ему удары в лицо один за другим, кажется, жаждя порвать его в прямом смысле голыми руками. Люди, наконец начиная осознавать происходящее, бросились врассыпную от места сражения.

Черная птица сменила форму на более привычную Ночке огромную псину, и после очередного удара Ночка замерла, позволяя черной собачьей пасти вцепиться ему в шею. Тень стала мотать головой, стремясь вырвать противнику глотку, и с обычным человеком оно так бы и случилось, вот только гхаттиту тьма не причиняла вреда, словно попросту не существовала для него.

Я ощущала себя полнейшим ничтожеством, мне попросту нечего было ему противопоставить, даже мысли прочесть не получалось, потому что черная кровь в нем зашкаливала. Я бросилась к ней, чтобы оттащить, убедить сбежать, но ее псина ловко лягнула меня, даже не отвлекшись от основной цели, и я, улетев на несколько метров назад, проехалась по перрону спиной.

Поняв, что животное бессильно, Ночка снова стала наносила ему удары один за одним, и ее тьма бесновалась, пытаясь разодрать противнику горло, отскребая и откусывая куски от плитки перрона, но не имея возможности причинить вред гхаттиту. Все это происходило очень быстро, и я буквально видела, как стремительно Ночка двигалась к черте, за которой начнется безумие. Для нее это была возможность отомстить, и я прекрасно понимала эти чувства, но сама она из безумия не выйдет, а значит, моя подруга умрет. Я вскочила на ноги, попутно пытаясь понять, почему противник ничего не делает. Возможно, ему выгодно ее безумие? А может, у нее получилось, и она его убила?

— Ника! — Михаил выскочил из здания вокзала, еле пробившись через убегающую толпу.

— Забери ее! — завопила я в состоянии, близком к истерике. — Безумие!

Михаил бросился к дерущимся, и в этот момент рядом с ними начали падать люди. Они хватались за шею, за свои плечи, лицо, кричали от боли. Их кожа очень быстро гнила, и они умирали. Отвратительное зрелище. Этот гхаттит проклинал окружающих и собирал силы из боли, в том числе из своей. Он не сопротивлялся, просто лежал на земле, а Ночь в исступлении била его и била, ненамеренно давая больше сил.

Михаил хотел схватить ее и оттащить, но теневой пес резко развернулся и попытался укусить его. Нападение на своих — первый признак безумия, в этом состоянии чернокровный не различает своих и чужих. Михаила спасло лишь то, что зверь не мог выйти из своей хозяйки, Призрак успел мерцнуть назад, и черные клыки клацнули по воздуху. Ночка даже не отвлеклась, она продолжала наносить удары, от которых, у нее уже костяшки пальцев разбились в кровь. Люди, только что так громко кричавшие, начали вставать. Пять трупов. Пять мертвецов, окружавших поле боя.

— Ночь, надо уходить!

Михаил снова бросился к ней, но тьма, с окончательным безумием хозяйки потерявшая осмысленную форму, схватила его и отшвырнула через поезд. Похоже, какие-то капли сознания у Ночки еще оставались, иначе она убила бы его. Мертвецы, окружившие дерущихся, вспыхнули тьмой, образовав пентаграмму. Зверь ее вспыхнул и рассеялся, но подруга не заметила ничего этого, продолжая бить гхаттита.

Я не могла потерять ее вот так. Просто не могла. Пусть это глупый поступок, но я не могу стоять и смотреть, как умирает близкий мне человек, и ничего не делать. Даже если я не могу сделать ничего, даже если я просто обычный человек для этого гхаттита, я должна сделать хоть что-то, и не выдержав ощущения бессилия, я снова бросилась вперед. Со всего размаха я врезала коленом по одному из мертвецов, но тот даже не дернулся, а у меня появилось ощущение удара об столб, и я зло зашипела от боли. Попыталась хотя бы просто отпихнуть его ударом по ногам, но увы, столб есть столб. Крик подруги отвлек меня. Она вместе с гхаттитотм находилась в центре пентаграммы, и ее приподняло над ним. От мертвецов к ней тянулась тьма, но не такая, как у нее, и мне это казалось больше похожим на цепи. Они причиняли боль, и она извивалась, пытаясь за них ухватиться, а ее болезненный крик был смешан с рыком злости. И в какой-то момент ее будто прорвало:

— Сдохни! — прошелестела она искаженным до загробного шепота голосом.

Тьма полыхнула от нее во все стороны, прорвалась, будто Ночка разбила проклятие, не дававшее ее силе действовать, и щупальца тьмы, так напоминавшие щупальца тьмы Влада, раскинулись в разные стороны, пытаясь нанести удар по мертвецам, но прямо перед ними ударилась о невидимый барьер. В этот же момент меня за руку схватил мерцнувший ко мне Михаил.

— Уходим, — он потянул меня в сторону.

— Хочешь ее тут бросить?! — в истерике я чуть не сорвалась на визг и уперлась ногами, не давая себя сдвинуть.

— Ей уже не помочь. Она в безумии. Надо уходить, — он снова дернул меня за руку.

— Я не пойду! — я рванула руку на себя.

— Времени нет!

Его дальнейший поступок был крайне неожиданным. Он ударил меня в живот так, что дыхание перехватило, и я согнулась, не в силах что-либо предпринять. А он схватил меня, перебросил через плечо и бегом, быстро мерцая, потащил в дальнюю часть перрона, где можно было покинуть вокзал. От удивления и шока я не успела обидеться или разозлиться, и лишь бросила взгляд на происходящее с Ночкой. Она висела в центре огромного купола внутри пентаграммы, образованной мертвецами. Под ней лежал, приподнявшись на локтях, гхаттит. Ее тьма бесновалась, билась в барьер, не в силах его преодолеть, отбивая куски плитки с перрона, пыталась разорвать гхаттита, но проходя сквозь него. И тут он повернулся в мою сторону. Я очень четко ощутила на себе его пристальный взгляд. Он запомнил и придет за мной, поняла я. Точно придет. И однажды по одиночке он уничтожит всех агентов с черной кровью, а потом ему уже некому будет помешать.

Тот день стал одним из самых сложных в истории Отдела. Они узнали о безумии. Был открыто нарушен маскарад. В стычке с эхом Гхаттота лучшие агенты отдела ничего не смогли сделать. Этот день показал, что Отделу Гхаттот не по зубам, и с последствиями разбирались долго и тяжело. Касательно крайней стадии безумия решили, что проблема была единичная — только у Ночки. В средствах массовой информации случившееся долго заминали, а с особо зарывавшимися журналистами начальство общалось лично. Что же до последователяГхаттота — он на несколько лет пропал из поля зрения Отдела, и начальство с радостью ухватилось за предположение, что он погиб, несмотря на то, что тело найдено не было, ведь все чернокровные после смерти рассыпаются в прах.

В моей личной истории тот день отпечатался как переломный. Именно тогда я поняла, что единственные, кто мне нужен, это Михаил и Влад, а к остальным я не хочу и не буду испытывать никаких положительных чувств. Потому что всех этих людей слишком легко потерять, а потеря — это слишком больно.


СЕЙЧАС. Связь разумов


— Вероника? — голос Виктора и его тактичное покашливание заставило меня обратить на него внимание. — Вы так серьезно задумались, что-то не так?

— Все в порядке, — я тряхнула головой, выбрасывая из нее воспоминания. — Рада, что хотя бы один из вас знает историю. Теперь осталось научить вас последнему, что потребуется на заданиях. Связь разумов.

Я встала и оставила бокал на столе.

— Впрочем, я погорячилась, научиться — это громко сказано, скорее уж ознакомиться, с первого раза ни у кого не получается. Будете приходить ко мне по одному. Виктор, ты первый.

— И почему он? — Никита расстроился.

— Потому что, мой недалёкий друг, женщины любят галантных и образованных мужчин, — Виктор усмехнулся ему в ответ.

Я их перепалку слушать не стала и направилась к лестнице:

— Как только наговоритесь, Виктор, я жду тебя со всей твоей галантностью у себя, — на этих словах я покинула гостиную.

Виктор догнал меня почти сразу:

— Я не хотел расстраивать вас, Вероника.

— Ты не расстроил, — я остановилась у комнаты и кивнула на нее. — Входи.

Он шагнул внутрь, а Михаил, молча следовавший за мной, остался стоять здесь, у двери, чтобы не пускать лишних посетителей. Я зашла и закрыла дверь:

— Сейчас я настрою связь между нами, Виктор. В связи мне станут известны все твои мысли, даже нечаянные. Твоя задача — научиться скрывать их, потому что все участники связи их услышат. К тому же лишние мысли создают шунт и мешают на задании. Главное твоё испытание сейчас — это доверие, именно поэтому в связи будем только мы с тобой.

— Я понял. Однако… — он встал посередине комнаты и повернулся на меня. — Это, похоже, в некотором роде интимная вещь. Не доставит ли это определенных… неудобств?

— О, поверь, краснеть и смущаться ты точно еще будешь, — я усмехнулась. — Когда я впервые впускала в связь агентов Харибду и Призрака, я узнала о них много нового.

Вообще-то я солгала, ничего нового я не узнала, потому что наши отношения с каждым из них и без того были интимны, но не сообщать же об этом Виктору.

— Я могу отказаться обучаться этому и пользоваться этим?

— Приказ Влада не обсуждается. Да и потом, без связи ты умрешь. И это не угроза. Связь — крайне полезная жизненная необходимость, которая не раз спасала жизни нашей группе. Иди сюда, — я поманила его пальцем.

Он подошел. Так не хотел в связь. Неужели есть, что скрывать? Я аккуратно, даже нежно, взяла его лицо в ладони. Он стоял напряженно, глядя на меня. Я прислонилась к его лбу своим, закрыла глаза, сосредоточилась, активировала связь и отпустила его, продолжая на него смотреть. Он немного поморгал и осмотрелся.

— Ну ни хрена себе! — его мысль была непроизвольной. — Ой, черт, эта стерва наверняка меня слышит. Дьявол.

В его исполнении стерва звучало как восхищение, а не как ругательство. Он перевел взгляд на меня: