Иман Кальби - Не твоя…

– Я спрашиваю не про сумку. Нет ли вещей при тебе, Влада? Диктофона или телефона? Или флешки, например?

Она покачала головой.

– Но как мне теперь верить тебе, асфура. Ты ведь врала мне за вечер столько раз. Извини, но я не могу. – Умм Бушер!– крикнул он достаточно громко, чтобы в дверь сразу вошла тучная, похожая на кита, женщина.

Карим что– то сказал ей быстро на арабском, судя по всему на своем диалекте, потому что девушка не уловила ни одного слова. Женщина подошла к ней вплотную, резко взяла за руки и подняла с места. Еще секунда– и Влада оказалась прижатой к стене. Что происходит? Все стало сразу понятным, когда эта корова бесцеремонно прошлась руками вдоль тела девушки, залезла в лифчик, заставила раздвинуть ноги и …сделал то, что повергло Владу в пучину ужаса и унижения. Молниеносно пальцы старой толстой тетки оказались в ее вагине, словно пытаясь понять, не спрятано ли там что. Девушка отчаянно сопротивлялась, но бесполезно. Корова, а вернее, китиха, была намного сильнее. Ужас усилился, когда вторая рука побывала в ее анальном отверстии. Хуже всего было то, что всю эту картину с большим удовольствием созерцал Карим, скрестивший руки на груди и опершийся о противоположную стену. Влада увидела его щурящие глаза и подернутые кривой усмешкой порочные губы, когда отчаянно вертелась в поисках спасения из захвата сильной старухи.

– Назыфа, куллю тамам (араб.– чистая, все хорошо),– проговорила китиха, резко отпустив девушку. Слезы непроизвольно брызнули из ее глаз. Влада сползла по стене, скрутившись калачиком, мечтая закрыться от всего мира….Так унизительно ей пока не было никогда…Это было уже слишком.

– Воды?– как ни в чем не бывало предложил Карим.

Влада сама не понимала, что нашло на нее, но откуда– то появились силы повернуться к нему и злобно прошипеть: – Ничтожество! Хайван (араб.– животное!)! Васель уничтожит тебя!

– Дейр балик, асфура (араб.– Будь осторожней, голубка),– ответил он строго, но спокойно,– цени мой ихтирам (араб.– уважение). Я бы мог сделать это сам или попросить кого– нибудь,– он усмехнулся,– из моих солдат. Но я вызвал женщину.

– Вы все животные!– закричала она ему в лицо и плюнула в его сторону…Это не был плевок в лицо, но все же достаточно оскорбительная для такого, как Карим, выходка, чтобы заставить поплатиться девушку…Она сама испугалась за себя…

Но он на удивление был спокоен и сдержан.

– Обещаю, асфура, в следующий раз, когда в тебе что– то побывает, тебе будет приятней,– он говорил и глаза его светились каким– то полуэкстатическим светом. Это было пугающе и отталкивающе. Он словно пил подавленную энергетику Влады.

От этих слов у нее закружилась голова. Как больно, унизительно, страшно….Ей хотелось плакать, кричать, биться в истерике, бежать в неизвестном направлении. Тело сотрясала дрожь…

– Вставай, пошли, не хочу больше тратить на тебя свое время,– лишь сухо произнес он, направившись к двери, не обращая внимания на ее состояние… Не помнила, как вышла за ним и снова оказалась в той душной шумной комнате, переполненной воняющими потом дикими боевиками… Голова закружилась…Все поплыло перед глазами. То ли от застилающих пеленой слез, то ли от помутневшего сознания.

– Думаю, ее надо поместить в более надежное укрытие. Вы разгуливаете здесь туда– сюда, как ветер, она может незаметно отсюда выскочить, – сказал Карим на своей аммие (араб.– форма диалекта), уже не церемонясь с тем, понимает она или нет. Теперь он не обращал на нее, как казалось, абсолютно никакого внимания, и ее это не могло не радовать. Может, ее слова обидели его и оскорбили, уязвили его чертово геройское достоинство. Может, он оставит ее в покое…Отпустит…

– Но куда ее перевести – встрял сидевший за столом мужчина средних лет, до последнего углубленный в чистку своего оружия и не обращавший внимания на происходящее? У нас нет тюрьмы, подвал забит оружием и там сыро, она дохлая, помрет через неделю, смысл ее тогда вообще держать, расходовать на нее продукты – многозначительно добавил он.

– Переведите ее в мою комнату, – в приказном, но несколько задумчивом тоне заявил Карим. В этот момент все присутствовавшие в помещении люди подняли на него глаза – кто с удивлением, кто с недовольством, кто с кривой похотливой усмешкой, сразу делая сам собой напрашивающийся вывод. Влада тоже подняла на него полный удивления и отчаяния взгляд, как раз такой, каким страдающий аэрофобией человек смотрит на надвигающееся грозовое ненастье на высоте десятков тысяч километров над уровнем моря. Вроде бы, опасности пока нет, но полная неизвестность, замешанная на страхе, сводят с ума.

– Это единственная свободная комната, запирающаяся изнутри. Там есть туалет. Тем более, что я там почти не бываю, – добавил он, бросив вкрадчивый взгляд на свою пленницу.

– Валид, проводи,– приказал Карим, небрежно махнув головой в ее сторону и увлеченно что– то рассматривая на заваленном всякой всячиной письменном столе. Казалось, Влада интересовала его меньше всего на свете. Он тут же оживленно стал что– то обсуждать с находящимися в комнате мужчинами, однако девушка поняла из его речи лишь слово «джиср»– мост.

К ней быстро подошел Валид, перерезал ножиком веревки, которыми ее снова примотали к батарее, только так, что руки ее остались связанными, дернул ее на себя за веревочные наручники, попутно приказав:

– Вставай, пошли.

Он буквально вытащил ее из комнаты. Влада еле поспевала за его быстрой, размашистой походкой. Она все еще была в своих туфлях на огромном каблуке. Как глупо и несуразно они выглядели на этом брутальном фоне, – вдруг подумала она, – как глупо и несуразно выглядела она в своей вызывающей одежде… Как глупо и уязвимо…

Ее провожатый резко открыл дверь, втолкнул ее в комнату, отчего девушка упала на большую кровать, служившую основным предметом мебели в этом среднем по размеру помещении.

– Бывшая спальня, – пронеслось у нее в голове.

Валид бросил на нее полный злобы и отвращения взгляд и уже поравнявшись с дверью, процедил:

– Целуй ему ноги. Я бы предпочел убить тебя, русская шармута (араб.–  шлюха).

Он быстро вышел из комнаты. Влада слышала, как поворачивался ключ в двери.

Позже она узнала, что его звали Валид Абдулла. Правая рука Карима Диба. Рука, которой еще предстояло сыграть свою роль, и немаленькую.

***

Несколько минут она пролежала в той же позе на кровати. Острое чувство страха сменилось на тупую, горькую обиду. Обиду на себя, из– за глупой оплошности. Почему она не была бдительна и аккуратна? Никто на работе даже не догадывается, где она… Более того, как минимум до утра понедельника, когда ее не окажется на рабочем месте, и оставшиеся без ответа звонки на телефон нельзя будет объяснить банальными домыслами выходных дней… Она вела активную личную жизнь, которая, однако, оставалась загадкой для всех…И вот результат…Ее не найдут…А Васель? Надежда на него…Но разве он сам что– то знает… Аймана убили… Очевидно, что ее передали из рук в руки от одних боевиков к другим, как можно было понять из их разговоров. Даже если бы она была в Дамаске, вряд ли бы можно было надеяться, что ее найдут. Таких заложников среди затаившихся неказистых домов на его узких улочках сотни, а может, и тысячи… Что уж говорить об оплоте революционеров, Хомре… Боевики Карима тут разгуливают свободно. Они занимают целые улицы, живут в лучших домах… Судя по звукам боестолкновений, они отнюдь не на линии фронта… Как в этом муравейнике можно будет ее найти? К горлу подступил ком, из глаз непроизвольно брызнули слезы. Она взахлеб заплакала.

***

Закрыв за собой дверь, Валид, скрепя зубами, прямиком направился обратно к Кариму.

– Вот ключ,–  сухо процедил он, протягивая его молодому начальнику.

– Птичка в клетке, – с жесткой усмешкой произнес Карим.

– Только, пожалуйста, не забывай, что она здесь для других целей, твои личные счеты с Увейдатом здесь ни при чем,–  не глядя на него, себе под нос проговорил Валид.

Но Карим услышал его,– Я знаю, для чего она здесь. Вернее, пока не знаю, Валид. Это Вы притащили ее сюда. Мне нужна была Его машина, а не его баба… – резко выпалил он.

– Мы можем обменять ее…– начал было Валид, но был тут же прерван Каримом.

– Перестань меня учить, Валид. Ты забываешь, кто здесь главный…Это теперь лишь мне решать, что с ней можно сделать!

И он быстро подошел к креслу, надел свою боевую амуницию и вышел.

***

Влада проплакала с получас. После того, как слез больше не осталось, она вернулась к реальности и почувствовала все тот же холод. Опомнившись, поняв, что лежит на застеленной кровати, а под ней большое пуховое одеяло, девушка встала, откинула его и зарылась в перину почти с головой. Она так замерзла, что не думала о чистоте, хотя, надо отдать должное, комната была аккуратно прибрана, постель тоже довольно свежая. Некое подобие комфортных условий сразу позволило ей расслабиться. Она прикрыла глаза и почувствовала, как проваливается в неспокойный, но неизбежный ввиду ее усталости сон. Уже засыпая, Влада поймала себя на мысли, что эта постель пахнет мужчиной. На удивление этот запах не казался ей неприятным, хотя представлял собой не остаточный аромат французских духов, а запах мужского тела. Немного грубый, неотесанный, терпкий, но какой– то успокаивающий. Запах мужчины, но не ее, чужого, подумала она – и ей сразу вспомнился ее Васель…Её ли? Одинокая слеза напоследок успела скатиться по щеке, прежде чем глаза крепко сомкнулись в сонной неге.

***

Влада проснулась уже почти на рассвете. Постепенно придя в себя и вспомнив ужасы прошедшей ночи, то, где она находится, что все это не сон, девушка почувствовала, как под ложечкой засаднило. Сначала это состояние ей казалось скорее психологическим, ведь разве можно было оказаться в ситуации, хуже, чем у нее?–  задавалась она вопросом. Через несколько мгновений, однако, она поняла, что боль все же во многом связана с диким, пронзающим чувством голода. Странно, но из– за состояния стресса она совсем позабыла о банальных потребностях организма… Немного оглядевшись, Влада увидела на импровизированном столе, некогда служившем, по всей видимости, хозяйским трюмо, поднос с какой– то едой. На нем же находилась лампада, которые ей приходилось видеть только в фильмах. Кажется, они были на масляной основе. От лампады исходило тусклое свечение, но все же достаточное, чтобы спокойно различать предметы в комнате. Она откинула одеяло и вдруг почувствовала, что в комнате отнюдь не так холодно, как раньше – недалеко от кровати стоял маленький шуфаж. Спустила ноги на пол и хотела было уже встать, как вдруг ключ в двери начал поворачиваться. Дверь отворилась и на пороге она сразу смогла различить мощную фигуру мужчины, которую освещал слабый свет, исходящий откуда– то из коридора. Он стоял с широко расставленными ногами, будто сразу обозначая, кто здесь хозяин положения.

***

Карим медленно закрыл за собой дверь. С минуту, несмотря на полумрак, они пристально вглядывались друг в друга. Во взгляде Влады не могло не читаться смятения и страха, в то время, как пронзительные черные миндалины ее пленителя, окаймленные белоснежными белками, источали превосходство и триумф. Его тонкую линию губ искривила усмешка. Он вальяжно прошел вглубь комнаты и, не отводя от нее глаз, стал медленно снимать с себя вещи. Одну за другой. Карим был без оружия, но все еще в военной форме. С лязгом им был расстегнут ремень. Снята рубашка, под ней–  белая майка. Потом он избавился от штанов и трусов. И вот в полных ужаса и паники глазах Влады отразился образ абсолютно обнаженного мужчины, без краски смущения, с молчаливым спокойствием взирающего на беззащитную девушку, которая через несколько минут должна была стать его жертвой. Он не чувствовал ни грамма стыда от своей наготы, словно использовал ее как оружие, показывающее его абсолютное мужское превосходство. Как истукан из оникса.

– Ну и где твой Васель? Что до сих пор тебя не спас?–  никакого сострадания или симпатии, которая, казалось, изначально сквозила в его взгляде еще там, в комнате на допросе.

– Что он скажет на то, что я тебя сейчас трахну, как думаешь?

– Хайван, животное,–  самопроизвольно вырвалось у Влады отчего чернота его глаз стала еще более глубокой.

– Да, животное. Будь по– твоему. Люблю удовлетворять женские желания,–  с издевкой проговорил он, вальяжно, в раскорячу, не скрывая своей наготы усевшись в кресло напротив. Казалось, он был одним большим средоточием мускул, ни миллиграмма несовершенства на этом теле, словно каменная скульптура. За таким совершенством всегда стоит очень жесткая работа над телом, а в его случае–  это не просто ради того, чтобы красоваться. Это тело было словно боевой машиной. Оно пугало.