— Тише! — прошипела я. — Я сейчас отпущу твой рот, и ты сможешь говорить. Советую делать это шепотом, не то Машутку разбудишь. Ты ведь не хочешь оставить ей психологическую травму на всю жизнь?

Светлана отрицательно замотала головой, и я медленно отпустила ее рот, но нож не убрала. Конечно я не собиралась убивать ее, клинок нужен просто для устрашения.

— Кто вы? — шепотом произнесла Светлана, сглотнув.

Я склонилась к ее уху, положив ладонь на ее плечо и сжав его.

— Я пришла сделать то, на что у тебя никогда не хватило бы духу, Светлана. Ради тебя и твоей дочери. Больше твой муж тебя не тронет.

— Вер… — она икнула от испуга и снова судорожно сглотнула. — Вероника? Свят-свят-свят. Господи, спаси и сохрани.

Светлана закрыла глаза и начала неистово молиться шепотом:

— Во имя Отца, и Сына, и Святого духа…

— Черт, Светлана! — зашипела я, убрала нож от шеи и тряхнула ее за плечо. — Я живая, дурочка. Я не призрак.

Она снова открыла глаза и повернулась в мою сторону.

— Ты же… сгорела…

— Ага, а хоронили меня наверняка в закрытом гробу. Ты мой труп видела? Не видела! Вот то-то же, — я скрестила руки на груди. — И не благодари за своего мужа.

Светлана будто только сейчас вспомнила, что ее муж мертв. Повернулась на его труп. Помолчала, глядя на него несколько секунд, а затем развернулась и бросилась на меня. Не ожидав от нее такого, я потеряла бдительность, и потому свалилась на пол под ее весом. Она, впрочем, по пути сама запуталась в ночнушке, и потому я быстро перехватила инициативу, перекатилась и уселась на ней сверху, схватила ее за руки. Платье мне мешало, но я уже привыкла к нему, а Светлана далеко не самый серьезный противник, поэтому справиться с ней труда не составило.

— Да как ты посмела! — Светлана в истерике чуть не перешла на крик, продолжая дергаться в моих руках. — Зачем ты убила его?! Зачем?!

— Ради тебя, дурочка! И ради Машутки! — шипела я на нее в ответ. — Однажды ты поймешь! И вот тогда скажешь спасибо!

— Так нельзя было, грешно! Нельзя так! Он же мой муж!

— Он бил тебя! Или ты забыла? Он грозился отнять у тебя дочь! — я встряхнула ее за запястья. — Очнись, Светлана!

— Нет… Нет. Нет! — наконец она сорвалась и перешла с шепота на крик. — Уходи! Пошла вон! Видеть тебя не желаю! Как ты посмела так поступить?! Каким бы ублюдком он ни был, нельзя убивать! Господь дал ему жизнь, а не ты. Не тебе и отнимать! Гореть тебе в аду, Вероника!

Черт, сейчас сюда весь дом сбежится. Ну конечно, благодарности от нее я не дождусь. Тупая курица. Мелькнула мысль убить и ее. За глупость. Но я быстро отбросила эту мысль и просто парализовала Светлану. Залезла к ней в голову. Паника. Шок. Истерика. Страх перед будущим. Ненависть ко мне. Нет уж, обо мне ты помнить не должна. Стирать воспоминания очень долго и сложно, но вот исказить — легко. Еще со своей работы как следователя я знала, что даже без ментальных способностей можно создать человеку ложные воспоминания. А я всего лишь подкорректирую текущие. Размыть силуэт в ее памяти. Заставить забыть, кого именно она видела. В процессе она отключилась из сознания, похоже, я случайно подала ей в мозг избыточной силы импульс, но мне же проще. Вокруг трещало статическое электричество. Закончила я быстро, и как раз услышала топот нескольких слуг по лестнице. Я бросилась к окну, по пути подхватывая со стула ее платье. Оборачивать вокруг руки его было некогда, поэтому я просто скомкала и со всей силы ударила по окну. Вокруг разлетелись брызги осколков и электрические искры. Разбитое стекло с частью рамы вылетело наружу, а следом в проем нырнула и я ровно в тот момент, когда дверь в спальню распахнулась. Выбросив платье, я быстро свернула за угол дома, чтобы из окна меня видно не было, и скрылась в темноте улиц.


В дом я вошла в критично плохом настроении, но по крайней мере не в настолько плохом, в каком была, когда уходила. Если до Светланы я добиралась пешим ходом час, то на обратный путь у меня ушло два. Первые предрассвеные лучики скоро должны были показаться, когда я входила в дом. Было еще темно, но свет включать не было никакого желания, и разувалась я в темноте и тишине. Я бы не заметила Петра, появившегося на лестнице, если бы не ощутила чужие эмоции неподалеку.

— Вероника, что у вас случилось? — после сегодняшней ночи он перестал звать меня по фамилии, но на ты очень правильно переходить не решился.

В его голосе скользила забота и участие. Но не такие, как обычно бывает у женщин, с толикой жалости и сопереживания, а мужские. Просто предложение поделиться проблемой, которую он, если сможет, поможет мне решить. Я замерла, глядя на него, размышляя, стоит ли ему знать или это не его дело.

— Мы можем пройти в кухню и побыть там, если не брезгуете. Когда я был ребенком, это было самое любимое место в доме, потому что наша повариха была очень доброй женщиной, да к тому же там часто вкусно пахло, — он улыбнулся. — Возможно, и у вас есть подобные воспоминания, которые можно претворить в жизнь. Приятные мелочи.

Несмотря на то, что я оставила его в таком состоянии, он проявляет заботу и понимание и ни словом не упоминает о случившемся. Глядя на него, я вдруг поняла множество вещей. Как я устала. Как мне плохо одной: без семьи и любимого человека. Позавидовала Виктору. У него отличный отец, который любит его, пусть и по-своему. Снова захотелось стать ребенком, ощутить это хотя бы на секунду. Я вздохнула:

— Я хочу теплого молока с медом. Найдется?

— Конечно, Вероника, — Петр улыбнулся еще шире, словно разговаривал с маленькой девочкой и пытался улыбкой подбодрить ее. — Пройдемте. Я лично сделаю его для вас, если вы не против.

Он не стал меня дожидаться и направился в боковой проем в сторону кухни. Мы прошли две комнаты, прежде чем попали туда. Обычная маленькая кухонька, но содержится явно в чистоте, насколько это может быть на кухне. Петр зажег газовую конфорку, поставил на нее небольшую кастрюльку с молоком, достал из верхнего ящика вазочку с печеньем и конфетами, поставил передо мной. Забавно, кажется, у нас дома была похожая. И я всегда думала, как бы до нее долезть наверх, ведь в детстве она казалась расположенной так высоко… Один раз даже чуть не свалилась со стула в попытке добраться до конфет. Как же давно это было… Я почти ничего не помню из детства. Ничего, кроме смерти родителей и ухмылки некроманта…

— Вероника? — голос Петра вытащил меня из воспоминаний.

Он уже поставил на стол две чашки с ложечками на блюдцах, сел за стол напротив меня и прямо сейчас подвинул ко мне вазочку с печеньем.

— Расскажите, что вас тревожит.

— Откуда вы узнали, что я покинула дом? Я уверена, что никого не разбудила, — во мне проснулась паранойя.

— Я решил, что вам нужна поддержка, и когда привел себя в порядок, заглянул к вам, чтобы предложить ее. Не поймите превратно, я не собираюсь лезть к вам в душу, если не пожелаете, но я хочу помочь. Совершенно искренне.

Молоко закипело, зашипело, и Петр, прервавшись, бросился к плите. Меня это заставило улыбнуться. Вот у Михаила молоко никогда не убегало. Он всегда был внимателен ко всему. Он всегда был… был… К горлу подступил комок от воспоминаний, и я сглотнула, заставляя себя не думать о прошлом. Петр тем временем налил мне в чашку молока, поставил рядом баночку с медом и налил молока себе, сел обратно.

— Знаете, не советую вам гулять по ночам в одиночестве. Я был бы не против составить вам компанию в следующий раз. Ради вашей же безопасности.

Я меланхолично зачерпнула мед и помешала молоко, глядя, как тягучая сладость медленно сползает с чайной ложечки. Это городу небезопасно, когда я в нем гуляю, а не мне.

— Я ходила убивать, Петр.

— В самом деле? — он воспринял это заявление на удивление спокойно. — Кого и за что?

— Он бил и унижал свою жену. Неприятный человек.

— Ваш муж? — Петр подул на своё молоко.

— Нет, не мой. Моей подруги.

— Воистину нельзя злить женщин, — усмехнулся мой собеседник и отпил немного из своей чашки.

— Не будете осуждать меня? — я оторвала взгляд от чашки и посмотрела на него. — Я ведь убийца, и гореть мне в аду.

— Не буду. С тех пор, как у меня появился сын, я понял, что ради него пойду на очень многое, если не на все, и перестал делить мир на черное и белое. Видимо, подруга была вам дорога. Я не стану осуждать ни ваши мотивы, ни поступки.

Я поставила локти на стол и опустила лицо в ладони, закрыв глаза. Странно, но этот человек вызывал во мне желание поделиться тем, что накипело на душе. Поделиться всей своей болью. Освободиться от нее.

— Я устала быть одна. Не могу так жить. Просто устала. Я ведь могу читать мысли, вы знаете, и это сводит с ума. Год за годом. Я начинаю путаться между тем, что люди говорят, а что лишь думают. С этим сложно справиться одной. Но меня оставили все, кого я любила. И только сегодня я поняла, насколько давно эти люди оставили меня одну. А я лишь цеплялась за прошлое. За то, что у нас когда-то было. Сейчас они другие, и я тоже. Все мы другие. Я ведь даже Кайраджу помогаю только ради той цели, к которой стремился дорогой мне человек. А у меня нет возвышенных целей вроде спасения человечества или чего-то подобного. Я просто хочу любить и быть любимой. Так просто. Я всего лишь женщина, — сквозь пальцы уже давно текли слезы. — Я вообще ввязалась во все это, выпила черной крови, чтобы он не остался на этом пути один. Но он… он…

Я всхлипнула, делая глубокий вдох, отняла пальцы от лица и уставилась на мокрые ладони так, словно не понимала, что с ними. Петр молчал, будто его здесь не было, давая мне возможность не отвлекаться на него и выговориться.

— Я не плакала уже очень давно… — тихо произнесла я, продолжая разглядывать пальцы. — А за сегодняшнюю ночь пролила столько слез, сколько не проливала за последний десяток лет.

Петр вытащил из кармана жилетки белый платок и молча протянул мне. Я посмотрела на платок, затем подняла взгляд на него. В голове образовалась пустота, но стало легче. В самом деле легче.

— Спасибо, — я улыбнулась, платок брать не стала. — Я думаю, Виктору повезло с отцом. Однажды он это поймет.

— Надеюсь, — Петр грустно улыбнулся.

Я взяла в руки чашку и отпила молока, которое из-за меда казалось горьковатым:

— Что там с оружием и людьми? — я немного успокоилась и потому решила поговорить о делах.

— Оружие готово и ждёт, люди тоже, — Петр тоже отпил. — Бог связывался с вами? Он должен был сообщить, где наша цель.

— Пока нет, — я покачала головой. — Видимо, он пока не выяснил, как найти эхо Гхаттота.

Я вздохнула. Было бы неплохо взять с собой Влада. Мы с ним отлично работаем вместе. Но если попрошу у него помощь как у союзника, он будет считать, что я вернулась. Но я не вернусь. Я допила молоко и встала:

— Мне придется оставить вас, я устала.

— Конечно, Вероника. Идите.





Прошло две недели с того момента, как я покинула Влада. Я находилась в парке у фонтана. Сегодня утром явился Кайрадж и предложил заглянуть сюда в этот час, сообщив, что я по его мнению увижу тут нечто важное для себя. Вокруг высились зеленые деревья. Дело близилось к вечеру, и солнце постепенно наливалось закатным багрянцем. В фонтане не было ничего примечательного: четыре рыбины, стоящие на хвостах спинами друг к другу, изо рта которых льется вода.

Я оторвала взгляд от фонтана и огляделась на зелень и вымощенные камнем дорожки. Вокруг бродили гуляющие парочки и более крупные компании. На их фоне я, сидящая здесь в одиночестве, была белой вороной. И кого я тут вообще жду? Кайрадж сказал, если эти таинственные они не изменят планы, то будут тут. А что если изменили? Предупредил ли бы меня об этом мой бог? Я уже собралась позвать Кайраджа, как мой блуждающий по сторонам взгляд действительно наткнулся на тех, кого я ждала. Я уверена в том, что это были они, потому что иначе и быть не могло. Мой бывший муж Николай и моя бывшая новая подруга Кристина с сыном Григорием. Они шли по дорожке в дальней от меня части парка, держась чинно под руки, словно пара. Мальчик со скучающим видом шел рядом. Меня они не видели, не замечали, по крайней мере пока. Я замерла, наблюдая за ними. Не прячась, но и не стараясь привлечь к себе внимание. Они о чем-то общались, отсюда слышно не было. Кристина смеялась, мой бывший благоверный улыбался. Хм, а благоверный ли? Во мне сплелись непонимание, ревность и зарождающаяся злость, заставляя меня не шевелиться, как хищника, поджидающего свою жертву. Они подходили все ближе. Внезапно Кристина остановилась, повернулась к Николаю, поправила на нем пиджак. Так по-свойски, словно она была его женой. И словно мне в угоду, лучик солцна блеснул на драгоценном камушке. Кольцо. А у Николая тоже? Минутку, я погибла всего пару недель назад, у мужа должен быть траур! Какие кольца? Какая помолвка? Я должна узнать. Просто обязана.