– Ага. Я утром сразу на автовокзал поеду.

– А сейчас иди спать, точик. Тем более спать тебе совсем до утра чуть-чуть осталось. Завтра вечером приедешь и все расскажешь, как тебя родственники встретили. Вот увидишь, они обрадуются! Мои бы точно обрадовались…


Заснуть ей в эту ночь так и не удалось. Хотя какая там оставалась ночь – жалкий хвостик. Да и Зебе поднялась рано, еще за окном и не ду мало рассветать. Двигалась бесшумно и ловко по кухне, свежая, улыбчиво-спокойная, будто к празднику стол готовила, а не завтрак накрывала для уставших ночевщиков, озлобленных в борьбе за свое, кровное, заработанное.

– Зебе, я на целый день уеду… Можно, Алишер с тобой побудет? Жалко его по морозу таскать.

Не переставая улыбаться, женщина махнула белой в муке рукой – иди-иди, мол.

– Я его будить не стала. Как проснется, скажи, чтоб меня не терял.

– Скажу. Ты погоди, сейчас лепешки будут. Садись, чаю попей.

– Зебе, ты мне номер сотового телефона Илхома продиктуй, я запишу. Мало ли что. Ты его наизусть помнишь?

– Помню, записывай… И свой оставь, я Илхому скажу. Так чай будешь?

От чая Диля отказалась, побоялась время упустить. Кто его знает, как в это Пригожино автобусы ходят? Может, всего один рейс утренний и есть?

На улице было темно и знобко, и выпавший за ночь снег холодно светил искрами в отблеске редких фонарей. Зато трамвай тут же подошел к остановке, распахнул гостеприимно двери-гармошку. Она села у окна, прижала теплую ладошку к заиндевевшему стеклу, чтоб прогреть себе дырочку для обозрения. Ладонь тут же онемела, потом заныла ледяной болью, но дырочка таки образовалась, хоть и маленькая. Глазок в мир есть, уже хорошо. Правда, сидеть на одном месте было неуютно – сразу изнутри вырастала проклятая дрожь, сначала мелкая, потом крупная, и надо было напрягаться мышцами, удерживать ее в приличном культурном состоянии – не трястись же в лихорадке на виду у людей! Совсем организм не хотел привыкать к новой зиме, колошматился изнутри, и никакими верхними теплыми одежками нельзя его было уговорить.

Зато в «икарусе» до Пригожина, на который она как раз успела купить билет, было относительно тепло. Сразу за городом потянулись заснеженные поля с девственным пухлым снегом, на смену им выскакивали не успевшие стряхнуть с себя ночную зимнюю темень сосновые перелески, и яркий утренний шарик солнца прыгал по верхушкам деревьев, будто играя, обещал крепкий морозный день. Можно было вздремнуть, откинувшись в мягком кресле, но спать Диле почему-то не хотелось. От волнения, наверное. И правда, как ее встретит родная тетка, мамина сестра? Может, Илхом прав и она ей обрадуется? Не каждый же день, наверное, на ее пороге племянницы из небытия вырисовываются.

Вдруг она спохватилась запоздало – подарка не купила! Надо будет зайти в первый попавшийся магазин, присмотреть что-нибудь универсальное. И еще – кто его знает, сколько надо этих подарков покупать? Может, у нее там сестер-братьев двоюродных целый выводок? Интересно, они помнят мамину историю или за были давно? Столько лет прошло, забыли, наверное. Тем более мама и не виновата ни в чем была. Может, мамина сестра Зинаида ее и на кладбище поведет, покажет, где бабушка с дедушкой захоронены? Они поплачут вместе, обнимутся, Диля ей все-все про маму расскажет…

Сердце от этих мыслей стучало тревожно и гулко, с готовностью впуская в себя надуманные надежды. Ах да, чуть не забыла – надо им представиться не Дилей, а Диной, как Ларе когда-то. Дина – совсем уж по-русски звучит. А паспорт с «Дилфузой» можно и не показывать. В самом деле, зачем им паспорт? Она им племянница и сестра, она дочка Марии Коноваловой, и паспорт никакой роли тут не играет. И это ничего, что вторая ее половина, таджикская, папина, сейчас ужалась стыдливо и скребет по сердцу укором. Ничего, пусть не скребет. Она сегодня Дина, а не Дилфуза. И даже пусть Дина… Коновалова. Папина фамилия пусть тоже ее простит хотя бы на сегодня. Это ничего.

Через три часа «икарус» въехал, по всей видимости, в районный центр Пригожино – замелькали крепкие бревенчатые дома, потом даже по широкой улице проехали, застроенной серыми панельными пятиэтажками, и что-то похожее на небольшую площадь с памятником Ленину посередине мелькнуло. А вот и автостанция – надо бежать к кассам, узнать, когда автобус до деревни Горелово пойдет…

Пожилая кассирша с желтыми кудельками химии на голове равнодушно сообщила ей, что утренний автобус на Горелово отошел «аккурат полчасика назад», а следующего автобуса и не будет. То есть тот, который «аккурат полчасика назад» отошел в Горелово, обратно в Пригожино вернется только к вечеру. Вот и все немудреное расписание. Утром – из Пригожина в Горелово, вечером – из Горелова в Пригожино.

– А как же мне уехать? – разочарованно протянула Диля, с тоской глядя в равнодушное лицо кассирши.

– А я знаю? – подняла та на нее маленькие глазки. – Чего я вам тут, справочное бюро? Сейчас все брошу и начну думать, как же вам в Горелово уехать! Совсем уже, женщина, обнаглели, от работы отрываете…

Чтоб не принимать на себя излишки чужого административного раздражения, Диля побыстрее отошла от окошечка, огляделась растерянно. Может, на такси поехать? Интересно, далеко ли вообще это Горелово находится?

– Женщина, извините… Я слышала, вам до Горелова надо? – прошелестел у нее над ухом будто извиняющийся голос, и Диля с готовностью повернула голову:

– Да! А вам тоже туда надо, да? Вы на автобус опоздали?

– Нет. Мне в Каменку надо, но это по пути. Давайте на двоих машину возьмем, подешевле будет.

Подошедшая к ней с предложением женщина была довольно-таки приличного вида – в серой строгой цигейковой шубе, в норковой шапке колоколом. И глаза умные, интеллигентные. Учительница, наверное. И с водителем она договорилась вежливо, но очень ловко – шепнула Диле на ухо, что дешево взял…

Маргарита Антоновна – так представилась Диле попутчица – как выяснилось из разговора, и впрямь оказалась учительницей. И даже более того – директором школы-восьмилетки, расположенной в деревне Каменка. А в Горелове, как сообщила Маргарита Антоновна, была своя школа, которую «чиновники от образования хотели было объединить в этом году с каменской, да передумали».

– А вы к кому в Горелово едете, если не секрет? – доброжелательно поинтересовалась она у Дили и тут же махнула рукой, опережая ее с ответом: – А впрочем, я, наверное, знаю к кому…

– ?!

– Да вы не удивляйтесь… Вы же таджичка, да? Вы, наверное, к мужу едете?

Еще больше округлив глаза, Диля помотала головой, проговорила озадаченно:

– Нет, что вы… Почему вы так решили, что я к мужу еду?

– Ну, просто в Горелове целая бригада таджиков живет, работают на свинокомплексе… А вы не знаете? Ой, там такая история нехорошая получилась, об этом даже в областной прессе писали!

– Нет, я об этом ничего не знаю… А что за история?

– Да директор гореловского совхоза, сволочь такая, решил на своих деревенских сэкономить… – неожиданно бойко вступил в разговор водитель, обернувшись на секунду назад. – Взял и уволил всех своих подчистую! И привез из города бригаду таджиков, договорился с ними на копеечную зарплату. Сволочь, что еще скажешь!

– Ну почему же – сволочь… – тихо, будто оправдываясь, проговорила директриса Маргарита Антоновна. – Он же смаялся совсем с местными работничками-то. Пьяница на пьянице сидит и пьяницей погоняет. А повышения зарплаты требуют, вынь им да положь.

– Ну и правильно, что требуют! Не потребовать, так он и не почешется! Я слышал, они даже забастовку устроили, на работу не вышли?

– Ну да. Так оно и было. А он, не будь дурак, в область сгонял да бригаду таджиков привез. И они работают, не пьют, повышения зарплаты не требуют. Свинокомплекс прибыль начал давать. Какой же он после этого сволочь?

– Все равно – сволочь! Чуркам продался!

– Э… Ты поосторожнее с выражениями, парень! – строго проговорила женщина, коротко глянув на Дилю.

– Да ладно! Развели тут… антимонию. Уж и сказать ничего нельзя. Что думаю, то и говорю. И в Горелове все мужики так же говорят. Они чего натворили-то с этими таджиками, вы слыхали?

– Нет… А что такое?

– Да бытовку, где они всей бригадой жили, ночью взяли да подожгли… Дотла сгорела, и двух часов не прошло.

– Да вы что? Ужас какой… И что теперь?

– А ничего! Таджики прямо в свинокомплекс жить переселились. К хрюшкам. И дальше работают. Им хоть бы где, лишь бы денег с нашего брата огрести.

– Нет. Не с вашего брата. Им от вашего брата вообще ничего не надо, – неожиданно для себя встряла в разговор Диля, заранее решившая благоразумно помалкивать, да не вытерпела, – у них семьи дома, их кормить как-то надо, понимаете?

– Интересно! А мы тут при чем? – резво возмутился водитель и даже чуть подпрыгнул на сиденье, увлекшись неожиданным дорожным диспутом. – Нам и самим не хватает, между прочим! Еще чужих прикармливать!

– На что вам не хватает? На водку?

– А хоть и на водку! Тебя не спросили! Как мужики хотят, так и тратят свои кровные! Ишь, умная какая нашлась. А может, ты вообще с наркотой приехала, а? Вот сейчас возьму и сдам тебя участковому!

– Прекратите, как вам не стыдно! – неожиданно грубым, низким голосом осадила парня Маргарита Антоновна. – Что это за манера – делать преступный акцент на национальности! Вот так вы и детей своих воспитываете! А потом еще удивляемся, откуда у нас всякие скинхеды произрастают!

– Это в деревне-то – скинхеды? Не… У нас тут скинхедов нету.

– Ага. Вы просто бытовку можете сжечь, или побить, или запугать до смерти…

– Ага. Побить – это пожалуйста! Они из свинокомплекса теперь и носа не показывают. Боятся.

– Ну вот как, как с вами говорить? – махнула большой рукой в толстой самовязаной перчатке Маргарита Антоновна. – Что в лоб, что по лбу… – И, обращаясь к Диле, проговорила тихо: – А правда, вы к кому приехали-то?

– Я? Я к тетке… У меня тетка в Горелове живет. Мамина сестра.

– Тоже таджичка, что ли? – с сомнением обернулся к Диле водитель.

– Нет. Она русская. И мама у меня тоже русская. А папа – таджик.

– О! Так ты своя, значит? Стало быть, зазря я на тебя с наркотой наехал?

– А я и сама толком не знаю, своя или не своя… – честно призналась Диля, пожав плечами. – Иногда мне вовсе не хочется быть… своей. Особенно после вашего рассказа.

– Ишь ты… Грамотная какая… – обиженно пробурчал парень себе под нос, а Маргарита Антоновна промолчала, лишь глянула на нее с уважением.

Дальше ехали молча. Дорога забралась на взгорок, старенькая «пятерка» водителя, натужно чихнув, въехала-таки на самую высокую точку и весело потрусила вниз, дребезжа плохо закрываемой дверью. Сразу открылся вид на деревню – снежную, черно-белую, с дымом печных труб, с безлюдьем улиц. У Дили от волнения сжалось комком сердце – вот она, мамина родина.

– Тебе куда надо-то? – обернулся к ней водитель, въезжая на околицу.

– На улицу Ленина…

– А, ну так это здесь! Свернешь направо, и будет тебе улица Ленина. Я уж туда не поеду, напрямки в Каменку махну.

Торопливо сунув ему деньги и благодарно улыбнувшись попутчице, Диля открыла дверь, выскочила на темную наледь деревенской дороги. Постояла, посмотрела вслед удаляющейся машине. Потом медленно пошла по проулку направо, вглядываясь в старые просевшие избушки. За палисадниками лежали пухлые сугробы – снег здесь был удивительно чистый, истошно-белый, искрился под морозным солнцем, визгливо скрипел под ногами. А вот наверняка и улица Ленина – широкая дорога с разъезженной колеей, и дома уже повыше, посолиднее. И опять – ни души. Даже спросить не у кого, который из этих домов пятнадцатый. Хотя вон там, подальше, есть какое-то шевеление, вот скрипнула петлей калитка…

Старая женщина в валенках и толстой синей тужурке, кряхтя, возила огромной деревянной лопатой по рыхлому снегу, пытаясь прочистить дорожку от ворот. Увидев перед собой Дилю, вздрогнула, будто испугалась, и тут же испуг на ее белом морщинистом лице сменился крайним любопытством:

– Тебе чего, касатка? Ищешь кого-то? Смотрю, нездешняя…

– Мне нужен дом номер пятнадцать. Вы не подскажете – это который?

– Так вот он… – махнула она вязаной варежкой через дорогу, – аккурат напротив… А ты к Зинке, что ль?

– Да. Я к Зинаиде Коноваловой.

– И-и-и… Да окстись, матушка! Зинка-то уж сто лет как не Коновалова! Вспомнила бабка, як дивкой була! Она уж давно Попова, Зинка-то… А ты за какой такой к ней надобностью?

– Спасибо, бабушка! – торопливо отступила от старушки Диля, направляясь через дорогу к дому напротив. – Спасибо, что подсказали.

– Ты только стучи шибче, Зинка-то глуховата малость. В девках шустрая была, а сейчас тетеря тетерей. Стучи, дома она. Я надысь в окно видела, как она на колодезь за водой выходила.

Подойдя под приглядом старухи к черным воротцам, она попыталась перевести дух, но бесполезно – сердце прыгало внутри, спина взмокла, и дрожащая рука никак не хотела стучать «шибче», будто ушли из нее все силы. Стучать и впрямь пришлось долго, пока не скрипнула с той стороны дверь и сердитый женский голос не проворчал недовольно: