— Вот давай на этом и разойдемся, — предложила Катя, храбрясь.

Глаза у Сена были странными. От него пахло вином, но там было что-то еще. Кате показалось, что Юдин взведен и бурлит от энергии, еще когда он пел. Он и сейчас весь подрагивал, словно ему не стоялось на месте. Сен облизывал губы, а взгляд его становился все тяжелее. Как назло, постоянное движение в коридоре замерло. Двери были закрыты, лишь доносились вопли из углового блока, где проходила вечеринка. Рекреация не освещена, никто ничего не увидит и не услышит.

Если придется, Катя будет отбиваться. Страшно только то, что Арсений явно «догнался». Еще сильнее прижал к стене и вжался сам, недвусмысленно давая понять, что настроен серьезно. В глазах то ли дурь, то ли бешенство. Катя не могла оторвать от стены руку — Юдин крепко держал ее за запястье, и острые кусочки старой краски впивались в ладонь.

— Пусти, — велела она.

Сен окинул ее взглядом.

— Дай подумать. Хочу оценить свои возможности. Прикидываю, во что мне это обойдется, если я тебя сейчас… Ты ведь культурная девочка, направо и налево орать не будешь. Поплачешь: ах, какой нехороший парень, а потом будешь гордо жить, да? А есть еще один вариант — тебе понравится, но ты об этом никому не скажешь, гордость же.

— Ты меня совсем не знаешь.

— Да знаю я все. Промолчишь ведь. Зачем тебе лишние траблы, а? Чтобы все пальцами тыкали? Их с самого начала бы не было, проблем. Ты сама все усложнила.

Заскрипела дверь. В коридоре выплеснулись глухие басы. Юдин отодвинулся и бросил:

— Сестре ни слова, если не хочешь, чтобы тебя турнули из общаги. Хату снять — дорого, не для такой убогой мыши, как ты. Препод твой, он прикольный чувак, только он студенток не тр**ет, потому что срать, где ешь, плохо. Может, и тр**ет, аккуратно только, не светясь, только он хату снимать тебе не будет, сам нищий.

— Пошел ты!

— Не нарывайся. А то больно сделаю. Я же не говорил, что это наша последняя встреча. У тебя красивая попка, давно хотел сказать. Считай это предупреждением.

— Отстань от меня. Оставь меня в покое. Тебе мало фанаток? — Катя пыталась взывать к разуму Сена.

— Я сам решу, мало мне или много. Раньше решали за меня, — Сен откинулся назад со смешком и чуть не потерял равновесие. — Теперь я сам выбираю, кого и как. По поводу тебя я еще ничего не решил. Только попробуй вякни Янке, сестра у меня натура наивная и романтичная, я сам фильтрую, что ей обо мне знать. Бывай. Не провожаю, сама доползешь. Я тебе сообщу, что надумал.

Когда Юдин ушел, Катя не могла решить, что ей делать: плакать? Слезы душили, в голове пульсировало. Нет, она не заплачет. Пожаловаться кому-нибудь? Кому? Родителям? Тогда мама точно заберет ее домой. Возможно, именно такой выход из ситуации — самый правильный. С момента поступления в Каратов все пошло не так. Сначала Глеб, потому Юдины.

Сдаться? Потом вспоминать всю жизнь, как прогнулась? Завтра она что-нибудь решит, пойдет к коменданту, попросит найти ей другой блок. Но даже если получится, как это спасет ее от Сена? Ну почему она?! Почему этот упырь прицепился именно к ней?!

Катя вытерла сухие глаза и вышла из рекреации. Потерянно огляделась. Где здесь выход? Двинулась по коридору и в следующей нише увидела знакомую фигуру. Глеб? Катя застыла. Он мог слышать? Вряд ли. Стоит, внимательно читая что-то в мобильном, а шум из блока с вечеринкой еще громче. Все орут, видимо, приветствуют вернувшегося Сена. Что б его, подонка!

Катя решила тихонько пройти мимо.

— Тебя провести?

Несколько шагов по инерции. Она ответила через плечо:

— Нет.

— Ты не туда идешь. Вниз и налево.

— Спасибо.

— Разговор. Не забыла?

— Нет. На выходных?

— Завтра.

Ответ Глеба прозвучал резко, а Катя была слишком разбита, чтобы спорить. Завтра так завтра. Какая разница теперь? Боже, она так устала, а ведь ей сейчас возвращаться в блок к Янке! Как же дерьмово!

Она нашла выход из общежития техноложки, но к себе сразу не пошла — долго бродила вокруг своей общаги.

Яна вернулась под утро, что-то пела, роняла посуду на кухне, с пьяной настойчивостью кому-то дозванивалась, выяснилось, что брату. Катя притворялась, что спит, а сама задыхалась от ненависти и беспомощности. Далеко за полночь встала и проверила дверь в блок. Ей всю ночь чудилось, что в комнату входит Сен. Заснула она лишь под утро, с твердой решимостью пропустить занятия, собрать вещи и уйти. Куда? Неважно.


… По утро, в четыре тридцать, пришло сообщение от Сена.

> все, что вчера было мной сказано, сказал не я

Катя смотрела на экран телефона, как на ядовитую змею. Что Юдин имеет в виду?

> я здорово воткнулся вчера, вот и перегнул палку. прости. обещаю, что никогда больше. короче, не повторится

«Перегнул палку»? В смысле, это он про то, был под наркотой? Ну и что? Такие вещи нельзя вот так объяснять, неужели он не понимает. У того, кто под дурью, на языке то же, что на уме.

Катя встала и со вздохом подошла к окну. Какой прекрасный день. И он омрачен, осквернен. Лишь одно облегчение: Сен попытался хоть как-то извиниться. Или это опять такая игра?

Катя вышла на кухню. Там сидела Яна, сонная, взъерошенная, как воробей, с растекшейся под глазами тушью. Катя настороженно кивнула, не получила ответный кивок и напряглась.

Соседка тоже таращилась в телефон. Катя поставила чайник, залила кипятком пакетик с кашей быстрого приготовления, а Яна все глядела на экран, одной рукой ковыряя вилкой яичницу. Они съели завтрак в молчании.

Катя передумала уезжать. Сообщение Сена ее ничуть не успокоило, но чувство беззащитности ушло. Юдин тоже не дурак. Неужели начнет ее преследовать, поставит под удар популярность? От воспоминаний об их прошлом разговоре хотелось еще раз вымыться в душе. Катя доедала кашу, когда голос Яны заставил ее вздрогнуть:

— Он вчера опять закинулся, да? — спросила соседка.

Катя подняла взгляд. Дарьяна смотрела на нее с выражением… отчаяния? Губы Яны дрожали, в глазах стояли слезы.

— Я не знаю… — проговорила Катя, опуская взгляд к каше.

— Он мне обещал, что не будет, — пробормотала Яна. — Я видела, он за тобой пошел. Вы встретились? Он был под кайфом?

— Да, — сухо сообщила Катя.

— Наговорил тебе… да, наговорил?

— Ну…

Яна разрыдалась. Как-то… страшно, резко, словно прорвало плотину. Да, это отчаяние, поняла Катя, бросившись успокаивать соседку по комнате. Только через пару минут Дарьяна смогла заговорить связно.

— Его… избили! Опять! — шептала Яна, запрокинув голову. — Он опять… опять на колесах! Ему же нельзя! Он же становится… он становится… он не чувствует границ, понимаешь!

— Кто? Когда? — бормотала Катя. — Что случилось?

— Он иначе песни писать не может, — всхлипывала Дарьяна, — только под «мурзилкой» (* — вид легкого наркотика, распространяемого в клубах и барах). И все больше… все больше. А потом… потом… девушки. Он не может остановиться… проблемы были. Поклонницы его никогда не закладывают, но он же… он же… кого захотел, к той и подходит. И отказа не принимает, понимаешь?

— Я все понимаю, — сказала Катя. — Ян, успокойся. Его сильно избили?

— Да. Он тоже сдачи дал. Около пяти, он домой шел… я следила, он сказал: разборки. Я вцепилась — он послал. Никогда не говорит, с кем стрелки забивает. И вот…

В дрожащих руках Яны высветилась фотография в мессенджере. Судя по селфи, Юдина приложили серьезно: лицо Сеня опухло, один глаз закрылся, на скуле было синее пятно.

— Из-за девки, — горько сказала Яна, — опять из-за какой-то бабы!

Дарьяна вдруг напряглась, вытерла слезы тыльной стороной ладони, посмотрела на Катю, нахмурившись:

— Это из-за тебя, да? Я видела того твоего… коз-з-зла смазливого в коридоре. Глеба, да?

Катя похолодела.

— Ну ты, Кать, и с**ка, — жалобно проговорила Дарьяна. — Я думала, мы друзья. А ты на подставу сработала, да?

— Глупости, — глухо сказала Катя, исподлобья глядя на соседку по комнате.

От Яны можно было ожидать чего угодно, даже драки, однако Юдина казалась совершенно подавленной. Она сидела напротив Катя и нервно терла рот, размазывая вокруг губ остатки помады.

— Если этот, как ты выражаешься, козел, услышал хоть часть того, что мне наговорил твой братец, я не удивляюсь, что ему… прилетело, — сухо сказала Катя, немного блефуя. — Я тут не при чем. Я ничего не говорила.

Если это был Глеб, то… о господи!

— Хотя с чего вдруг это быть твоему крашу (* краш — объект интереса, влюбленности)? — зло проговорила Яна. — Он же с мымрой какой-то приперся загламуренной. Она Сену весь вечер глазки строила. Она походу еще и беременная ванилька-алкоголичка, весь вечер намекала на особое положение, а потом, я видела, полбутылки на балконе за шторой высосала.


Глеб


Когда Саша в очередной раз отлучилась, якобы чтобы сходить в туалет (гормоны, любимый, гормоны), Глеб нашел ее на балконе в компании каберне. Он некоторое время «любовался» ее профилем с бутылкой у рта. Выдал его звонок на телефоне — африканские барабаны. Беда никогда не ищет человека, человек ходит за ней по пятам, проникновенно запел густой голос на языке народа Ашанти.

Саша дернулась, вино пролилось на платье.

— Глеб? Я…

Глебу не пришлось ничего говорить или изображать — Саша приняла его молчание и неподвижность за упрек.

— Я немного… два глотка… читала вчера в инсте, что немного можно… там… витамины…

— В вине? — негромко уточнил Глеб. — Весьма спорное утверждение. Саша, тебе нужно сходить к врачу.

Саша поставила бутылку на замусоренный сигаретными окурками бетонный выступ. Пробормотала облегченно:

— Да, разумеется. Завтра… я съезжу в Екатериногорск. Уверена, что…

— Зачем? Сходим здесь, в Каратове, вместе. Ведь если что-то… не так, поездка может плохо повлиять на ребенка.

Саша растерянно рассмеялась, вглядываясь в лицо Глеба. Он не улыбался, говорил серьезно и даже сам верил в то, о чем говорит.

— Глеб, ну понимаешь, я там знаю врача, он лучший, с ним договорилась Ди, чтобы он меня вел сразу… и до… самого…

— Вот в следующий раз к нему, а завтра сходим в клинику «Пульс», все ее очень хвалят. Раз ты все равно здесь, зачем тратить время на разъезды?

— Но Глеб…

— Саш, — Глеб нахмурился, — ты ничего случайно от меня не скрываешь?

— Ну ты чё, нет, конечно? Пойдем, куда скажешь и когда скажешь, — Саша уже овладела собой — по ее глазам Глеб понял: она на что-то решилась.

Ему было плевать. Это все ложь, теперь он знает. Почему-то в голове стало как-то ясно и… звонко. Словно исчезло вчерашнее замешательство, непонимание, как жить дальше, все стало хрустально прозрачным и понятным — это ложь. И сейчас начнется спектакль, воплощение Сашиного плана «бэ».

У Глеба тоже есть план. Он все слышал, все видел, там, в коридоре. Он не вмешался, потому что не разобрался сразу, грешным делом подумал, что Катя с ним… с тем уродом, который только что вернулся в блок и принял из рук Тимура пакетик с мелкими сиреневыми таблетками.

Глеб сам недавно узнал, что Тимур приторговывает дурью. Это у них называлось «мурзилкой». Вещь легкая, напрочь отключает тревожность, расслабляет до ощущения легкого полета над жизнью, контроля над всем происходящим. При этом в голове слетают все стоп-краны, границы дозволенности раздвигаются до беспредельности. Чему Глеб только что и был свидетелем.

Этот фрик посмел полезть к Кате. Он обидел Катю. А Глеб стоял и смотрел, потому что… фак! фак! — в голове стоял чертов долбанный ограничитель: это Катя, она навсегда для него потеряна, у нее своя жизнь. Такая? Если за эти полтора года она не превратилась в железную леди, то сейчас умирает от страха и позора у себя в комнате! И что-то подсказывало Глебу, что до железной леди Кате еще далеко.

— Саша, — ласково сказал он, — ты иди ко мне в блок, отдохни, а у меня еще есть дела.

Глава 9


Глеб


Глебу пришлось проводить Максимову, вернуться на вписку и торчать там до четырех утра. Но даже тогда поклонники Сена не собирались расходиться. Тогда Глеб взял в оборот придурка Тимура. Выволок бывшего приятеля в коридор и припер к стене. Спросил строго:

— Ты с каких пор на «мурзилке» бабло куешь?

Тимур тут же допер, что спросили его далеко не по-дружески. Огрызнулся:

— Как могу, так и зарабатываю. Не у всех дедушки владельцы галерей. Тебе больше всех надо? Если что, за мной внятные пацаны стоят, объяснят тебе, что к чему.