– Ты ведь тоже это чувствуешь, да? –спросил он ее, когда боль в ране немного поутихла,–  Халас (араб.– все), Влада…Хватит себе сопротивляться… Мы хотим друг друга… Я же вижу, что тебя тоже тянет ко мне, вопреки всему. Я признал, что оказался неправ, что сглупил тогда… Но разве не были мы тогда незнакомые друг другу, враждебно настроенные люди… Я не знал тебя, для меня ты являлась женщиной врага. А теперь все иначе. Я хочу именно тебя, сама мысль, что ты была его, вводит меня в сумасшествие… Нам многое еще нужно друг о друге узнать… Я хочу познать твое тело, хочу вкусить его прелесть, а не понадкусывать, как уже сделал, за что получил сполна и признал это… Все в этом мире не случайно… Ты не зря оказалась в этой машине… Не зря оказалась со мной… Мы созданы быть рядом… Когда все закончится, я брошу весь мир к твоим ногам… А если нам суждено умереть, давай не терять ни минуты и дарить друг другу удовольствие… Эти наши игры и уговоры… Все это лишь распаляет нас…

Его горячее дыхание отзывалось эхом в самом ее нутре… Почему ей хотелось этого? Она все еще его ненавидела… Не прощала… Он был чужим. Он был врагом… Насильником… Но сейчас, в этой долбанной комнате с кривой лужей марганца на полу, в которой она уже промочила свои ноги, так как пришла сюда босиком, желая создать как можно меньше шума, боясь его разбудить, она хотела его…

– Не думаю, что Малике это понравится,– выдавила из себя, собрав все свои силы в кулак.

Карим громко усмехнулся, ослабив, наконец, блокаду ее торса… Доковылял обратно до кровати, с досадным стоном резко лег обратно. Ему было больно, возможно, не только физически.

– Я не могу поменять повязку, извини… Позову доктора…

Она, как ошпаренная, выскочила из его комнаты, даже не думая о возможных последствиях такого поведения. Нужно было как можно быстрее создать преграду между ним и ней…. Постучала в дверь, позвав Марию Павловну или доктора.

Прошло минут сорок. Девушка успела отдышаться и успокоиться. За стеной было тихо. Возможно, он лег спать… Влада все еще была напряжена, поэтому не стала снимать с себя одежду, так и улеглась на кровать… Сон то настигал ее, то тревожно отступал… Она резко просыпалась, словно какая– то незримая тень теребила ее по плечу… Словно она боялась отдаться подсознанию и расслабиться, увидеть в иллюзиях не того…

Глава 14

Дамаск, ноябрь 2031 г.



Васель сидел в офисе в Джерамане и докуривал, возможно, сотую по счету сигарету, а может и двухсотую… Он сбился со счету, вернее и не считал. Перед ним стояла пепельница с горой окурков, небрежно раскиданные бумаги, полупустой стакан виски. Уже две недели он сходил с ума, в прямом и переносном смысле слова. Ее нет две недели. Две чертовых недели он не живет, существует. Он не помнил, когда в последний раз принимал душ, брился, менял одежду. Подчиненные кидали жребий, кому придется стучать и заходить внутрь. Доставалось всем. Он превратился в злого зверя. Красные глаза от постоянной бессонницы и литров алкоголя, неопрятная борода, осунувшееся лицо…

Мужчина снова и снова судорожно прокручивал события той ночи, и каждый раз впадал в ярость от досады. Как он мог допустить, чтобы она поехала туда в ту ночь. Как мог позволить уехать с этим идиотом Айманом. Айман… если бы он мог, воскресил бы его только для того, чтобы убить снова, своими руками… Он не мог простить ему, не мог… Запретил произносить его имя, запретил хоронить с почестями, подобающими павшему бойцу из его ближнего окружения… Его подчиненные перешептывались в недоумении, зная, как мужчины были близки, как он ему доверял, но молчали… Они не знали всего, зато он знал… Страшные догадки приходили на ум Васеля, но он все же надеялся, что это только догадки… Что он не прав… Что Айман… Нет, он не будет об этом думать сейчас, иначе просто сойдет с ума… Уже сошел…

Снова и снова на повторе события тех дней… Она не должна была узнать, не должна была приехать в это проклятое кабаре, которое он приказал сжечь, как только стало понятно, что к нему домой Влада не попала, что она попросту исчезла. Испарилась… Он гомерически засмеялся, вот только его смех перешел в волчий вой. Хара (араб.– дерьмо). Все пустое. Знала бы эта упрямая дура, что все это было для нее, ради нее… Моя дура, моя Влада… Моя… Он так боялся ее потерять, так боялся, что его репутация не даст ей жить спокойно в его мире, что решил перехитрить всех… А в итоге перехитрил только себя…

Эта девчонка, Дарья… Он встретил ее в кабаре. Где еще в Дамаске может быть сконцентрировано так много славянок… Он намеренно искал похожую, хотя бы отдаленно… Это была большая удача. Большая удача, что она оказалась словно копией Влады, дешевой копией, но удовлетворительной для тех свиней, кто пытался влезть в их жизнь… Немного работы колориста, чтобы сделать ее перегидрольный блондин жалкой подделкой медового цвета волос Влады. Большая удача, что она оказалась падка на деньги и согласилась на его игру… Большая удача, что достаточно было пустить пыль в глаза–  пару ласковых слов, пару нежных прикосновений, поездка в Москву, где бедняжка была только проездом при перелете на Ближний Восток из своего Урюпинска… Она поверила в его чувства, поверила в его интерес, а может делала вид, что верит. Такие умеют верить всему. Они проститутки и телом, и душой–  любой каприз клиента за его деньги, а денег было немало… Между ними не было даже секса. Он не смог заставить себя трахнуть ее, даже представляя на ее месте свою Владу. Только один раз, сильно набухавшись, спустил ей в рот, а перед глазами его девочка, ждущая, манящая, понимающая… Его… Но оказалось, можно было обойтись и без этого… Девчонка оказалась не промах, и когда Васель предложил ей сотрудничество, восторженный трепет в глазах сменился расчетливым и деловым подходом. Она согласилась на все его условия. Дело оставалось за малым. Всего шаг его отделял от того, чтобы обезопасить его любимую девочку… Грамотно разыграть свою карточную партию… Дарья должна была стать копией Влады, для тех, кто рано или поздно не дал бы им спокойно быть вместе… Рано или поздно разрушил бы их мирок…

Но все пошло через задницу… Ее нет. И эта мысль снова и снова водит его по всем кругам ада. Сначала он сходил с ума от мысли, что она мертва. Но после тщательных поисков и расспросов, а искать и расспрашивать с пристрастием он умел, стало известно, что Влада похищена. У кого она, где она, с кем она… Очередные бессонные ночи, очередные метания тигра в клетке. Боль, сучья боль, которая не проходила даже от литров виски. И вот, трясущийся помощник, зная, что первый кнут неизбежно достанется ему, на негнущихся ногах заходит в кабинет босса…

– Господин Васель, стало известно…–  он тушуется и заикается, он в секунде от того, как разразится гром,–  по крайней мере, наши наводчики в Хомре так говорят,–  она в плену у…

Глаза Васеля наливаются кровью.

– Нет, нет, этого просто не может быть,–  сквозь зубы цедит он, догадываясь…

– Она в плену у Диба…,–  произносит полумертвый от страха помощник, он знает, что это имя здесь табу…–  Требований пока выдвинуто не было… Он держит ее нахождение в тайне.

Васель закрывает лицо руками. Сидит неподвижно. Минуту, две. Помощник нервно перебирает ногами, чуть слышно кашляет…

Васель с силой бьет по столу, – Вон…

Стакан летит об стену. Он кричит так, что трясутся окна в кабинете.

– Не может быть, не может…. Это просто невозможно… Это какой– то долбанный бред…

***

Снова бессонная ночь, снова интенсивные допросы с пристрастием. Только это помогало ему не сойти с ума… Переговоры с военными в поле, уговоры, угрозы, давление–  нужно наступать, нужно вызволить ее оттуда всеми правдами и неправдами…

– Господин Васель, звонит какой– то русский журналист. Говорит, немедленно хочет с Вами переговорить…

– Соединяй…

Он догадывался, кто это может быть, такой дерзкий и бесстрашный, звонить ему… Тот, кто и сам был бы не прочь сыграть Ромео… Сопляк… Но смелый сопляк, респект хотя бы за это…

Ее друг, тот самый засранец, с которым она хотела укатить в этот проклятый Хомр.

– Добрый день! Это Егор Борзов, военный корреспондент из России. Мы с Вами не знакомы, но у нас общий… друг… Влада Пятницкая… Она пропала, Вы в курсе?–  говорит он, соблюдая формальный политес, но явно ненавидя собеседника.

– Да,–  глухой ответ Васеля,–  я заметил…

– У Вас есть какая– то информация? Редакция волнуется. Они сообщили в консульство. Мы пока держим эмбарго по новости, ничего не выдаем публике, но…. Это же тема–  похищение журналистки…

– Послушай сюда,–  перебивает его грубо и вкрадчиво Васель,–  чтоб засунули свои языки в жопы и молчали, понял? Не дай Бог, тема просочится в медиа… Если хочешь работать в стране, сделай так, чтобы все молчали… Пока… Хотя бы пока… Для ее безопасности… Мы вытащим ее, где бы она ни была….

Положил трубку, а сам хочет выть…. Вытащить… Эти суки военные не готовы идти в наступление. Они отступают. Хомр–  не его зона ответственности. Его ребятам не дадут туда зайти. Что делать? Пойти напролом? Действовать самому? Это самоубийство. Если не его самого, плевать не себя, то ее точно…. Лишь бы девочка смогла скрыть их связь…. Он снова бьет по столу… Как он мог так лажануться! Он словно подарил ее им! Она была в его машине, одна, незащищенная… На блюдечке с голубой каемочкой…

Подошел к окну, приложил горячий лоб к холодному стеклу. Посмотрел на звездное небо.

– Слышишь, Амаль! Мало ли тебе моих мучений?! Почему она? За что? Ты же знаешь всю правду!!!

Но звезды молчали в ответ… Амаль молчала…

***

За эти недели его сумасшествие достигло немыслимых масштабов. День и ночь Она была перед его глазами. День и ночь он прокручивал в памяти каждый ее вздох, каждый разговор, каждое движение, каждый стон… Он любил. Любил сильнее, чем ожидал от себя… И эта любовь была не созидающей, она была разрушением… Его разрушением, ее разрушением. Плевать, пусть разрушится весь мир, но она– его….

– Она моя…,– шептали его пересохшие губы в полусознательном, пьяном бреду. Она моя… Одержимость. С каких пор она стала так важна для меня? Никем я так не хотел обладать. Всецело и безраздельно.

Она моя…Нежность. Впервые в жизни мне так отчаянно хочется кого– то сберечь и защитить. А ведь не сберег и не защитил…

Она моя…Похоть. Никто до нее не мог так откровенно и легко будить во мне столько грязных мыслей.

Она моя…Слабость. Непростительная роскошь, за которую придется так дорого заплатить.

Она моя…Боль. Я сделал больно ей, а страдаю сам.

Она моя…Ненависть. Потому что есть Он. Второй. Тот, кого я обязательно убью, какой бы ни была цена…



А все потому, что Она моя… Только моя…

***

– Он напивается до беспамятства, а потом с утра собирает себя по кусочкам. С какими– то непонятными друзьями они ходят по каким– то вонючим притонам, пьют паршивый алкоголь, паленый, а потом его выворачивает наизнанку. Наверное, он делает это, чтобы ему было плохо не только морально, но и физически, не знаю… Как это еще объяснить… Три раза он выезжал по ночам с ребятами в пригород. Его отговаривали все, даже господин Авад, но он никого не слушает, берет оружие и идет со своими бойцами в первых рядах… У него вся грудина и ключица в синяках от отдачи автомата Калашникова, руки исполосаны колючими кустарниками шиповника, в засаде которого они сидели, в мозолях. Ребята говорят, дважды пуля прошла в миллиметре от него, хотя он особо от нее и не бежал… Он обезумел…Позавчера мы взяли пятерых боевиков с флагами радикальных исламистов, трое из которых оказались ливийцами. Он допрашивал их главаря лично и чуть не забил его кулаками до полусмерти, –  тихо докладывал по телефону его помощник…

Молчание на другом конце провода.

– Вызовите его во дворец, немедленно…

– Но он опять пьян.

– Ничего, Шеф говорит, пусть приезжает даже невменяемым…

***

Васель насилу умыл лицо ледяной водой. Это все, что он мог сделать, чтобы хотя бы отдаленно вернуть себе человеческий облик.

Зачем ехать в президентский дворец? Что им от него надо?

Он поднимался по мраморным ступенькам и не мог понять, что вдруг о нем вспомнили на самом верху. Это было удивительно, но его собирался принимать сам глава государства…

В той одежде, в которой он приехал туда, его не пустили… Предусмотрительно пригласили в одну из комнат, где его ждал нормальный новый костюм, бритва и умывальник.

Еще чего, он не собирался что– то там себе сбривать. Пусть сами себе побреют яйца… Костюм переодел, умылся, принял душ. Он действительно выглядел, как бомж.