В этом деле встречаются все виды мудаков. Эта дама, например. Он был до чертиков убежден, что Грант окажется высоколобым хреном.

Груз этих мыслей сделал акваланги еще тяжелее, когда он вытаскивал их из пикапа, чтобы идти к морю. Давил и тот факт, что он знал, что обязан это делать. Из-за денег.

Подумать только, когда все они умрут…

Неожиданная мысль породила у Бонхэма удивление, неверие, страх и уныние. Чем бы он хотел заняться сегодня днем, так это выйти и убить акулу. Как только он начинал думать о своей возможной, неизбежной смерти, а иногда он целыми днями думал об этом, единственное, что могло вывести его из этого состояния, — выход с Али в море к «Старой акульей горе», где всегда болталась парочка акул, там глубоко нырнуть и, пылая злобой, яростью и страхом, убить одну из дьявольских, омерзительных негодяек смертельным выстрелом; шести-семифутовую голубую, или тигра, или тупорылую. Даже если не удавался смертельный выстрел в мозг и ему приходилось обрезать линь, он все равно чертовски неплохо выходил из своего состояния. Да и недолго ей гулять со стрелой, проткнувшей голову, обе челюсти! Собратья о ней позаботятся.

И ему неожиданно до жути захотелось поехать. Он не брал ни дружков, ни клиентов в эти экспедиции и обычно выплывал один, только с Али. Али думал, что он псих. Но ему это было необходимо. После охоты он снова чувствовал себя человеком. После этого мужчине не нужно беспокоиться о том, чтобы улечься с женщиной.

Но сегодня у него тренировка в бассейне.

Господи! Летта так ненавидела охоту. Выход на акулью охоту. Рыдала, как рыбачка. При мысли о жене в нем открылся еще один тайник, другого рода, но тоже болезненный, значительно хуже страха смерти, и он мягко покрылся слоем еще чего-то, хотя вроде бы ничего и не было. Он вновь стал думать о «Наяде» и оборудовании для тренировки в бассейне.

Но как оказалось, Грант вовсе не был кривлякой. Совсем наоборот, он был правильным парнем. Почти слишком правильным, если это вообще возможно. И Бонхэм, который был гораздо опытнее и сложнее, чем позволял кому-либо узнать, так же, как он никогда не позволял никому узнать о своем университетском образовании, особенно тем, с кем он имел дело, — нашел его любопытно наивным, даже мальчишкой, для того, у кого столь много денег и такая слава.

Ну, может, именно таков художественный талант. Он не знал. О художественном таланте он почти ничего не знал.

В тот первый день он взял их в «Ройал-Кариб». Так что он мог работать и с ними, и с небогатым туристом, славным молодым человеком из страховой компании в Иллинойсе, который жил в этом же отеле, ему было около сорока лет, и он начинал полнеть, тип клиента, с которыми он большей частью и имел дело. Он сумеет дважды выйти на мелкий риф, потычется там и отправится домой рассказывать приятелям в загородном клубе о своем опыте подводного плавания. А он таким образом сумеет вести три платных урока сразу и сэкономить час времени на дороге между отелями. Он должен заколачивать денег побольше. Приятно выглядевшая жена страховщика только смотрела. Бонхэм попытался, но она слишком боялась и не поддалась уговорам учиться.

То, что мальчишка-драматург был любовником миссис Эбернати, было сразу очевидно для завистливого, но не осуждающего глаза Бонхэма. Не беспокоило. К счастью, женщина сразу отпала. Она не могла научиться промывать маску, даже сидя в мелкой части бассейна. Всякий раз она паниковала. А когда он затолкал ее в акваланг и положил на дно мелкой части бассейна, думая, что это поможет, она не смогла сделать и это. Ему ненавистна была потеря денег, но теперь, по крайней мере, ему не нужно будет вывозить ее в море и не спускать при этом с нее глаз.

С другой стороны, Грант был хорош. Он был абсолютно храбр, хотя по неясной причине, кажется, не сознавал этого. Он быстро все схватывал и к концу урока даже обогнал страховщика, который занимался уже в третий раз.

На второй день он взял его в отель «Вест Мун Оувер», поскольку утром должен был вывезти страховщика, уезжавшего через два дня, на мелкий риф. «Вест Мун Оувер» был самым дорогим и шикарным отелем в Ганадо-Бей, и по этой причине Бонхэм обычно не водил туда клиентов, если только они там не жили. Но он сообразил, что немного рекламы не повредит. Так что утром он зашел туда и сказал менеджеру, кого он приведет. Естественно, они были счастливы.

Бассейн был безлюден, когда он давал Гранту урок, и совершенно неожиданно, после того, как прошли все, что нужно уметь делать с маской и аквалангом, Грант, почувствовав облегчение, начал прыгать с трамплина. В «Вест Мун Оувер» был настоящий трехметровый трамплин (единственный в городе, не считая Загородного Клуба), Грант залез и уже в первом прыжке исполнил красивый, абсолютно правильный прыжок вперед полтора оборота. Здесь, ощутив подъем духа, как почувствовал Бонхэм (может быть, потому что бассейн был безлюден), он разошелся, показав практически все виды прыжков. Бонхэм подумал, что никогда не видел ничего столь прекрасного, абсолютно прекрасного.

Женщина тоже пришла посмотреть на урок, но она, кажется, не обращала внимания ни на прыжки с трамплина, ни на любой другой вид спорта. Бонхэм решил: любой вид спорта, на какой сама она не способна. К счастью, после второго дня она больше не приходила, и мужчины остались одни.

Бонхэм провел всю свою жизнь в бассейнах и в плавании и действительно участвовал в соревнованиях по плаванию на спине как в школе, в Джерси, так и в университете Пенсильвании. Он знал, какого почти совершенного мастерства требовал трехметровый трамплин. Хорошая нервная система, мышечная координация — это для начала, а потом — работа. Часы, часы и часы постоянных тренировок, снова, снова и снова, сильные удары и неверные прыжки, после которых ударяешься спиной или лицом об воду. Именно тогда он начал впервые по-настоящему восхищаться Грантом. Он прыгал великолепно и, делая это, был сам великолепен. Несмотря на интеллектуальное, драматургическое дерьмо.

Бонхэм всегда любил прыжки с трамплина и всегда хотел научиться этому. Но был слишком велик и тяжел для пружинящей доски. Он знал, чего стоит этот вид спорта. Он всегда втайне ненавидел свою огромную толстозадую фигуру, а Грант там, на доске, был абсолютно прекрасен: тонкие бедра, очень широкие плечи и мускулистые, хорошо очерченные ноги. Жаль: если б он был чуть-чуть повыше, то был бы совершенным с физической точки зрения человеком.

Когда он, смеясь, вынырнул после последнего прыжка, Бонхэм поздравил его, но не слишком тепло. Он сделал это очень небрежно:

— Вы неплохо прыгаете.

Грант смущенно улыбнулся.

— Я прыгал за команду ВМФ в Перл-Харбор. И поддерживал форму. Мне это нравилось, потому что это волнует и… ну, немного опасно. Можно ушибиться. Думаю, это и нравилось.

— Конечно, — ухмыльнулся Бонхэм, — приправа. То же и в акваланге с ружьем.

Они, похоже, обменялись тайными взглядами особого понимания, даже соучастия, которое женщинам — даже если они заметят его — не будет понятно.

Сейчас, сидя на корточках на молу, промывая выпотрошенную рыбу и неслышно посвистывая, Бонхэм снова думал о физиологическом открытии, сделанном им в Гранте тогда, во время прыжков. Драматург он или нет, интеллектуал или нет, но Грант был атлетом и выглядел атлетом, а Бонхэм это понимал. Он сам был атлетом.

Именно поэтому странно было видеть его с этой странной женщиной. Раньше этого с ним не случалось, он не знал, почему, но теперь подумал о Гранте, о том, что тот может войти в дело с покупкой шхуны. Идея могла быть очень и очень хорошей. Конечно, он не знал, сколько Грант стоит или сколько денег сможет вложить. Но любая сумма будет помощью. Как пойдет. Женщина, конечно, будет против с первого же слова. А она явно участвует в его жизни и его решениях. Как с ней справиться? Нужно подумать об этом.

Забросив рыбу в большую плетеную сумку для добычи, он шел из доков к маленькой горке, куда должен был вернуться Али с машиной. Слишком рано по-настоящему говорить о Гранте. Но если он соответствует атлетическому виду, он подойдет, с ним можно снюхаться. Рановато говорить. Но Бонхэм узнает побольше за четыре-пять дней на Гранд-Бэнк. Почти точно он должен будет страстно полюбить ныряние и охоту, если основываться на его личности. Он ничего не понимает в мореплавании. Но может научиться. В некоторых отношениях, размышлял он, Грант будет лучшим партнером, лучшим другом, лучшим, чем и Сэм Файнер, и Орлоффски.

У Бонхэма были свои оговорки в отношении этих людей, о чем он не сказал Гранту. Особенно насчет Орлоффски. Орлоффски был грубым, горластым, нахальным, глупым, бесчувственным животным. Он был поменьше Бонхэма, но дьявольски силен, с фигурой профессионального футболиста, и он более чем подходил для подводного охотника. Но моряком был вшивым. Бонхэм выходил с ним на яхте в Джерси. Он хорошо знал, что сам может управиться со шхуной. Наблюдая за Орлоффски, Бонхэм хорошо понял, что сам Орлоффски никогда с ней не справится, сколько бы ни орал при этом. Вдобавок Орлоффски сильно пил. Хоть и все они пили много, но Орлоффски был хуже. Бонхэм, к тому же, подозревал, что тот был психологически склонен к воровству. Так много было против. Но вкладывал в дело он много. Так много, что без него дела могло не быть.

С другой стороны, Сэм Файнер был очень умен. И тверд. Он прошел очень трудный, жесткий путь, грамматика у него была столь же плохой, как у Орлоффски, но он был сильным бизнесменом. «Бары всегда будут процветать, Эл, — одна из его теорий, — потому что люди всегда будут пить». Он вообще ничего не знал о мореплавании и признавал это. Он хотел быть самым младшим членом команды. Он восхищался охотой и подводным плаванием. И у него были наличные. Но он очень плохо пил. Хуже Орлоффски. Потому что напившись, начинал драться. Почти всегда. А драчуном он был паршивым. Бонхэм уже трижды или четырежды вытаскивал его из заварух, где могли и убить, или, по меньшей мере, грозили ему тюрьмой. На этот раз с ним впервые приедет жена (они поженились пару месяцев тому назад), которую Бонхэм не видел. Сэм встретил ее в Нью-Йорке во время деловой поездки, припомнил Бонхэм. Не натурщица ли она?

Ладно, увидим. Увидим. Он знал, что это первая общая встреча будет очень важной. Очень важной. Ладони у него вспотели.

О, этот корабль! О, эта шхуна! Если б она попала ему в руки! Получить ее, поплавать на ней и расплатиться. Так что он… так что корпорация (но в ней-то он будет и президентом, и капитаном) приобретет ее! Он сможет поплыть на ней, куда угодно. Он сможет поплыть на ней до Зеленого Мыса и Канарских островов, до Средиземного моря, если кто-то захочет.

А оттуда он может поплыть на ней вокруг всего проклятого Богом мира, если они захотят! Свободный человек на свободном корабле, и никто ничем не будет заплетать ему мозги.

Ну, они посмотрят на той неделе. Он с трудом переносил ожидание, но в то же время надеялся, что следующая неделя никогда не настанет.

Хорошо, что этой проклятой женщины, этой миссис Эбернати, не будет рядом. И он, может быть, сумеет поговорить с Грантом без ее влияния, без того, что она будет болтаться все время рядом, уволакивая его каждый вечер домой.

9

В третий раз выйдя в море с Бонхэмом, Грант убил первого ядовитого ската. И совершенно ошибочно, пусть и ненадолго, он решил, что уже достиг некоей вершины.

На этот раз они вышли исследовать останки затонувшего судна, о котором вчера говорил Бонхэм. Оно лежало у западного входа в гавань в пятидесяти футах под водой. Очевидно, сказал Бонхэм, оно лежит со времен войны, когда этот зафрахтованный корабль вез куда-то американское военное снаряжение и слишком поздно попытался вырваться из гавани Ганадо-Бей до прихода редкого на Ямайке урагана. Мощные волны разбили его корпус, люди покинули судно, которое отнесло ветром на риф, где оно разломилось и затонуло. Водолазы ВМФ США спасли то, что можно было спасти, а остальное осталось разбросанным по песчаному дну.

Они, в общем-то, не собирались охотиться, но все равно захватили с собой ружья, поскольку, по словам Бонхэма, никогда не знаешь, когда увидишь что-то съедобное или волнующее. Именно так и случилось.

Разломанный корабль, части которого лежали на расстоянии от шестидесяти до ста ярдов, внушил Гранту чувство нервного благоговения перед тем, что может сделать море, перед его мощью, когда оно по-настоящему волнуется, вот что он ощущал, лежа на поверхности годы и глядя вниз. Импульсивно и с легким страхом он поднял голову и взглянул на воздушный мир: ярко сверкало солнце, на воде мерцали солнечные блики, вода нежно и почти влюбленно перекатывалась через него, воздух был мягким. Повернувшись вправо, он нырнул и спланировал вниз, не обращая внимания на якорную цепь в своем новоприобретенном спокойствии. На тихом песчаном дне глубиномер, проданный Бонхэмом, показал 55 футов, но свет был почти таким же ярким, как и на поверхности.