— Тебе что, совсем плевать, что они погибли по твоей вине? — я с неподдельным смятением в голосе спрашиваю, понимая, что Ричарда никогда даже совесть не мучила за случившуюся аварию, в результате которой я сама чуть не погибла. — Но раз так… Раз ты заявляешь, что твоей вины в этом нет, так почему я здесь? Я-то тебе зачем сдалась? Я тебе никто, впрочем как и ты мне. Ты мне не отец, не дальний родственник, ты просто мужчина, по вине которого я осталась сиротой. Так почему же тебе просто не забыть обо мне, как и о произошедшей аварии? Десять лет тебя не волновало моё существование, так почему после стольких лет ты вдруг обо мне вспомнил? К чему всё это? Неужели, всё это лишь для того, чтобы я в будущем не создавала тебе проблемы? Чтобы не возникала по этому поводу, поскольку все эти годы жила за твой счёт?

— Ну раз мне всегда было плевать на тебя, Нила, тогда скажи мне на милость, почему ты вообще жива? — он может и не кричит, но он явно непомерно сильно разозлился на меня за сказанное. По всей видимости, его сильно задели мои слова и моё видение всей этой ситуации в целом. — Кто оплатил твоё лечение в больнице, после случившейся аварии? Кто купил квартиру, в которой ты жила всё своё детство вместе с бабушкой? Кто оплачивал все счета? Я! Я сделал всё, чтобы у тебя было счастливое детство! Я дал тебе всё! Не твои родители. Я!

— Пиздёж, — я дрожащим, но уверенным голосом ему отвечаю, поскольку сказанное им не может быть правдой. Я может и была ребёнком, который толком ничего не понимал, но я чётко помню дни, когда мне нечего было есть. Как бы я не хотела, но я никогда не смогу забыть то чувство, когда у меня ужасно болел живот, поскольку не было еды. То, как я пыталась как можно скорее заснуть, дабы не чувствовать мучительного голода. Я всё ещё помню, как просыпалась ранним утром лишь с одной надеждой — лишь бы на столе было хоть что-то съестное. Бывали дни, когда меня, как бродячую вшивую собаку, подкармливала соседка из жалости. К тому же я всё своё детство прожила в небольшом частном доме на окраине города. Никакой квартиры не было, так что это лишь очередное доказательство лжи Ричарда. Как у него язык вообще поворачивается такое мне говорить? Счастливое детство… Старая, потрёпанная одежда, запредельная бедность и голодные ночи — это он называет счастливым детством? — Просто признай, что ты отнял у меня всё, а затем открестился на десять лет, даже не думая о произошедшем. Ты удочерил меня лишь затем, чтобы избежать будущих проблем со мной, — его лживые слова так сильно меня задели, что я просто не могу контролировать свой тон. Именно поэтому он звенит от злобы и ненависти. Я действительно хочу услышать его ответ, его признание в том, что он мне нагло врал в лицо. Но вместо этого он молча разворачивается ко мне спиной и уходит, напоследок с силой захлопнув дверь.

Комментарий к Глава XIII. Ничего ты не знаешь, Нила Риддл.

Эта глава в самом деле отличается от всех предыдущих. Сама не люблю подобное «стекло» в работах, но без этого никак.

Надеюсь, Вам нравится моя работа, и если она в самом деле пришлась Вам по душе, то, пожалуйста, ставьте «палец вверх». Это многое будет для меня значить.


========== Глава XIV. Я ничего не помню. ==========


После смерти бабушки я старалась как можно реже вспоминать не только о ней, но и о всём своём детстве, поскольку понимание и осознание того факта, что моего самого близкого и родного человека больше нет, было настолько чётким и болезненным, что я сознательно решила об этом как можно скорее забыть. Меня так долго грызла изнутри мысль, что вся моя биологическая семья мертва, что я больше не могла это попросту вынести. Я понимаю, что отрекаться от своего прошлого ужасно, что это отвратительно — вычеркнуть из памяти самого дорого и любимого человека… но боль была ещё хуже. Я просто нашла свой способ избежать эти мучения. Может это решение не является правильным, может я должна была давным-давно принять боль и жить дальше, но так было проще. Я перестала вспоминать о ней, перестала мечтать и представлять себе то, как бы мне жилось, если бы бабушка не заболела и пережила ту зиму. Я просто притворилась, что до десяти лет у меня не было никакой жизни. В редкие дни я позволяла себе вспомнить лицо бабушки. Несмотря на возраст, она была очень энергичной женщиной. Она была громкой, упрямой, а также скандальной и дерзкой. Я до сих пор помню аромат её духов вперемешку с тонким запахом сигарет, которые она постоянно курила на кухне, когда смотрела телевизор.

Но за последние дни я так часто вспоминала о своём прошлом, о ней, думала о родителях, что в итоге совсем лишилась сна. Мысли о моей семье не перестают меня преследовать ни днём ни ночью. Каждую секунду я либо вижу окровавленные тела своих родителей, которые были запечатлены на фотографии, о которой я мечтаю навсегда забыть, либо же вспоминаю своё детство, которое я провела в небольшом городке вместе с бабушкой, смерть которой до сих пор приносит мне боль. Уже малость затупившуюся, но всё же трудно переносимую. Как бы мне не хотелось вычеркнуть это насовсем из памяти, но с каждым днём кошмары становятся только сильнее. За прошедшую пару дней я не проспала и четырёх часов, поскольку мне стало страшно попросту закрывать глаза. Стоит мне только лечь в постель, как я снова и снова вижу перед глазами произошедшую аварию и думаю, как этого можно было избежать, впоследствии чего мои ночные ужасы о родителях становятся ещё хуже и сильнее, ведь каждую чёртову ночь я переживаю их смерть. Поэтому этой ночью я даже и не думаю о том, чтобы лечь спать пораньше перед школьным днём. И дабы хоть чем-нибудь себя занять и отвлечь, я прихожу в мастерскую, надеясь, что пока я буду рисовать, я ни о чём не буду думать. Моя голова всегда была абсолютно пуста, когда я начинала писать картину. Ничто меня не тревожило, я будто на какое-то время переставала существовать. Но я вновь ухожу в себя, и мысли накрывают меня с головой. Я думаю решительно обо всём, что только может причинить мне очередную порцию боли… включая Ричарда, который за последние два дня сказал мне буквально два слова. На следующий день после ссоры Гвинет заставила его сказать мне: «Доброе утро», что я, разумеется, проигнорировала, после чего он в мою сторону больше не смотрел.

О произошедшем скандале между мной и Ричардом, разумеется, стало известно как Гвинет, так и Брайану, которые, как оказалось, давным-давно узнали о произошедшей аварии и о причастности Ричарда к смерти моих родителей. Эта новость так сильно меня потрясла и ошеломила, что я и слова им не сказала на протяжении целого дня. Брайан не один час пытался вломиться ко мне в комнату, чтобы со мной поговорить об этом и, в конце концов, объяснить причину, по которой он все эти годы молчал. Но даже его я не впустила. Я понимаю, что он хотел одновременно пожалеть меня и оправдать Ричарда, но мне это нужно было в самую последнюю очередь. Поэтому эти выходные я провела заперевшись у себя в спальне, лишь изредка покидая её, чтобы сходить за очередной кружкой кофе на кухню. Лишь когда звенит будильник, который оповещает меня о том, что через час я должна быть в школе, я прихожу в себя. Я поднимаю глаза на картину и вижу, что, будучи поглощённой своими мыслями, я безвозвратно её испортила одним лишним мазком краски. Мой взгляд всего на секунду задерживается на результате моей долгой и кропотливой работы, как я резким движением руки протыкаю картину кистью, которой я рисовала, и покидаю мастерскую, так и оставив её в полотне.

Как бы в эти дни мне не хотелось забиться в тёмный угол комнаты и забыться, я всё равно собираюсь в школу. Голова ужасно гудит, ведь сегодня я совсем не спала, но я даже не смотрю в сторону таблеток. Всё равно пользы от них никакой нет. Я быстро надеваю школьную форму и спускаюсь на первый этаж, чтобы выпить чашку крепкого кофе, благодаря которому я всё ещё жива, и поковыряться вилкой в тарелке, поскольку с недавних пор мой аппетит напрочь пропал. Я пустым взглядом смотрю на белую скатерть и не обращаю внимание на завтракающих Гвинет и Ричарда, которые что-то между собой обсуждают. Краем глаза заметив, что Брайан до сих пор не занял своё место за столом, я понимаю, что сегодня он в школу не пойдёт. Всё же он заболел, после того как вчера вечером вернулся домой будучи промокшим до нитки. Даже несмотря на то что я была у себя в спальне, я всё равно слышала как за это его отчитывал Ричард, который в последние дни не отличается особым спокойствием и невозмутимостью. И при осознании того факта, что я буду вынуждена ехать в школу в компании Гвинет и Ричарда, мои глаза инстинктивно закатываются, ибо находиться в одном автомобиле с последним я меньше всего хочу. К тому же Гвинет вновь предпримет попытку помирить меня с ним, что явно ничем хорошим не закончится. Именно поэтому после завтрака, когда мы покидаем дом в полном молчании, я занимаю заднее сиденье автомобиля и включаю музыку в наушниках погромче, чтобы мне было легче их игнорировать. К счастью, Гвинет всего лишь раз пытается вовлечь меня в беседу, на что я, несомненно, не обращаю абсолютно никакое внимание, и, как только мы подъезжаем к школе, я быстро и молча покидаю салон автомобиля.

В целом, день проходит тихо и обыденно. Никто из учителей не ругает меня за мою невнимательность и сонливость. Но когда я сижу на уроке биологии и пытаюсь вслушаться в монотонный лепет учителя, мне неожиданно приходит сообщение от Ричарда. Зная, что ничего хорошего в нём я не найду, я прячу смартфон в самый дальний карман рюкзака, не желая портить своё и так гадостное настроение, и пытаюсь благополучно о нём забыть. Однако спокойно усидеть на месте дольше минуты мне не удаётся, поэтому я лихорадочно достаю телефон и с замиранием сердца открываю какой-то файл. Я вчитываюсь и вчитываюсь в содержимое присланного мне документа, но из-за переизбытка эмоций буквы будто бы плывут перед глазами, а в голове образовывается какая-то неразберимая каша. К тому же возмущения учителя по биологии, которые я едва слышу, сильно мешают и отвлекают. Наплевав на особенно громкий упрёк учителя, который крайне недоволен тем, что я достала телефон во время урока, я с шумом встаю со своего места, забирая при этом свои вещи с парты, и удаляюсь из кабинета под всеобщие недоумевающие взгляды. Мистер Уайт продолжает что-то говорить мне вслед, даже предпринимает попытку меня остановить, но ему это не удаётся, ибо я резко отбиваю его руку, а после выхожу в пустой и тихий коридор. Пройдя ярдов сто на тот случай, если он выйдет из кабинета, чтобы вернуть меня обратно в класс, я небрежно кидаю на ближайший подоконник все свои вещи, за исключением телефона, и вновь пытаюсь прочитать содержимое документа.

Когда мне всё же удаётся разобрать написанное, я замечаю за собой то, что мои руки малость дрожат. Я на секунду перестаю дышать, ибо то, что я секунду назад прочла, не имеет никакой связи с реальностью. В документе говорится, что Ричард якобы приобрёл квартиру, владельцем которой являюсь я. Глядя на дату, становится ясно, что покупка была совершена спустя неделю после аварии родителей. Однако я не понимаю, как такое может быть. Но не успеваю я перевести дыхание, дабы осмыслить написанное, как мне приходит ещё одно сообщение от Ричарда. Ещё один файл, в котором, я подозреваю, нет ничего хорошего. Сделав глубокий вдох и приготовившись к наихудшему, я дрожащими руками открываю его. И новая волна негодования и вопросов накрывает меня с головой. На сей раз речь идёт не о квартире, а о ежемесячной выплате денег. Если верить написанному, то Ричард каждый месяц на протяжении десяти лет присылал по пять тысяч долларов на моё содержание. И эти деньги приходили бабушке. Но… Мы никак не могли получать эти деньги, поскольку жили мы невообразимо плохо. Бабушка говорила, что она получала совсем небольшие деньги от государства на моё содержание, а также мизерную пенсию. В общей сумме выходило не больше тысячи долларов. К тому же бабушка была постоянно в каких-то долгах, на погашение которых она тратила почти половину. Так она объясняла мне причину отсутствия денег и нашу запредельную бедность.

Но стоит мне всего на одну лишь миллисекунду подумать, что бабушка в самом деле получала эти деньги, но при этом по неизвестным причинам нарочно обделяла меня и морила голодом, как мне становится тяжело дышать. Я чувствую как моё сердце мечется по всей школе, как к горлу подступает ком. Я опираюсь обеими руками о белый подоконник и пытаюсь взять себя в руки, но с каждой секундой осознание того, что меня вот-вот вырвет, становится всё сильнее. И когда я чувствую как по моим щекам катятся слёзы, а к горлу подступает рвота, я беру свои вещи в охапку и бегу к ближайшему туалету, попутно утирая себе щёки. Внутри всё сжимается то ли от физической, то ли от душевной боли, слёзы продолжают катиться, а страх того, что меня стошнит прямо посреди школьного коридора, продолжает расти. И мне остаётся преодолеть всего лишь три чёртовых фута, чтобы оказаться в туалете, как я сталкиваюсь ни с кем иным, как с Александром Кингом, который, как назло, именно в эту секунду вышел из кабинета, чтобы поговорить с кем-то по телефону. Я сразу же опускаю лицо, поскольку не хочу, чтобы он видел меня в слезах, и пытаюсь его обойти.