– То, что занимает пять минут в Лондоне, семь в Риме и десять на Мальте, здесь отнимает целый день, – вполголоса предупредил англичан мальтиец. – По части бюрократизма Ливия не имеет себе равных.

– Я готов к волоките, – отозвался Моррис, бодро улыбаясь Джанне.

Джанна не разделяла его настроения; ей очень хотелось наорать на клерков в белых балахонах, которые с самого утра без толку шелестели бумажками. Цель состояла в том, чтобы выяснить, не было ли Йена среди неопознанных тел, похороненных в Бардии вскоре после его исчезновения.

Две недели назад власти Бардии ответили наконец на ее настойчивые телефонные звонки и сообщили, что в течение недели после исчезновения Йена земле были преданы четыре неопознанных трупа. Многие чиновники получили свой бакшиш, прежде чем власти согласились эксгумировать тела. Уоррен охотно ссудил Джанну деньгами, предоставив ей вдобавок свой самолет, и приставил к ней Морриса. Если среди трупов окажутся останки Йена, Моррис мог на месте дать необходимые консультации. В случае затруднений останки можно было доставить по воздуху в Англию, чтобы за дело взялись специалисты Форт-Халстеда.

Как это постоянно происходило на протяжении тех трех недель, что длилось отсутствие Ника, Джанна думала о нем. Ему не было известно, что она находится в Ливии. После его отъезда они разговаривали один-единственный раз. Протянув две недели после открытия «Голубого грота» и так и не дождавшись звонка, Джанна позвонила ему сама. Ник был так утомлен круглосуточным бдением у постели Остина, что она не стала говорить ему о предстоящей поездке. С тех пор вестей от него не было.

Джанна обратилась к Ибрагиму Мафжи, мальтийскому атташе, с просьбой взять на себя контакты с ливийскими чиновниками. После того как британцы изгнали террористов и закрыли посольство Каддафи в Лондоне, подданные империи перестали считаться в Ливии дорогими гостями. Великобритания, подобно Соединенным Штатам, не имела здесь даже консульской службы, зато мальтийцы поддерживали отношения с Ливией, поэтому помощь Мафжи оказалась очень кстати.

Джанна была не только британской подданной на ливийской земле, но и, что гораздо хуже, женщиной. Она знала, что всякая женщина, путешествующая в одиночку по мусульманской стране, воспринимается как проститутка. Отели не регистрировали женщин без сопровождения мужей или родственников-мужчин. Кареглазый и улыбчивый Моррис с трудом мог сойти за дядюшку Джанны, однако против такой роли не возражал.

Необходимость оставаться в стороне, передоверив все дела Мафжи, приводила Джанну в бешенство. К тому же она, чтобы зря не волновать тетю Пиф, не поставила ее в известность о цели своей поездки: сперва требовалось узнать, был ли среди неопознанных погибших Йен Макшейн.

– Похоже, ваш брат сумел создать себе непоколебимую репутацию человека нравственного, – сказал Моррис, прерывая ее размышления. – Мне понравилась его пресс-конференция, на которой он рассказал, зачем перевозил труп отца. Другого бы пресса разорвала в клочья.

Джанна кивнула. Она еще не успела понять, заигрывает ли с ней Моррис. Просто для друга он был слишком навязчив. Впрочем, все равно хотелось бы, чтобы вместо него рядом оказался Ник.

– Никто не стал его осуждать: ведь он оберегал мать, – продолжал Моррис.

– Я поступил бы так же, – вмешался Ибрагим. – Мне бы тоже не хотелось, чтобы моей матери стали известны столь неприятные подробности.

Джанна кивнула. Она обратила внимание, что Моррис тактично не упомянул, что у Реджинальда был любовник. Уоррен перешел в наступление: сразу после возвращения Коллиса в Англию он созвал пресс-конференцию. Немногие слова способны расшевелить невозмутимых англичан. Одно из них – слово «мама». Королева-мать постоянно оказывается, судя по опросам, самой популярной персоной. Распродажи в Материнское воскресенье уступают разве что рождественским. Уоррен мигом превратился в образцового сына. Его прямолинейность разрядила ситуацию, а Коллиса превратила в лжеца и мошенника.

– Вот и они, – прошептал Моррис. Появились пятеро мужчин в белых туниках до икр, в белых платках, стянутых ленточками; под мышкой у каждого был свернутый молитвенный коврик.

Мальтиец встал и направился к ним. Джанна поправила платок на голове, который не снимала из почтения к мусульманским обычаям. Она не хотела, чтобы у них появился предлог не подпустить ее к телам. Она знала от Ибрагима, что четыре гроба уже извлечены из ямы, залитой цементом ради ограждения священной мусульманской земли от тел неверных. Теперь тела находились в этом здании.

Мафжи возвратился с улыбкой на лице.

– Сейчас господин Акбар проводит нас.

Джанна вскочила; ее охватила радость и одновременно страх. Чтобы потом не испытать очень уж сильного разочарования, она напомнила себе, что эксгумация может подтвердить печальную истину: никто никогда не узнает, что случилось с Иеном Макшейном.

Джанна, сопровождаемая Моррисом и Ибрагимом, последовала за Акбаром и его помощником, вооруженным ломиком, по длинному коридору, освещенному тусклой, ватт в пятнадцать, лампочкой. Помощник отпер дверь, за которой тянулся другой, еще более темный коридор, за поворотом – еще один. В конце пути их ждала комнатушка, свет в которую проникал сквозь прохудившуюся крышу.

Посредине комнатушки стояли четыре залепленных слежавшимся песком гроба. Вокруг теснились корзины с оливками. Видимо, министерство не слишком заботилось о здоровье граждан и зарабатывало торговлей оливками. Чувство радостного ожидания, захлестывавшее Джанну все сильнее с каждым поворотом коридора, разом прошло: все четыре гроба были одинакового размера.

– Незачем их вскрывать, – грустно сказала она. – Йен был слишком высок, чтобы уместиться в таком ящике.

– Здесь все гробы одинаковые, – объяснил Мафжи. Тем временем приступили к вскрытию первого гроба. – Гробовщиками у них работают потомки одних и тех же семей на протяжении многих поколений, и их изделия остаются неизменными с самого средневековья.

Из крышки был извлечен последний гвоздь, и Акбар произнес что-то по-арабски.

– Вы уверены, что хотите посмотреть? – спросил Моррис.

– Да. – Она вспомнила его предупреждения: тела, пролежавшие полвека в земле пустыни, должны были превратиться в мрачные скелеты. Она заглянула в гроб. Ее взору предстал неоструганный сосновый ящик и побелевшие кости маленького – детского или подросткового – скелета.

Моррис покачал головой, и ливийцы занялись другой крышкой, Джанна не могла оторвать глаз от третьего по счету гроба: через весь верх шла трещина; в нем должно было быть полно песку.

Второй гроб открылся легче, чем первый. В нем оказался хрупкий скелет; на костях рук оставались клочки ткани.

– Нет, – сказал Моррис. – Посмотрите на тазовые кости: это женщина.

Повинуясь жесту начальника, помощник взялся за дело, и третья крышка тут же с сухим треском раскололась там, где была трещина. Помощник отбросил бесполезную деревяшку. В помещении было довольно темно, к тому же остаток крышки мешал заглянуть в гроб, но Джанна сразу поняла, что этот скелет гораздо крупнее, чем в предыдущих.

Акбар поддел ломиком остаток крышки и оторвал ее. Джанна взглянула. И ей чуть не стало нехорошо; Моррис взял ее за локоть.

– Они сломали ему ноги, чтобы запихнуть в гроб, – сказал он.

Джанна опустилась на колени. Кости заполняли нижнюю часть гроба; грудная клетка и череп были набиты песком.

Воображение сыграло с ней злую шутку: на мгновение ей показалось, что перед ней Ник Дженсен.

– Белый мужчина, – определил Моррис. – Высокий, крупный.

Джанна неуверенно дотронулась до засыпанной песком кисти и приподняла ее. Струйки песка побежали вниз, ее взору предстало черное кольцо в форме мальтийского креста, резко выделявшееся на фоне белых костей.

Приглядевшись, она обнаружила в черепе отверстие, похожее на пулевое. Ей снова представился Ник, потом вместо него появилась Лорел Хогел, показывающая на свой левый висок.

– Это Йен, – наконец произнесла Джанна, едва сдерживая слезы. В висках у нее колотилась кровь, Джанна не могла смириться с мыслью, что вот так жестоко и бессмысленно этот человек был отнят у тети Пиф. Слезы затуманили ее взор, она едва расслышала слова Морриса:

– Посмотрите внимательнее: в кости застряла пуля.

– Вы могли бы провести баллистическую экспертизу? – Джанне было трудно поверить, что этот спокойный голос принадлежит ей.

– Разумеется, но что она даст?

– Я знаю, где находится револьвер, из которого был застрелен Йен Макшейн.

* * *

Уоррен лежал на ложе под балдахином – им пользовались все его предки-графы – и следил за Шадоу, которая, усевшись рядом с ним и скрестив ноги, катала свой рунический камень по низу его живота. Он поймал ее за руку, прервав ее занятие; камень с древними насечками остался где был.

– Я обойдусь без посторонней помощи.

Ее взгляд был задумчив.

– В чем дело? – спросил он уже не шутливым тоном, а серьезно.

– Возможно, нам следовало бы отложить свадьбу.

– Почему? – Его внезапно охватил испуг; от недавнего счастливого блаженства не осталось и следа. – Ты передумала?

Она легонько чмокнула его в лоб.

– Конечно, нет. Просто боюсь, что Ник не успеет приехать.

– Я разговаривал с ним вчера. Он сказал, чтобы мы его не ждали. Остин пока держится. Кто знает?.. – Уоррен вспомнил отчаяние, звучавшее в голосе Ника. – В любом случае после смерти старика пройдет еще немало времени, прежде чем Ник оправится и сможет веселиться на свадьбе.

– Наверное, ты прав, милый, – согласилась Шадоу. – Он сильно расстроился, когда ты сказал ему, что специалисты из Форт-Халстеда не смогли доказать, что гибель Ронды Сиббет – не самоубийство?

– Он принял это к сведению, но, по-моему, так и не поверил. – Уоррен вздохнул. – Должен сознаться, у меня тоже есть сомнения.

– Слишком уж гладко все получается? – спросила Шадоу.

– Да. Будем надеяться, что с пулей лаборатория справится лучше. Результат должен стать известен уже сегодня. Моррис пообещал ускорить баллистическую экспертизу. Она, конечно, даст ответ на вопрос, был ли револьвер, отданный тетей Пиф Тони, тем самым оружием, из которого застрелили Йена Макшейна. Но даже если это и так, я уверен, доказать, что именно Энтони Бредфорд виновен в убийстве Йена, будет невозможно.

– Почему?

– Потому что все ограничивается косвенными уликами. Даже выяснив, что смертельный выстрел был сделан из этого револьвера, никак не докажешь, что курок спустил именно Тони.

– Револьвер был у него в то время, когда погиб Йен.

– Разумеется, но он скажет, что давал его кому-то другому. А, кстати, можно ведь вообще отрицать, что у него был этот револьвер. Пифани утверждает одно, он – другое, а свидетелей нет.

– Наверное, ты прав, – снова согласилась Шадоу. – Но Джанна не смирится, если Бредфорд не понесет наказания.

Уоррен кивнул; он никогда еще не видел сестру такой расстроенной как после прилета в Лондон из Бардии с останками Йена. Она дала себе слово, что отомстит за эту смерть. По пути она без ведома тети Пиф прихватила с Мальты ее револьвер.

– Странно, но расследование по поводу олеандрового яда сыграло на руку Тони, – сказала Шадоу. – Если твоя семья начнет обвинять его в убийстве пятидесятилетней давности, то это будет выглядеть совсем уж нелепо.

– А ведь верно! – Уоррен был поражен интуицией Шадоу. – Расследование выставит нашу семью в самом невыгодном свете.

Раздался телефонный звонок.

– Должно быть, Моррис.

Она подала ему трубку. Глядя на Шадоу, Уоррен выслушал отчет о баллистической экспертизе и, положив трубку, проговорил:

– Как мы и предполагали, пуля была выпущена из револьвера тети Пиф.

Шадоу схватила свой камень, прошептала какое-то заклинание и сказала:

– Бедная Джанна, теперь ей придется все выложить Пифани.

* * *

Коллис сидел в своем кабинете в Лондонской школе экономики. Дочитав свежий номер «Экономиста», он отложил его и уставился на телефон. Подобно всему остальному в этом древнем здании, телефонный аппарат был реликвией старины, сохранившейся со Второй мировой войны. Он не звонил уже несколько дней; Коллис смотрел на него просто так, уже не ожидал, что традиция будет нарушена. Казалось, все забыли о его существовании. После злосчастного интервью в аэропорту, когда он был застигнут врасплох, он превратился в изгоя.

Уоррен, напротив, был на коне. Его корявое объяснение папашиной кончины никем не оспаривалось. Даже когда Лифорт объявил о своей помолвке с Шадоу Ханникатт, по которой давно плачет дурдом, пресса захлопала в ладоши. Невесту назвали обаятельной и творческой натурой. Ее последняя выдумка, клуб «Трусики месяца», была принята с восторгом и названа «эликсиром спасения для неблагополучных супружеских пар».

Два дня назад газеты раструбили о скандале на японском фондовом рынке. Главы нескольких токийских финансовых компаний с позором подали в отставку, когда выяснилось, что они поддерживали миллионными кредитами японских гангстеров. Предупреждения Лифорта насчет британских совместных предприятий с компаниями, опекаемыми якудзой, стали выглядеть как блестящее прозрение. Пресса называла их «мудрым советом». Ну и везет же этому дилетанту!