— Это всё Дженнифер виновата. Она напоила меня. Я не виновата, — я по-детски начинаю перед ним оправдываться, шмыгая при этом носом и утирая рукой слезы с лица.

— Какая Дженнифер? — он с читаемым замешательством в глазах у меня спрашивает.

— Сука Дженнифер со школы.

— Чего?

Трудно объяснить Кингу, что же, чёрт возьми, произошло с самого начала, когда ты пьяна и эмоционально истощена. Но его настаивающий на точных разъяснениях взгляд не оставляет мне иного выбора, кроме как рассказать ему, как вечером этого дня на пороге моего дома объявились три девушки, одна из которых оказалась беременной. После долгого неверия и шока Александра я продолжаю объяснять то, как так получилось, что я оказалась в ночном клубе, в котором вместе с Дженнифер напилась до беспамятства. И за время нашей долгой беседы мне с каждым словом становится легче. На время мне кажется, будто мы, как и раньше, просто что-то несущественное обсуждаем прогуливаясь по городу, или же валяясь на кровати у кого-то из нас дома. Будто не было никаких недомолвок, никакой обиды, никакого разрыва. И когда мой рассказ подходит к концу, мы находимся уже не на кухне, а в гостиной на диване. Кинг осмысляет только что услышанное, а именно известие о беременности Бонни, которое его так изумляет, а я вглядываюсь в его изменившиеся за это время не в лучшую сторону черты лица. Укор совести больно бьёт меня по груди, ибо одного взгляда на парня достаточно, дабы понять, что что-то серьёзное произошло с ним. И я наконец задаю ему вопрос, который должна была задать ему ещё в конце апреля, когда впервые заметила перемены в его поведении.

— Что случилось с твоим отцом тогда? Он сильно отличался от образа, который мне все описывали.

— Героин, — он признаётся мне, после недолгого колебания. — Он по уши влюбился в какую-то шлюху, которая сперва подсадила его на иглу, а потом развела на большие деньги. Если бы не моя мать, я бы жил сейчас на улицу, потому что он продал эту квартиру за долги. Сейчас его поместили в реабилитационную клинику, но слишком поздно, потому что он и пара уродов, которые воспользовались его состоянием, почти что обанкротили компанию. Я вот уже как третий месяц пытаюсь хоть что-то с этим сделать, но ни опыта, ни знаний у меня нет. В следующий четверг будет крупная сделка, от которой всё зависит. Если сорвётся, то компании больше не будет, — он тяжело вздыхает, а я поджимаю губы из-за злости на саму себя. Будь у меня какие-то сложности, Кинг немедля бы сделал всё возможное, дабы мне помочь, а я даже спрашивать о его проблемах не стала.

— У Ричарда сейчас отпуск. Он может тебе помочь, — я предлагаю, но он тут же отказывается от подобного предложения, говоря, что проблема слишком большая, чтобы отнимать почти всё время Ричарда, который сейчас отдыхает. Но я делаю лишь вид, что соглашаюсь с ним. Как только он пойдёт спать, сразу же позвоню Ричарду и попрошу его помочь Александру. Надеюсь, он сможет оказать ему хотя бы финансовую поддержку.

— Всё будет нормально. В крайнем случае, попрошу помощи у матери, — он мне улыбается, но натянуто, что значит лишь одно — он пытается убедить меня в отсутствии реальной и серьёзной проблемы. Значит, от спасения компании слишком многое зависит…

— Когда ты последний раз спал? — я спрашиваю у него, поскольку не могу не заметить появившиеся у него от сильного недосыпа синяки под глазами, а также нездоровый цвет лица.

— Я сплю каждый день. Немного, но каждый, — он уверяет меня, но подобный ответ меня не устраивает, потому я требую конкретики. — Пару часов в сутки. Но у меня слишком мало времени на подготовку перед сделкой, поэтому приходится терпеть, ведь иначе никак, — он объясняется передо мной, ведь замечает моё недовольство, которое я не в силах скрыть.

— Идём спать, — я со вздохом предлагаю ему, но он, увы, не соглашается.

Как бы я не пыталась его уговорить, он отказывается ложиться в постель, ведь ему надо разобрать какие-то документы к утру, а после с ними поехать в офис. Тяжело вздохнув, я, несмотря на уже донимающее меня похмелье, из солидарности также отказываюсь ото сна и до шести утра составляю ему компанию, время от времени принося ему крепкий кофе. Лишь когда срабатывает его будильник, он выключает ноутбук и начинает в суматохе собираться на работу. И пока он в душе, я решаю блеснуть своими умениями и благородно приготовить ему завтрак. Но от запаха приготовленной яичницы с беконом меня начинает сильно мутить, потому я доготавливаю её с прикрытым рукой носом. Но, в конце концов, мне становиться настолько плохо, что я, не придумав ничего лучшего, включаю кран и засовываю голову в раковину под струю холодный воды. Мне становится значительно легче, но, к моему стыду, за этим занятием меня застаёт Александр.

— Я сейчас, конечно, не так богат, как раньше, но помыться можешь всё же в душе, а не в раковине. Я двери в ванную не заколачивал, — несмотря на то что ночь эту он провёл без сна, он всё же находит в себе силы на то, чтобы посмеяться над мучающейся мной.

— Дай мне, пожалуйста, таз, и я пойду спать, — я прошу его, продолжая прикрывать нос рукой, ибо от запаха еды меня может вывернуть на изнанку в любую минуту. — Спасибо, и прости, если яичница будет отвратной. Я сама готовила, — стоит мне получить от Кинга нужного объёма ёмкость, как я его благодарю и преждевременно извиняюсь, а после вяло плетусь к постели под его всё такой же смешливый взгляд. Оказавшись под холодным одеялом, я в миг засыпаю, ибо алкоголь меня, в конце концов, добил.

Комментарий к Глава XXVII. Капля за каплей.

Изначально мною планировалось, что причиной слёз Нилы станет Кинг, который в порыве чувств, наговорит ей непростительные вещи. Но я всё же решила сделать более лёгкую и менее болезненную версию их воссоединения. Но несмотря на это я всё равно с настоящими слезами писала их диалог.


========== Глава XXVIII. Будь рядом. Всегда. ==========


Я искренне не понимаю, как Александр выдерживает этот изнурительный график, ведь будь я на его месте, я бы давно уже вышвырнула либо документы, либо себя из окна. И чем меньше я сплю, тем больше я склоняюсь ко второму варианту, ибо жить в подобном темпе невозможно. Я валюсь с ног от нелюдской усталости уже через неделю бессонных ночей, которые я провожу вместе с Кингом, который буквально днём и ночью работает. С приближающимся четвергом усиливается его нервозность и тревога, потому он каждый раз всё меньше и меньше времени уделяет отдыху, что сильно беспокоит меня, ведь я не хочу, чтобы он в один момент свалился без сил. Но чтобы я ему не говорила на этот счёт, он меня не слушает и продолжает изнурять себя работой, с которой, благо, ему помогает Ричард, которому я позвонила в тот же день, как и решилась на подобную просьбу. Но ситуация настолько нестабильная и тяжёлая, что даже присутствия и поддержки Ричарда оказывается недостаточно. Все мои надежды были на то, что с его пособничеством Кингу станет хоть чуточку проще. Но день ото дня я становлюсь свидетельницей обратного. И мне становится не по себе от леденящей душу мысли, что я ничем не могу ему помочь. Всё, на что я способна — это силой запихивать в сопротивляющегося Александра еду и тащить его в кровать, дабы он пролежал в постели с закрытыми глазами хотя бы двадцать минут. И когда до злосчастной сделки остаётся всего лишь день, Кинг покидает квартиру задолго до рассвета. Но и по неизвестной мне причине он возвращается домой и заваливается спать в середине дня, что одновременно озадачивает и успокаивает меня. А всё потому, что обычно приезжает домой он ближе к ночи, и лишь потому, что я к тому времени перехожу на бесчеловечные угрозы, которые я грожусь исполнить в том случае, если он не покинет стены офиса в течении часа.

— Как ты себя чувствуешь? — я у него спрашиваю, когда он ближе к ночи наконец просыпается. После душа он, сонно потирая глаза, заходит вглубь гостиной и присаживается на диван, на котором сижу я и поглощаю ранее заказанную для нас тайскую еду.

— Хреново, — он честно, но коротко отвечает, когда тянется за своей порцией, а после молча жуёт, при этом устремив свой взгляд в никуда.

Я тяжело вздыхаю. Всё же глупо было с моей стороны надеяться, что, сразу же после нашего примирения, он забудет о своей обиде, и всё станет прежним. Разумеется, я понимаю, что утомительная работа его изматывает, но это осознание, к моему стыду, не освобождает меня от параноидальных мыслей, которые напрямую связанны с тем, что за целую неделю я так и не почувствовала себя прощённой. За всё проведённое вместе время я так и не отважилась к нему даже прикоснуться, поскольку страшусь, что хватит одного лишь объятия, дабы истощить его до конца. Потому, чтобы быть ему хотя бы самую малость полезной и не докучающей, я собственными руками превратила себя в его безропотную прислугу, которая следит за его графиком сна и питания. И на этом наше общение, к моему беспокойству, заканчивается. Оттого-то я и нахожусь в подвешенном состоянии уже который день. Украдкой взглянув в его сторону, я вдруг ловлю его тяжёлый и бессильный взгляд на себе. И я поджимаю губы от осознания.

— Ты меня так и не простил? — я рушу тишину вопросом, который уже долгое время режет меня изнутри, ибо я знаю на него ответ. И я на секунду перестаю дышать, поскольку сейчас он, не щадя моих чувств, ответит.

— Нет, я просто устал от того, что те, кого я люблю, никогда не любят меня в ответ, — он тихо, едва шевеля губами произносит, после чего откидывается на спинку дивана и, будто не желая слышать ответ на свою реплику, устало прикрывает глаза. Я же замираю от услышанного из-за сильнейшего изумления.

Я тебя люблю… До чего же эта фраза стала затасканной и ничего не значащей из-за повсеместного и неуместного использования. Я не единожды становилась свидетельницей того, как эту фразу, которая на самом деле имеет чудовищную силу, употребляли, когда описывали свои чувства к тому, кого едва ли знали. Меня всегда поражало и даже злило то, с какой легкостью это слово срывалось с их губ. Столь сильное чувство, как любовь, не может возникнуть после одного взгляда, одного прикосновения, одного разговора… Увлечение, влюблённость, одержимость — да. Настоящая любовь? Ни в коем случае. Потому-то мы с Александром никогда и не говорили друг другу подобные громкие фразы, ибо мы не путали сильную влюблённость с этим чувством. Но только что он…

— Ты меня любишь? — я с примесью удивления и неверия у него едва слышно переспрашиваю, в то время как моё сердце с невиданной скоростью колотится у меня в груди. Пару минут назад мне душу леденила мысль, что он в любую секунду может сказать, что сожалеет о нашем примирении, на которое повлияли мои рыдания и мольбы, а сейчас… За всю жизнь я никогда не слышала адресованного в мою сторону слово «люблю». Никогда и ни от кого. Но сейчас он…

— Я даже не удивлён тому, что тебя это так поражает, — он с грустной ухмылкой произносит, так и не взглянув на меня, а я поджимаю губы, ибо в его словах я нахожу столько горечи. Я собственной кожей чувствую какую боль ему приносит заблуждение, будто бы он всегда будет тем, кто не испытывает взаимность своих чувств. Но его мысли, к моему сожалению, имеют свои обоснования. Сначала Лиззи, так и не полюбив его как парня, изменила ему, а после я, в страхе показаться навязчивой и надоедающей, предпочла держать свои чувства под контролем, а также вести себя с ним сдержанно и порой даже холодно.

— Подожди, — я останавливаю его, поскольку, после затяжного молчания, он приподнялся с дивана, намереваясь уйти. Крепко держа его за руку, я обратно усаживаю его на диван.

Он не может покинуть эту комнату, потому как я должна сказать ему кое-что очень важное. То, что, возможно, я должна была сказать ему давным-давно. Но когда он так пристально на меня смотрит, я не могу вымолвить ни единого слова, поскольку они застряют у меня где-то в глотке. Я хочу ему это сказать, но каждый раз, как я решаюсь ему во всём признаться, меня останавливает парализующий страх. Страх, будто меня непременно осмеют, либо же в грубой форме отвергнут, сказав, что мои чувства не важны. Но я должна это ему сказать, иначе момент будет безвозвратно упущен, и я себе этого в будущем ни за что не прощу.

— Что? — он мягко, но непонимающе спрашивает у меня.

— Я люблю тебя, — несмотря на окутавший меня с головы до пят страх, а также чувство смущения, я произношу это тихим и размеренным голосом. А после, припомнив его ранее озвученные опасения, продолжаю. — Даже если бы ты был ужасен в постели, или до безобразия уродливым и бедным. Это бы ничего не изменило… И если ты сейчас не скажешь, что тоже любишь меня, то, клянусь, ты будешь спать на улице, потому что мне сейчас до невозможности неловко, — едва не краснея, я испытующе смотрю на Александра, который от услышанного будто бы окаменел.

— И я люблю тебя, Нила, — он, после секундного осмысление, которое для меня длится целую вечность, ласково и мягко произносит.