Стася Андриевская - (не) просто сосед

— Полине Сафоновой фактически заткнули рот, — возмущался он, — в то время как я ручался своим авторитетом, что у неё будет возможность высказаться! Мне кажется, гонка за скандалами и сенсациями перешла все допустимые границы, и если так пойдёт дальше — скоро в эфире вообще не останется правды! И это недопустимо!

Ещё чуть позже промелькнула новость о том, что Шереметьев, возможно, уйдёт с первого канала и заберёт с собой формат своей передачи…

Полина уже не успевала вникать в ссылки, которые наваливали на неё Максим с Леной. К тому же, это всё не имело смысла. Ну да, её горячая речь, та самая точка на прошлом и катарсис, всё-таки вышли в сеть и это тоже увидели люди. Тоже пошли вирусные рассылки и всё такое, но интернет — это не прайм-тайм по телевидению. К тому же, сидящей в сети молодёжи, до всей этой истории дела было мало, а вот тётушки, обожающие скандалы, горячо обсуждающие их и передающие из уст в уста — смотрят именно телевизор!

А уж когда Полину ни с того ни с сего громогласно начала распекать в трамвае какая-то тётка, подключив к обсуждению кондуктора и двух бабок: стыдили, взывали к разуму, попрекали маленькой дочкой и материнским горем свекрухи — Полина не выдержала. Выскочила на две остановки раньше, рвано хватая ртом воздух, в каком-то мутном дурмане, даже не помня как, добрела до дома. Остановилась возле крыльца салона, глядя сквозь слёзную дымку на его освещённые окна… Да, она знала, что рано или поздно всё пройдёт и забудется, но она ведь всё равно не железная!

Вошла в салон, не глядя на сметающую волосы Светку, скинула куртку и сумочку. Наверное, было в ней сейчас что-то такое, что заставило Светку замереть с поднятым совком, и проводить Полину настороженным взглядом. Но Полине было не до того. Села в своё рабочее кресло, тяжело навалившись локтями на полку зеркала. По щеке поползла слеза. «Волосы у тебя красивые, соседка. Рука так и тянется…»

Господи, как же давно это было. И было ли вообще? Всё так перемешалось и стало таким неважным…

Взяла ножницы и на глазах у обалдевшей Светки срезала первую прядь. Почти под корни. Следом вторую, третью. Рваными кусками, небрежно, как маленькая девочка, играющая в парикмахерскую с куклой. Светка заторможено осела на диван. А Полина, внутренне замирая от непривычной лёгкости и обнажённости, зарылась пальцами в мягкие пшеничные огрызки на голове, сжала, до боли натягивая кожу. Посидела так пару минут и схватилась за краску. Навела от души — целую ораву таких ошалелых дурочек можно покрасить… и смело мазнула по пробору. Краска жирно ляпнула на светло-голубые джинсы, но Полина не обратила внимания — взгляд стремительно туманился слезами, они катились по щекам, а она лишь закусывала губы и продолжала наносить краску…

Очнулась, когда её руку крепко и требовательно, перехватила Светка. Нетерпеливо дёрнула, вырывая, но Светка не отпустила. Наоборот, силой забрала из судорожно сцепленных пальцев кисть и отложила в чашку. И, замешкавшись на мгновенье, вдруг обняла. И Полина только сейчас увидела, что Светка тоже плачет.

— Полин… Ну прости ты меня, дуру…

— Проехали, — с усталой злостью ответила Полина. — Мне давно уже плевать на Марка.

— Я не про него. Про Руслана.

Полина замерла.

— Он искал тебя, спрашивал про тебя, тогда, когда ты, помнишь, в деревню уехала? И потом тоже… А я говорила, что ему с тобой не светит. Мне так завидно было… Так хотелось и себе тоже — и мужика, и отношений стабильных, но… Мне казалось я круче и достойнее тебя. Но… — помолчала, хлюпая Полине в ухо. — Знаешь, я видела и передачу эту дурацкую, и видео в ютюбе. Вот ты говоришь, ты во всём виновата, потому что терпела. Но ты говорила как будто про меня, Полин! Каждое слово — в точку! И про трусость, и про то, что моё бездействие привело к беде. Я тоже во всём этом виновата. Ещё с самого начала, ещё с общаги. Мы там… Там много чего было такого, о чём так просто не расскажешь, и если потянуть — такое может всплыть, что не отмоешься. Он шантажировал, и я молчала. Поначалу. А потом переиграла так, что он и деньги мне таскать начал и подарочки… Ну ты и сама знаешь… — Помолчала. — Полин, я такая сволочь. Если ты не простишь, я пойму. И я всё равно скоро переезжаю в Саратов… Вчера решила, когда видео посмотрела. Нет, ну правда, что у меня здесь — одни дурацкие фантазии, а там семья. Мама, брат и отец алкаш. Я от них сбежала, чтобы не напрягали своими проблемами, но от себя разве сбежишь? Всё равно тянет к ним, знаешь… Но страшно, что погрязну в бытовухе… А вчера подумала — а чего страшно, если оно и здесь ни то, ни сё? А Руслан… он классный, Полин! Он такой, прям… Мужик. Настоящий. И плевать на его прошлое, ты права. Он своё давно отсидел. А вот Марк… Он знаешь, скольких изнасиловал? Только я троих знаю лично, не считая себя. И знаю, что на самом деле их больше. Но мы же молодые дуры были, а там всё на извращениях, с таким ни в суд не пойдёшь, ни маме толком не расскажешь… И Марк это понимал. На скрытое видео снимал, а потом… Блин, я вот сейчас говорю, и у меня у самой волосы шевелятся… Какая же я мразота…

Судорожно выдохнув, замолчала.

— Спасибо, что рассказала про Руслана, Свет. Для меня это важно.

— Он напишет тебе, Полин, обязательно!

Она кивнула.

— Как будет, так и будет. Это теперь вообще не главное. — Помолчали. — Подстрижёшь меня нормально?

Светка улыбнулась, прижимаясь лбом к её плечу:

— И даже покрашу. И маникюр забацаем. Какой-нибудь крышесносно-яркий, да?

Когда заканчивали с маникюром, зазвонил телефон.

— Полина? — уточнил приятный женский голос. — Здравствуй. Мне твой номер дал Андрей. Тебе удобно сейчас говорить?

— Какой Андрей?

— Шереметьев. Ну, ведущий на первом, если помнишь. Пока ещё на первом. А вообще знаешь, он уже почти полтора года всё собирается уйти оттуда, да всё время откладывает. А теперь, вот, созрел. Мы с ним давно и хорошо знакомы. Он сначала ведущим у меня на свадьбе был, потом ведущим на вечеринке по случаю развода. Дети у нас с ним в одном классе учатся. У меня пацан, у него девчонка. Может, даже, поженятся когда-нибудь. — Рассмеялась. — А у вас с Марком дочка, кажется, да?

— Извините, а вы кто?

— А, извини, совсем заболталась! Я Инга Сурнина, но ты меня не знаешь, скорее всего. О таких, как я не рассказывают. — Рассмеялась. — Особенно такие, как твой бывший муж. Я когда-то была его девушкой, даже, пожалуй, невестой. Но бог, как говорится, миловал. Я по какому поводу звоню-то — видела передачу Шереметьева. Ну, что сказать, впечатлена! С огромным удовольствием тоже потягала бы за лохмы неуважаемую мною Лидию Петровну, но статус, увы, не позволяет. И тем приятнее было видеть, как это делала ты. Но, давай ближе к делу, да? Мой очень близкий друг Эмиль Грофштайн, по моей личной горячей просьбе согласен рассмотреть дело Руслана Подольского и оценить перспективы. И если они, эти перспективы есть, Эмиль возьмётся за это дело. Безвозмездно. У меня тут, знаешь ли, давние, личные счёты к Маркуше и его мамаше.

От того, как окаменела Полина, замерла даже Светка.

— Инга, извините, а этот Эмиль… Как вы сказали, его фамилия?

— Грофштайн.

— А он кто?

Инга рассмеялась:

— Гугл тебе в помощь, Полин! И номер мой запиши, я сейчас в самолёт уже сажусь, а как долечу — свяжемся ещё.

Она отбила вызов, и Полина тут же суетливо полезла в поиск. Этот человек высветился на первом месте в ТОП-10 лучших адвокатов России.

«Эмиль Исаакович Грофштайн, знаменитый адвокат России с адвокатским стажем более 30 лет. Оказывает помощь по резонансным уголовным и гражданским делам крупным бизнесменам, VIP-персонам из сферы политики, искусства и шоу-бизнеса. Представлял интересы мультимиллиардера Семёна Голицина, политика Бориса Березина, певца Филимона Кокорина, бизнесмена Виталия Спивакова, и других влиятельных лиц страны и ближнего зарубежья…»

В коридоре перед дверью зала судебных заседаний было душно и как-то глухо, словно в бункере. А может, это что-то случилось с самой Полиной. В груди болело, дыхание срывалось с приоткрытых губ поверхностно и часто, гулко шумела в висках кровь. Руки мешались, им не находилось места: ни на коленях, ни подсунутым под бёдра, ни сцепленным на груди. А ещё, они дрожали — едва заметно, но Полина ощущала это как сумасшедшую трясучку паралитика. Напротив, через проход, сидел щупленький мужичок и делал вид, что увлечён соцсетями, но Полина слышала, как время от времени щёлкает камера его смартфона. Очередной журналист. Эмиль Исаакович с самого начала предупреждал, что их будет много, и они будут везде, просто потому, что это нонсенс в определённых кругах: Грофштайн, акула и мэтр уголовного правосудия, «адвокат дьявола» и «обычных» мультимиллиардеров, человек, который давно уже не работает ради денег, а только из любви к профессии, не забывая, однако брать за своё «хобби» гонорары в десятки миллионов баксов, снизошёл вдруг до дела из телевизионного шоу! Причём, на общественных началах, то есть безвозмездно!

К работе над делом Грофштайн приступил лишь в конце января. Но зато, стоило ему только взяться — и сразу же всё зазвучало иначе! Сам факт, что этой темой заинтересовался Грофштайн, делал её по умолчанию значимой. Теперь уже без всяких усилий и участия со стороны Полины, историю Руслана тащили в СМИ, в программы и обсуждения в прайм-тайм. В вечерних околополитических шоу заговорили о необходимости реформ в системе правосудия. В диванных ток-шоу едва ли не экспертом и главным гостем неизменно выступал Артурчик, рассказывая о том, как он первый увидел и имел смелость выступить против такой вопиющей несправедливости против прав человека и как всеми силами продвигал эту правду в эфир.

Сама же Полина в это уже не лезла. Не было на это времени — занималась реабилитацией бабушки, водила на танцы Марусю, контролировала течение стройки. И просто тихо ждала, ждала, ждала…

Грофштайн ничего не обещал, но сам факт, что он взялся за дело, уже говорил о многом. Он, дорогущий, не особо симпатичный и сильно взрослый мужчина с крупным носом и сканирующим взглядом, ознакомился с материалами дела и сразу оговорил для Полины её роль: она просто единственный непосредственный свидетель происшествия и в то же время пострадавшая от рук погибшего. Всё. Никаких больше личных суждений, признаний и чего бы то ни было ещё. Никаких больше шоу и интервью.

Полина побаивалась Эмиля Исааковича, но, правда, и практически его не видела — у него была большая, слаженная команда помощников-юристов, которые, как щупальца спрута, лезли везде, где только можно, выспрашивая, ходатайствуя, составляя, подавая и прочее, прочее… И тем удивительнее было понимать, что вот этот неприступный, непонятный и сухой шестидесятипятилетний мужчина — жених тридцатипятилетней болтушки Инги!

***

— Вот это я понимаю, свадебный подарок! — запросто призналась она, когда в один из приездов к своей маме, заехала и к Полине. — Не машина, там, не яхта или ещё какой-нибудь хлам, а целая история, о которой потом можно будет книжки писать! Тем более что она и ко мне имеет отношение…

Инга, поздний и единственный ребёнок директрисы школы и декана Педагогического Университета, с детства была высокой, угловатой «каланчой» с минусовыми диоптриями и кривыми зубами. Зато вместо красоты у неё были мозги и хорошие родители, которые учили правильно расставлять жизненные приоритеты.

Однако возраст есть возраст, и однажды Инге тоже захотелось внимания мальчиков и осознания своей привлекательности. Захотелось, но не далось. Над ней смеялись, попрекали внешностью, а брекет-система, слезами и истериками выпрошенная у родителей, ещё сильнее усугубила ситуацию.

— Нет, ну если вот прям откровенно, то я, конечно, была реально страшненькая тогда! — хохотала теперь Инга. — И вся в прыщах, представляешь?!

Полина смотрела на неё: неординарную, высокую и стройную, как подиумная модель с грацией кошки, в стильных очках и с идеальной улыбкой, и не верила. Казалось, такие красотки непременно рождаются уже красотками, и без вариантов.

В общем, половое созревание принесло Инге не только прыщи и критическую, требующую операции близорукость, но и кучу комплексов и неуверенность в себе. И всё, чем она мгла компенсировать их — это учёбой и замкнутостью.

Школу закончила с золотой медалью, потом экономика международного права в МГИМО на бюджете. А когда закончила экстерном институт, а следом и магистратуру — приехала в родной город в гости к родителям. Двадцать три года, а она всё невинная дева…

— Честно, я на тот момент даже ни разу не целовалась. Зато у меня уже было приглашение из Лондона на длительную стажировку в крупную нефтяную компанию. Хотелось, конечно, и любви и секса, но было не до того…