Господи! Здесь могут позволить себе дружить со вконец свихнувшимися личностями. Он стал озираться, надеясь обрести чью-нибудь помощь. Джанна оглянулась, но, встретившись с ним взглядом, поспешно отвернулась.

– Я даже не смог бы назвать точную дату Французской революции. Знаю только, что крестьяне голодали, в связи с чем королева предложила им перейти на пирожные.

– Непонятно, откуда пошел этот нелепый слух, ведь на самом деле она ничего подобного не произносила. Спросите, у Джанны.

Ник призывно помахал Джанне, и она подошла к ним. Ему не было никакого дела до подлинности тех или иных высказываний королевы, тем более что заплатила она за них сполна. Ему хотелось одного: побыстрее отвязаться от Шадоу Ханникатт. Этой особе оставался всего один шаг до клинической ненормальности. Она до боли напомнила ему его мать.

Джанна сообщила, приблизившись:

– Через несколько минут будет подан чай. – И уселась в кресло напротив.

– Я втолковывала Нику, что Мария-Антуанетта никогда не говорила: «Пускай едят пирожные». Я права?

– Абсолютно. Спустя многие годы кто-то приписал ей эти слова, но ее современники ничего подобного не слышали. Большинство ученых склоняются к мнению, что это просто легенда, из тех что превращаются со временем в суррогат истины.

Ник улыбнулся ей своей неотразимой улыбкой с ямочкой, испытывая извращенное удовольствие от смятения, всегда охватывавшего Джанну в такие моменты.

– Но крестьяне действительно голодали, а эта самая Мария как сыр в масле каталась, так что...

– Нет никаких доказательств, что крестьянам стало тогда хуже, чем в предыдущие годы. Что действительно случилось, так это погодная аномалия, из-за которой заплесневело зерно прямо на корню. Однако его все равно убрали и смололи в муку. Многие историки сходятся во мнении, что хлеб, испеченный из этой муки, стал причиной несметного числа случаев мозговой горячки, обусловившей иррациональность людских поступков. Что-то вроде массового помешательства.

В этот момент рядом вырос Уоррен.

– Джанна, можешь разливать чай, если не возражаешь.

Ник вскочил.

– Я помогу.

– Благодарю, но...

– Мне не терпится услышать продолжение истории с плесенью. – Он взял Джанну за руку и повел через зал, к серебряной тележке с сандвичами и пирожными.

– Что у вас за подруга? Она, кажется, воображает, что мы с вами встречались в прошлой жизни. В каком-то городишке под названием Варен.

– Шадоу верит в магию, реинкарнацию, гадание на картах, астрологию, – спокойно ответила Джанна, берясь за ручку тележки.

– Вы, надеюсь, ей не подражаете?

Она подняла голову и сказала, не глядя на Ника:

– Не во всем.

– Вы тоже советуетесь с астрологом, прежде чем сделать любой шаг, как Нэнси Рейган?

– Нет, – обиженно ответила она. – Но я каждое утро заглядываю в газетный гороскоп, как миллионы других людей. Иначе зачем все газеты и многие журналы печатают гороскопы?

– Затем, что многим нужен легкий ответ на сложные вопросы.

Она стала разливать чай через серебряное ситечко, добавляя из другого чайника кипяток.

– Наверное, вы тоже верите в реинкарнацию и в прошлую жизнь? – допытывался Ник.

Джанна пожала плечами.

– Не знаю... Может быть.

– Перестаньте. Вы же образованная женщина! Как вы можете клевать на такую пустышку?

Она наконец-то подняла на него свои большие зеленые глаза и серьезно ответила:

– Многие люди совершали под гипнозом путешествие в прошлое. Они начинали говорить на неизвестных им языках и в подробностях описывать места, где никогда не бывали. Думаю, вполне возможно, что некоторые уже прожили по несколько жизней и проживут еще.

– А вы сами, выходит, жили в эпоху Французской революции? – Джанна утвердительно кивнула. – Вас что, гипнотизировали? – счел нужным уточнить Ник.

– Нет, но я всегда испытывала некое – не знаю, как это правильно назвать, – родство с тем временем.

Ник никак не мог поверить, что она не шутит.

– Вы действительно полагаете, что мы с вами встречались во время Французской революции?

– Не исключено. Шадоу считает...

– Кем же был тогда я? – Он решил подыграть ей, чувствуя, что иначе она совсем смутится.

– Одним из соратников графа Ферсена.

– Это кто еще такой?

– Шведский аристократ, пытавшийся помочь Марии-Антуанетте спастись бегством.

– А кем были вы? – Он ни капельки не верил во всю эту белиберду, но испытывал некоторое любопытство.

– Подругой королевы. – Она опустила глаза. – Мы с вами пытались организовать побег... – Оборвав фразу, она замолчала.

– Ну и?.. – Он ждал, но продолжения не последовало. Ник совсем уж собрался посоветовать ей выкинуть эту чушь из головы, когда его вдруг осенило: – А что, собственно, нас с вами связывало?

Вместо ответа она подхватила серебряными щипчиками кусочек сахару и бросила его в чашку с чаем.

– Мы были любовниками! – догадался он.

Она кивнула, все так же не поднимая головы, и опять потянулась к сахарнице.

– Шадоу считает, что вы – де Полиньяк, один из помощников Ферсена. Мы с вами были хорошими друзьями.

Неудивительно, что она вкладывала средства в верблюжьи попоны! Если Джанна способна поверить в жизнь в прошлом, то любой способен обвести ее вокруг пальца. Он нагнулся к ее уху и прошептал:

– Так знайте, что вы были неподражаемы в постели, но я замучился расшнуровывать ваш корсет.

Она, сдержав улыбку, бросила в чашку третий кусочек сахару.

– Чем же все завершилось?

– Гильотиной, – кратко ответила Джанна.

– Господи, как прискорбно!

– Джерси, Герфорд, Шортхори? – спросила она, по-прежнему избегая его взгляда.

– Лонгхорн. В западном Техасе разводят этот длиннорогий скот.

– Я просто спрашиваю, какого молока добавить вам в чай.

Молоко в чай? Только этого не хватало!

– Не надо. Достаточно сахара.

Она добавила в его чашку еще один кусок. Глядя на ее руки, он представил себе, как ее изящные пальцы ерошат ему волосы на затылке. Ему захотелось сказать: «Да забудь ты про какую-то там прошлую жизнь, вспомни эту, Мдину». Она подала ему чашку на блюдце. Он нарочно замешкался и накрыл ладонью ее руку. Кожа была мягкой, нежной. Именно таким он запомнил ее прикосновение.

Она зарделась, но голос остался бесстрастным:

– Прошу: сандвичи с огурцом, помидором, крессом.

– Что вы такое говорите, Коротышка? Сандвичи? Где же корочка?

Она с насмешливой укоризной покачала головой. Ник подумал, что рассмешить ее по-настоящему – немыслимое дело.

– Попробуйте вот это. – Она положила ему на блюдечко пирожное и добавила комковатых взбитых сливок. – Батская булочка с девонскими топлеными сливками. Гарантирую, что такое лакомство придется вам по вкусу.

Гости обступили тележку, разбирая сандвичи, фрукты и пирожные; Джанна наливала им чай. Ник стоял рядом, боясь уронить чашку с блюдечком и десертную тарелочку, с вилкой и салфеткой. К нему подошли Уоррен и Шадоу.

– Присядьте с нами, – предложил Уоррен. – Мы еще не успели поговорить.

Ник согласился, но дождался, пока Шадоу усядется рядом с Уорреном, и только потом сел напротив. Поставив чашку на столик, он сосредоточился на поедании булочки. Он заранее знал, что Уоррен поведет речь об акциях.

– Я читал о том, как ваша компания утвердилась на рынке во время Второй мировой войны.

– На каждого солдата с оружием приходилось по двое с «Ипериал-Кола» – так гласит легенда. – Ник решил, что Уоррен упомянул его фирму, желая ему польстить.

– Зато после войны «Империал-Кола» закрепила успех, сотрудничая с крупными компаниями в разных странах.

– Да, – согласился Ник, – мы действуем по одинаковой схеме во всем мире. Здесь наш партнер – «Тьюкс». На Мальте мы сотрудничаем с разливочным предприятием Бредфордов.

Ник намеренно зажег перед Уорреном зеленый свет, первым упомянув Бредфордов и предоставив возможность заговорить об акциях, но тот не снял ногу с тормозов. Вместо этого он сказал:

– Сначала вы внедряетесь в национальную экономику, а потом вас уже невозможно вытеснить.

– У нас тоже есть свои проблемы. Возьмите Индию. Мы не согласились раскрыть секрет нашей формулы, и они дали нам от ворот поворот. Французы с большим удовольствием пьют вино и простую воду из бутылок. Сладкие напитки, даже кола, занимают у них лишь третье место с сильным отставанием.

– Разве в целом совместные предприятия не выступают защитниками именно иностранного бизнеса? Меня, знаете ли, беспокоят совместные проекты, предлагаемые Великобритании Японией.

Ник с удовольствием доел булочку с кремом. Чай тем временем безнадежно остыл.

– Какие конкретно компании вас интересуют?

– Я уже зарубил проект автозавода, но теперь «Турабо индастриз» хочет совместно с нами строить текстильное предприятие в Мидленде.

– Наша текстильная промышленность уже много лет проигрывает в конкурентной борьбе, – сказала Шадоу, обращаясь к Нику, но глядя на Уоррена.

– Это, конечно, понизит уровень безработицы, но какова обратная сторона? Есть ли почва у моих опасений, что в нашей экономике могут возобладать чужестранцы? – Уоррен устремил на Ника свой честный взгляд, уже знакомый тому по телеинтервью. – Каково ваше мнение?

Ник взвесил все, что ему было известно об Уоррене Атертоне – то есть ничего, – и прикинул возможные последствия своей откровенности.

– Наш разговор не должен выйти за пределы этого помещения, – предупредил он, все же сочтя возможным высказаться. Никакой конфиденциальной информацией я не владею. И поймите меня правильно, не хочу создавать проблемы для «Империал-Кола». Япония – наш крупнейший рынок.

Уоррен кивнул.

– Насколько я понимаю, «Турабо индастриз» не вызывает у вас восторга.

– Это одна из старейших и респектабельнейших японских текстильных компаний. Создана еще в конце девятнадцатого века. Недавно почти все ее акции скупила компания «Хеншо энтерпрайсиз». Во главе «Хеншо» стоит якудза[1], конкретно Ешио Ешума. Он – босс подпольного синдиката, известного в Японии как банда Ямагучи-гуми.

– Не знала, что в Японии так сильна преступность, – вмешалась Шадоу. – Я всегда считала, что в их обществе на первом месте стоит честь и забота о добром имени.

– Видимость обманчива, – сказал Ник.

Следующий час ушел на объяснение Уоррену, что такое якудза и чего следует ожидать, делая бизнес с японцами. Через плечо Уоррена Ник видел Джанну, с которой не сводил глаз, стараясь при этом не выглядеть нахалом. Она то и дело поправляла волосы, еще не привыкнув к новой прическе. Нику нравилось, как она это делает. К тому же прежняя прическа не давала насладиться главным ее достоинством – большими выразительными глазами.

Он усмехнулся про себя, припоминая их последний разговор. Значит, она верит в жизнь в прошлом и полагает, что они с Ником были тогда любовниками. Богатая идея – он имел в виду не жизнь в прошлом, а вторую часть, насчет любви. Это может служить объяснением пылкости, проявленной ею в Мдине. Однако как же быть с его намерением ответить ей взаимностью?

Выпроводив гостей, Джанна присоединилась к беседующим.

– Что это вы тут засели? – спросила она. – Не очень-то вежливо по отношению к остальным.

Ник подвинулся, не оставляя Джанне иного выбора, кроме как сесть с ним рядом.

– Мы разговаривали о Японии.

– Да, я знаю, тебя тревожат их планы относительно активизации деятельности у нас в стране, – сказала Джанна брату.

– Ник очень мне помог. – Уоррен повернулся к Нику. – Через несколько недель мы с Шадоу думаем побывать на Мальте. Давайте вернемся к этому разговору там.

Ник поднялся, чтобы попрощаться. Вопреки его ожиданиям, Уоррен так и не упомянул об акциях.

– Благодарю вас за приглашение. – Он пожал Уоррену руку. – До встречи на Мальте.

– Я еду в Хэмпстед-Хит. Могу подвезти вас до гостиницы, – вежливо предложила Джанна. – Это по пути.

Он проследовал за ней через кухню и заднюю дверь к гаражу, разместившемуся в бывшей конюшне. Там стояли «Рейнджровер» и «Астон-Мартин-Лагонда». Джанна распахнула дверцу шикарного «Астон-Мартина».

– Машина моего брата, – сказала она извиняющимся тоном.

Ник уселся. Все-таки непонятно, почему Уоррен не заговорил об акциях. Видимо, эта проблема оставлена на усмотрение Джанны. Он покосился на нее. В полутьме было трудно разглядеть выражение ее лица. Она поднесла руку к ключу зажигания, но не спешила заводить мотор. Вместо этого она обернулась к нему. Свет фонаря в глубине гаража подчеркивал мягкость ее профиля, полноту губ.

– Ник... Той ночью я...

Он едва не охнул от огорчения.

– Вы опять собираетесь извиняться?

– Да. Я...

Он решительно потянулся к ней, благо что в тесной машине тянуться было недалеко. Ник боялся, что она отпрянет, но этого не случилось. Она смотрела на него со свойственным ей сдержанным выражением, замешательство выдавала только та судорожность, с какой она вцепилась пальцами в кожаный чехол на руле. Он в который раз подумал, что так и не знает, как Джанна к нему относится. До происшествия в Мдине он нисколько не сомневался, что вызывает у нее стойкую антипатию. Его улыбка, заставлявшая всех прочих женщин без особого размышления задирать юбки, не производила на нее должного впечатления. Но так было только до той ночи...