Лана Мур - (Не)случайная для принца

Бьюсь об закла… о свое полотенце, что она догадалось кто там прячется.

— Мама, подожди, — прервал я не терпящую возражений речь. — Во-первых, я прекрасно понимаю, что от меня, от моих решений и поступков зависят судьбы людей. Быть может, сейчас я это понимаю лучше, чем когда бы то ни было. И именно поэтому я покинул больницу. Чтобы предотвратить готовящееся преступление, спасти человека, не позволить сломать жизнь. Во-вторых, — я поднял руку, заставляя замолчать начавшую говорить маму. — Мне безразлично, как все это выглядит со стороны. Главное, чтобы окружающие меня сейчас люди могли обеспечить безопасность этого дома и всех, кто в нем находится.

— И зря. Наследник всегда должен думать, как он выглядит и не позволять посторонним видеть себя в таком… — она взмахнула на меня рукой, — образе.

— Тогда, может, посторонние покинут этот дом?

Первый раз я увидел, как мама вышла из себя. Даже под внушительным слоем макияжа проступила бледность, а тщательно накрашенные губы сжались в узкую полоску.

— Ты сейчас меня назвал посторонней? Из-за этой… этой… безродной девчонки, плода адюльтера? И это после всего, что я для тебя сделала? Чем пожертвовала?

Выпалив все это, мама стиснула челюсти, будто хотела вернуть вырвавшиеся слова.

— Ты уже большой, поступай, как знаешь, но не удивляйся, если из-за нее настолько испортишь свою репутацию, что поставишь под угрозу престолонаследие. Чем тебе Голди была плоха? Не удивляюсь, что девочка не выдержала такого позора и сбежала из страны. Да и кто бы стал терпеть измену, да еще с кем.

Круто развернувшись, мама стремительно направилась к выходу, но я ее опередил, даже с риском лишиться полотенца.

— Как ты назвала Мию? — нам уже не было смысла притворяться друг перед другом. Мне — что я здесь один, а маме — что не знает, кого я прячу. Слова были сказаны и услышаны. — Плодом адюльтера? Измены? Откуда ты знаешь? Что тебе известно о ней? О ее происхождении?

Мама попыталась выйти, но я встал у нее на пути.

— А кого еще отдадут в приют? — надменно произнесла она, будто само собой разумеющееся.

— Она могла остаться сиротой. Ее родители могли погибнуть в катастрофе, как мой отец и его помощник с женой.

Я выстрелил наугад, но мама вздрогнула, а глаза на миг, всего на один миг, испуганно расширились. Нет, мне это точно не показалось.

— Не говори глупостей, — отмахнулась она, но голос стал сухим и ломким. — Тогда ее приютили родственники бы, близкие друзья. Ты дашь мне пройти?

— Разумеется, только ответь, пожалуйста, еще на один вопрос. Чем именно ты ради меня пожертвовала и на что пошла?

— И у тебя еще хватает совести спрашивать, неблагодарный? После смерти твоего отца я много раз могла бы выйти замуж и устроить свою личную жизнь, но не сделал этого ради тебя. Ради тебя взвалила на себя совсем не женскую ношу управления страной.

Да, мама это сделала, но вряд ли ради меня. Слишком она любила власть, чтобы делиться ею, да и никогда не замечал у нее стремления повторно выйти замуж. Но не могла же она все эти годы жить как монахиня? Значит, кто-то все-таки был после папы, но она слишком тщательно это скрывала, что до сих пор никто ни о чем не узнал. Или же… не было необходимости скрывать?

Господи, что за мысли лезут в голову?

— Вернешься домой, когда наиграешься с ней, и мы вместе подумаем, как вернуть Голди, — жестко сказала она и, обогнув меня, покинула дом.

А я больше не видел смысла ее удерживать. Если мама и не ответила на мои вопросы, то, сама того не желая, дала богатую пищу для размышлений.

Я вернулся на кухню, забрал приготовленные закуски, прихватил бутылку вина и отправился туда, где все это время и хотел быть — в спальню.

— Ты так долго…

От увиденного я едва не выронил все на пол — дожидаясь меня, Мия успела выбраться из полотенечного кокона. Сейчас она лежала, растянувшись на широкой кровати, укрытая лишь тонкой простыней, нисколько не скрывающей, а только подчеркивающей совершенные формы.

— Извини, что заставил ждать, — я присел на кровать и выдвинул ножки, превратив поднос в столик. — Но я лично решил поймать и запечь этого великолепного угря, — указал на лоснящееся белое мясо.

— Посадить и вырастить овощи для салата, — понимающе дополнила за меня Мия. — Сделать и разлить вино. Когда только успел? — она поддразнивающе улыбнулась, а потом посерьезнела. — Мне показалось, что слышу чьи-то голоса. Кто приходил?

Казалось, с губ готово было сорваться обоим нам известное имя, но Мия сдержалась.

— Никто, — соврал я, пододвинул столик и щедро налил вина. — Служанка интересовалась, что приготовить на ужин. Я сказал, что обойдемся морепродуктами, фруктами и сырами, но если ты хочешь чего-то особенного, то я распоряжусь.

На самом деле, больше всего мне хотелось остаться подле нее и просто смотреть, как аккуратно отрезает кусочки угря, как прозрачное стекло бокала приминает роскошные губы, и по нему стекает золотящийся в солнечных лучах ручеек.

Каждое движение, каждый ее жест были настолько пропитан эротизмом, что я совсем забыл о собственном голоде.

— Ты чего? — слизнула с губ маслянистую салатную заправку и вопросительно посмотрела на меня. — Разве сам не голоден?

— Нет. Я просто до сих пор не могу поверить, что ты со мной.

— Я тоже, — она отложила вилку, порывисто вздохнула и поспешно хлебнула вина. — Уже отвыкла чувствовать себя спокойно, а благодаря тебе снова привыкаю.

Она отставила столик и придвинулась ко мне. Глядя прямо в глаза, коснулась щеки, погладила.

Боясь спугнуть, я не шевелился.

— Даже не представляла, что после всего смогу кому-то доверять. Давай хоть ненадолго забудем о том, что в мире есть еще кто-то кроме нас. Хотя бы на этот день.

Она говорила тихо, почти неслышно и, закончив, коснулась губ.

Не сказал бы, что ее слова были вразрез моему желанию. Только я не собирался ограничиваться одним днем и все больше склонялся к мысли сделать Мию частью своей жизни. Очень важной частью.

Мия прижалась ко мне всем телом, я чувствовал ее дрожь и нетерпение и мягко опустил на скользкие прохладные простыни.

Матрац жалобно стонал под напором нашей страсти, и, сжалившись над ним, мы переместились в море, где без остатка отдались ласкам друг друга и воды.

А после, обессиленные и опустошенные, вернулись в прохладу кондиционированного воздуха. Пили вино с сыром, набираясь сил для новой волны желания.

Я был словно школьником на каникулах и наслаждался полной свободой без каких-либо обязательств.

Именно в один из таких моментов и раздался осторожный стук в дверь.

— Господин Нордгейт, — голос дворецкого был уважительным, но настойчивым. — К вам посетитель.

— Ну кто там еще? — проворчал я, словно пес, у которого отобрали вкусную косточку.

— Наверное, снова служанка?

Мия на глазах закрывалась, превращаясь из раскованной и нежной в сумрачную и серьезную.

— Разберемся, — я легко чмокнул ее в мягкие губы. — Жди меня. Я уже скучаю.

Накинул один из халатов Грега и вышел в гостиную, где сам приятель и оказался.

— Развлекаешься? — он покосился на спальню, правильно расценив, что мы не стали зря терять время. — Что же, в этом свете у меня для тебя не самые приятные новости.

— Не понял, — я сел на диван и запахнул разъехавшиеся полы.

— Как ты знаешь, мы обыскали все дома Брендонов. И то, что нашли, тебе вряд ли придется по вкусу.

— Не томи уже, говори, — в желании поскорее узнать новости я подался вперед.

— Знаешь, лучше сам все посмотри, — Грег передал мне пачку бумаг. — Заодно поймешь, зачем ему Мия. Мистер Брендон основательно подготовился. Видимо, еще пока состоял на службе, собрал компромат и тщательно его хранил. Мне с большим трудом удалось его вырвать.

Сердце словно разрослось и заполнило всю грудь, я потянулся расстегнуть сжимающий шею воротник, но опомнился, что сижу в халате. Дышать было трудно, воздуха не хватало.

Я стиснул документы. Они все были разными: полноформатными из плотной бумаги с официальными значками, небольшими записками, выцветшие чернила которых с трудом различались, потрепанные бланки, заключения, даже фото.

Множество изображений отца в обнимку с супругой его помощника. В основном на заграничных курортах или на нашей яхте. Не оставалось никаких сомнений, что их отношения более чем дружеские.

Получается, отец обманывал не только маму, но и своего ближайшего друга?

Окружающий его нимб значительно поблек. Все эти годы я хранил память об отце, как об исключительно порядочном человеке. Он всегда был для меня примером, но то, что видел сейчас, вызывало только тошноту.

От следующего фото вздрогнул, и дыхание перехватило — отец и жена ближайшего друга сидели рядом, склонившись над свертком. Из розового одеяльца выглядывала темноволосая головка младенца. При этом ни моей мамы, ни приятеля отца рядом не было.

Чья это дочь? Его, или отец просто рад за любимую женщину?

А это девочка, именно она погибла во время крушения вертолета?

Я присмотрелся к женщине — чем же она так зацепила отца? Ведь мама в то время была далеко не дурнушкой, да и сейчас еще сохранила остатки красоты.

Аккуратный нос, чувственно-пухлые губы. Я не верил своим глазам. Ее губы были точно такими же, как и у Мии, а разрез глаз — точь-в-точь как у отца.

Лучше бы я никогда этого не видел.

Внутри разливалась холодная горечь, и я посмотрел на Грега.

— Скажи, что это не то, о чем я думаю.

— Смотри дальше, — кивнул он.

Не знаю, как Брендон это нашел, но под фото лежала справка о стерильности приятеля отца. Их переписка, где отец просил его жениться на девушке и укрыть ее от внимания и ревности моей мамы.

У нее, конечно нелегкий характер, но все же это не оправдывало отца. Не думал, что доживу до такого, но сейчас я всей душой желал, чтобы девочка в розовом одеяльце погибла вместе с отцом.

Доклады о расследовании катастрофы перечеркивала резолюция мамы: «Причина: ошибка пилотирования. Расследование прекратить, вследствие гибели виновных».

Вот и все. Несколько слов навсегда скрыли причину гибели двух самых главных людей страны и женщины с ребенком.

Когда прочитал следующий документ, то пальцы сами собой разжались, а бумаги с тихим шелестом рассыпались у ног.

Видимо, Брендон-страший давно начал собирать досье на отца. Зачем? Кто знает. Возможно, хотел шантажировать, но, едва узнал о катастрофе, заявился в дом приятеля отца, где застал няню… с двухлетней девочкой.

С небольшой фотографии на меня смотрел темноволосый кудрявый ангелочек с поразительно светлыми глазами моего отца и сложенными бутончиком губами.

Теми самыми губами, которые я недавно целовал, и с которых срывались жаркие признания.

О, господи!

Я прикрыл глаза и, стараясь подавить волну горечи, задержал дыхание.

Брендон немало заплатил няне, чтобы она сказала, будто малышка тоже была в вертолете, а сам забрал ее и отдал в сиротский приют под именем… Эмилии Нейтер и издали наблюдал за тем, как она взрослеет.

Кулак сжался с такой силой, что хрустнули пальцы.

— Это не может быть правдой. Это слишком жестоко.

Не проронив ни слова, Грег достал из кармана еще один сложенный вчетверо лист и протянул мне.

Развернув, я увидел, что это лабораторное заключение. В нем говорилось, что с вероятностью девяносто девять и девяносто пять сотых процента образец один принадлежит отцу владельца второго образца.

— Что это? — я сам поразился тому, как глухо и бесцветно звучит мой голос.

— В доме Брендонов я снял волос с плеча Мии, а поскольку, после прочитанного, знал, что искать, взял в банке образец биоматериала твоего отца и заказал тест.

— Это мог быть мой волос. Волос Адама или его сестры, — я хватался за соломинку, согласился бы быть в родстве с кем угодно, только не с Мией.

— Коричневый и волнистый? Ты красишься и распрямляешь волосы? Адам и Линда, насколько я знаю, оба блондины. Не прячь голову в песок. Реальность от этого не изменится.

— А реальность такова, что я и Мия брат и сестра, — обреченно подвел я черту.

— Что?!

Мы с Грегом повернулись одновременно.

В коридоре, держась за створку двери и не отводя от нас ошеломленного взгляда, стояла Мия.

Если не считать непонятного визита, о котором Рэн не захотел говорить, то те несколько дней, что мы провели на вилле посреди океана, можно было назвать волшебными.