Я устала, наплавалась и набесилась, поэтому выхожу на берег, достаю из сумки полотенце и вытираю волосы, вода на теле высохнет сама в один момент, а вот когда с длинных волос течет на спину и задницу, мне совсем не нравится.

Хочется дразнить Марка, поэтому я ложусь на живот, развязываю лямки лифчика и откидываю в сторону мокрую тряпку. Все равно за этим валуном меня невидно, а если и видно, я же на животе, все нормы приличия соблюдены. Искренне надеюсь, Марк не будет плавать очень долго и я не успею обгореть до того, как он намажет меня маслом.

Марк выбирается через пять минут и, кажется, нарочно капает на меня водой, я отмахиваюсь и командую.

— Масло для загара там, — указываю в сторону пляжной сумки.

На миг думаю, что Марк меня пошлет, потому что он долго время ничего не отвечает, но слышу щелчок колпачка, и через секунду на мои плечи ложатся сильные руки.

В тот же миг понимаю, сейчас все иначе. Если в прошлый раз, когда просила Марка намазать меня маслом, я ощущала лишь раздражение исходящее от него, и желание побыстрее от меня избавиться, то сейчас что-то изменилось. Черт! Да сейчас изменилось все.

Сильные ладони скользят уверенно и нежно, разминая спину плавными неторопливыми движениями, размазывая масло по лопаткам, вдоль позвоночника и ниже к ягодицам, почти не скрытым маленьким треугольником трусиков. Крепкие сильные пальцы на миг сжимают мою задницу, и я прикусываю свою руку, чтобы не застонать, а ладони Марка перемещаются ниже и медленно, поддразнивая, ведут по напряженным бедрам до колена и возвращаются назад, словно невзначай задевая тонкий, крохотный клочок ярко-желтой ткани у меня между ног. От этого небрежного мимолетного касания у меня сносит крышу. Тело будто простреливает молния, и я снова закусываю руку, чтобы не застонать от наслаждения, а его руки скользят дальше, возвращаясь к ягодицам медленно массируют, чуть оттягивают и снова задевают возбужденную плоть. Наверное, стоит его остановить, но я не могу, наоборот развожу ноги чуть шире, открывая больше доступа, и чувствую первое более сильное нажатие. Всего лишь краткий миг, а потом ладони скользкие от масла плавно двигаются дальше. Я лежу, затаив дыхание и изнемогая от желания, мечтая об этих почти случайных прикосновениях, которые сводят меня с ума, но боюсь кончить от его пальцев прямо на пляже. Поэтому, когда Марк словно невзначай отводит в сторону мои трусики и мягким скользящим движением проводит по влажным складкам, я понимаю, что обязана прекратить сладкую пытку.

— Все, — тихо отзываюсь я, не узнавая свой хриплый голос и поворачиваюсь. — Теперь моя очередь.

— И что даже лифчик не наденешь? — усмехается он, словно ничего не произошло и тут же демонстративно облизывает палец, который только сейчас был во мне. От этого действия меня буквально простреливает наслаждение. Что он со мной творит?

— А надо? — уточняю я, опираясь на локоть, и смотрю ему в глаза. Тут нас невидно. Конечно, есть опасность, что кому-то приспичит зайти купаться за нашим камнем, но сейчас никого нет.

— Мне не нравится, когда на тебя смотрят другие, — признается Марк и зеленые глаза темнеют, а я почему-то послушно тянусь за верхом от бикини, хотя совершенно не стесняюсь голой груди, да хоть пол пляжа пусть обсмотрятся. Мне не жалко. Но почему-то для него завязываю лямки на шее и капаю на ладони теплое масло. А Марк заводит руки за голову и откидывается на покрывало рядом со мной.

Я не верю, что он так близко, как не верила сегодня ночью. Я не верю, что он со мной и такой открытый, что мы лежим на одном пледе и общаемся, как обычные люди. Не верю, что куда-то делось разделяющее нас пространство, и, кажется, поменялись роли. Сейчас неловко в его обществе чувствую себя я. Откуда у него взялась эта ленивая уверенность? И почему у меня дрожат руки, когда я касаюсь его обнаженной накаченной груди? Он такой невероятный под моими пальцами. Я скольжу ладонями по крепким мышцам, по шрамам, по плоскому прессу и светлой полоске волос, которая устремляется под низко сидящие на бедрах плавки. Марк закрывает глаза и с шумом выдыхает сквозь сжатые зубы. Ему нравится, что делают с его телом мои ладони, а меня заводит его возбуждение. Марк совершенен, и мне хочется большего, но я не знаю, как проделать тот фокус, который он проделал со мной. Очень хочется открыто сжать ладони на его возбужденном члене, который совершенно не скрывают плавки.

Марк лежит расслаблено с закрытыми глазами, и тот факт, что я понимаю, насколько он меня хочет, его, похоже, вообще не смущает, а я не знаю, что делать дальше, поэтому сижу рядом на коленях и распределяю масло по его рукам и сильному животу, когда мне приходит в голову одна занимательная идея. Я нагибаюсь вперед, чтобы нанести масло на стройные бедра, склоняюсь ниже и тянусь дальше ладонями по ногам, скользнув грудью по возбужденному члену, а потом так же возвращаюсь обратно, и снова поделываю тот же путь, касаясь сосками его члена через плавки, чувствую, как напрягаются его мышцы, и упиваюсь своей властью.

— Хватит… — звучит тихий, хриплый голос, и я со смехом падаю рядом, положив голову ему на сгиб руки и блаженно жмурюсь. Не хочется ему перечить, спорить, да и вообще говорить. Но мысль о том, что ему понравилось мое маленькое представление, заводит. Я хочу продолжения невыносимо и сильно, но опасаюсь перегнуть палку и увидеть, что он снова отдаляется от меня.

Пожалуй, то, что творится между нами сейчас даже лучше, чем секс. Это не болезненная дикая страсть, от которой рвет все внутри. Это предвкушение, неизбежность, когда двоим становится совершенно ясно, что близость непременно будет, а все что сейчас… это прелюдия. Долгая, иногда мучительная, но все равно завораживающе прекрасная. Хочется верить, что так считаю не только я. Предполагать, что творится в голове Марка, я вообще не берусь.

Мы валяемся под солнышком, потом купаемся, старательно пытаясь держаться друг от друга на расстоянии и даже ни разу не целуемся. Все прикосновения, все взгляды они будто невзначай, и в то же время обдуманны до мелочей. Но сейчас нам легко и, похоже, обоим нравится играть в эти случайности, от которых сносит крышу. А еще мне нравится быть с ним на одной волне и не воевать. Оказывается это клево.

Ближе к обеду мы собираем свои вещи и лениво бредем по раскаленной набережной, чтобы перекусить в одной из кафешек. Сегодня я не пью. Кажется, я и так пьяна морем, солнцем и Марком, а зато Марк берет себе пиво и лениво тянет большой бокал, пока мы ждем заказ.

В этот раз мы не ругаемся. Говорим ни о чем, и Марк даже умудряется быть милым. И мне не хочется говорить ему гадости, и провоцировать его не хочется. Внезапно я совершенно свободно получаю то, чего пыталась добиться вчера весь день. До него так долго доходит или это я вчера отвратительно озвучила свои мысли? Гадать об этом не хочется, а спрашивать глупо, потому что все вопросы приведут к скандалу — я это чувствую.

После обеда мы заходим в магазин, где покупаем кофе и сыр, а потом у местных на улице два пакета ароматных фруктов и только после этого отправляемся домой, медленно прогуливаясь по тенистой улице под абрикосовыми деревьями. Кажется, сегодня впервые в этом году я прочувствовала лето до кончиков пальцев, я не помню такого лета с детства — лишенного цивилизации, но наполненного запахом фруктов, солнцем и море. Это позже в моей жизни появились яхты вечерники на городском пляже и машины, но счастливая я была именно здесь, и я благодарна Марку за то, что он вернул мне ощущение счастья. Сейчас мне хорошо.

12 Пульс этого лета


Марк

Дурацкое утро, безумно счастливое, с улыбкой на губах. Утро, когда Ника стала ближе, когда Марк почти смог ее понять, но дамокловым мечом над головой висит трагедия, о которой девушка не знает. Скрыть смерть подруги от нее подло, но об этом просил Валерий Иванович. Как только Ника обо всем узнает, химия между ними разрушится. Ника снова превратиться в стерву, а он в охранника, цель которого не отпускать ее домой хотя бы до завтра.

Но сейчас девушка болтает без умолку о каких-то мелочах, а Марк снова и снова ловит себя на том, что теряет нить разговора потому, что не любит врать, а между ними с Никой есть ложь, отвратительным черным пятном расползающаяся на хрупкой симпатии. На подходе к дому, Марк решает, что расскажет правду, потому что молчать еще более подло. Подло позволять ей смеяться тогда, когда он знает тайну, которая заставит ее плакать. Он уже готов все рассказать, но Ника зевает в холле и спрашивает.

— Можно я посплю? Ты не будешь против? Я после моря всегда дико хочу спать.

— Конечно, — улыбается Мак, как можно более мягко и беззаботно. — Это же твой дом.

— Посплю в твоей комнате, — уточняет она, и член в штанах начинает медленно подниматься. Ему нравится Ника в кровати.

— Спи, конечно.

— А что будешь делать ты? — уточняет она. Это не приглашение, это действительно просто интерес.

— Иногда самое приятное времяпровождение — безделье.

— Да, я тоже такое люблю, — признается она. — Если будет скучно… — Ника лукаво улыбается. — Приходи меня будить…

Марк лишь с усмешкой качает головой, не показывая насколько соблазнительно ее предложение. Сегодня он бы воспользовался этим приглашением. Сегодня нет сомнений, но есть ложь. Мерзкая ложь. Нельзя сначала трахнуть девушку, а потом сообщить о том, что очередную ее подругу убили. Поэтому Марк ограничивается улыбкой, а Ника скрывается наверху.

Парень выдыхает, чувствуя, как жаркое возбуждение бьется в висках. Как пульсирует кровь в затвердевшем члене. Матерится и достает из холодильника виски. И наплевать на то какой напиток должен быть температуры. Марк не эстет. Алкоголь должен быть холодным и точка, особенно в жару, особенно если пожар в душе. Находит в шкафчике подходящий бокал и, плеснув себе на два пальца алкоголя, выходит на террасу, где висит гамак. Заваливается туда с бокалом и закуривает. Это мог быть лучший день, если бы с утра он не сделал глупость и не включил долбаный телефон. Тогда возможно, сейчас с ним в этом гамаке валялась Ника. Такая податливая, разомлевшая на солнышке.

Впрочем, если бы он не включил телефон, скорее всего, тут бы был Самбурский в истерике. То есть закончиться хорошо у этого дня нет ни единого шанса.

Ника

Не знаю, зачем вообще включила этот долбанный телефон, когда проснулась. Могла бы ведь этого не делать, могла бы закинуть его дальше на тумбочку и спуститься вниз, но дурацкая зависимость от соцсетей заставила меня нажать чертову кнопку. Одно нажатие, и я оказалась погружена в кошмар. Сотни слезных постов и черных ленточек поверх фотографии Дашки. Моей Дашки. Пока я целовалась с Марком в воде, пока грезила о нем ночью, пока позволяла мазать себя маслом, моя Дашка уже была мертва. А я даже об этом не знала.

Именно поэтому она не ответила на мой звонок вчера, когда я хотела попросить ключи от дачи. Она не дрыхла после вечеринки, она уже умерла и лежала где-то с розой, как и Лиза. Ее нашли вчера вечером, пока я заставлял Марка пить коньяк, а похороны будут только завтра во второй половине дня. Я жила, влюблялась и мечтала о первом сексе, пока моя подруга лежала где-то в темноте, убитая долбанным отморозком. Он увел ее, пока я кончала в руках Марка у стены клуба. Какая же я долбаная дура.

Внезапно все становится на свои места. Задумчивая мрачность Марка, его тяжелый тревожный взгляд вместе с подкупающе мягким поведением. Он что, отвлекал меня? Был не настолько сволочью, чтобы трахнуть, но достаточно мил, чтобы я не вспоила телефон до пяти вечера. А папа? Неужели, не мог позвонить мне? Ведь Марку же сказал или это я надумываю? И причина мрачности моего охранника в чем-то другом. Устав гадать набираю папин номер, и после длинной череды гудков он берет трубку.

— Как ты мог…. — шепчу я, захлебываясь слезами. — Как ты мог мне не сказать…

— Ника, — вздыхает он и долго просит прощения. Объясняет, почему не хочет, чтобы я возвращалась, по крайней мере, сегодня. Рассказывает о том, что защищает меня, но я не хочу слушать, меня душат слезы отчаяния. Из-за того, что папа сказал не мне, а Марку и велел соврать, из-за того что Марк послушался и играл моими чувствами. Из-за того, что Дашки больше нет, а в нашу последнюю встречу я так и не нашла время просто с ней поговорить. Мне так плохо и я так зла, что сбегаю с рыданиями в холл, объединенный с кухней, и буквально кидаюсь на Марка с кулаками.

— Как ты мог улыбаться все утро, зная, что Дашка мертва! — кричу я и со всей силы луплю его в грудь, а он стоит, словно нерушимая скала, молчит и не мешает вымещать на себе злость. Я ударяю его сильнее, а когда замахиваюсь, чтобы влепить пощечину, рукой с немного согнутыми пальцами, намереваясь оставить на нем еще парочку шрамов, Марк делает то, чего я подсознательно жду с самого начала, перехватывает мои руки и медленно и плавно, невзирая на вопли, двигает меня к стене. Останавливается только, когда я врезаюсь в нее лопатками.