— Я просто стала якорем, за который зацепились твои воспоминания о прошлой, возможно, более счастливой жизни. Но я не могу тебя вернуть в неё, не могу…

Потянуло сквозняком, Маша вскинула взгляд. В дверном проеме застыл запыхавшийся Самохин. Маша приложила указательный палец к губам, давая взглядом понять, что вмешиваться не стоит. Погладила плачущего Севу по голове и чуть сильнее сжала руки на его широкой спине. Дима застыл на секунду, но все же, медленно кивнув головой — отступил. Они потом еще долго вот так стояли. Прощаясь и прощая. Вечность спустя Сева отстранился. Отвернулся, стряхивая последние хрустальные капли с глаз.

— Ты как? — шепнула Маша.

— Порядок… Да, наверное, так…

— Точно? — Мура дождалась уверенного кивка и продолжила. — Тогда я, наверное, уже пойду.

— Проводить?

— Нет. Я сама, Севка. Ты, главное, глупостей не наделай.

— Не буду, — Богатырев вскинул вверх ладони, будто сдаваясь, и снова отвел взгляд.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Тогда смой в унитаз это дерьмо. Ну-ка! — взгляд Маши стрельнул в сторону так и лежащего на столе шприца.

— Эй, я же слово дал!

— Топай-топай! — не сдавалась Мура, грозно сведя брови.

— Ты хуже моей матери, — нескладно пошутил Сева, подхватывая дозу со стола.

— Ну, мачеха — она мачеха и есть, — нервно рассмеялась Маша. Богатырев покосился на нее и, проходя мимо, хмыкнул. Не то, чтобы весело. Не отболело ведь ни черта, чтобы она там ни говорила. Не прошло… Он уж не знал, любовь это была, или что-то другое, но после Муркиных слов мир с ног на голову не перевернулся. И, несмотря на закравшиеся в душу сомнения, в груди все так же пекло. Сева еще не знал, как с этим будет справляться, однако был твердо уверен, что будет. Смерть теперь не казалась ему таким уж хорошим выходом.

— Ну, что тогда? Будем прощаться?

— Ага… Ты отцу скажи, что я обязательно с ним поговорю. Только… мне нужно немного времени.

Маша кивнула, стараясь не показать, как ноет сердце.

— Заметано. Ты забегай, когда все утрясется. И знай, что у тебя есть друг.

— Спасибо… — прохрипел Богатырев.

Чтобы вновь не расплакаться, Маша поспешно выскользнула за дверь. Спустилась на лестничный пролет, с шумом втянула воздух. Снизу навстречу притихшей Муре спешил Самохин. Поравнявшись с ней, он обхватил её тонкие запястья и с жадностью заглянул в глаза.

— Как ты меня нашел?

— Когда ты не пришла с обеда, мы подняли записи камер…

— Испугался? — прошептала Мура, пряча лицо у любимого на груди.

— Очень, — ее макушки коснулись сухие горячие губы, — не делай так больше.

— Не буду. А ты от меня ничего не скрывай. Даже если во благо.

— Договорились.

— Тогда пойдем?

— Пойдем… — послушно кивнул Самохин, беря Машу за руку.

— И, Дим…

— Ммм?

— Нам со свадьбой все же надо поторопиться.

— Ты прямо читаешь мои мысли, — улыбнулся тот, — вот завтра распишемся, а на выходных пригласим родню в ресторан.

— Хорошо, — довольно вздохнула Маша и вспомнила вдруг. — Только капусту тушеную не заказывай.

— Да кто ж тушеную капусту на свадьбе ест?

— Дед Андрей может и не такие гастрономические изыски затребовать, но ты на его провокации не поддавайся.

Дима улыбнулся, толкнул подъездную дверь:

— А что так? Чем тебе капуста не угодила?

— Не мне…

Маша сощурилась от слепящего солнца, заправила за ухо своевольную прядь и с намеком покосилась на будущего мужа, который немного тупил, что в сложившейся ситуации, наверное, было свойственно многим мужчинам. А потом он обнял ее подрагивающими ладонями, прижал к колотящемуся сердцу, и все остальное действительно стало неважно.

Эпилог

Десять лет спустя


— Не скачи.

— Я не скачу! Я томлюсь в нетерпении!

Сева покосился на сестру и хмыкнул.

— Ну, да…

— Если их совещание затянется еще хоть на минуту, я умру прямо здесь.

— Если их совещание затянется еще хоть на минуту, я опоздаю на концерт, и меня сожрет Горгона.

— Лизка? — сощурила ярко-зеленые глаза Милашка. — Она классная! Может, ты на ней женишься, а?

— На Горгоне? А еще сестра, называется… Что ж я тебе такого плохого сделал?

Мила фыркнула и забавно сморщила конопатый нос:

— Все знают, что ты в нее втрескался… А она в тебя! Только никто не может понять, зачем вы притворяетесь, что ненавидите друг друга.

— Так и никто?

— У мамы есть предположение! Она говорит, что вы заигрались! — Мила вытянулась по струнке, погрозив ему указательным пальцем. Сева спрятал белозубую улыбку в высоком вороте модного бомбера.

— Твоя мама — прелесть.

— Она заставляет меня есть брокколи.

— Она полезная.

— Ты сам-то ее ел?

— А ты никому не скажешь?

Мила широко распахнула глаза и отчаянно затрясла головой.

— Смотри. Ты поклялась на крови, что никому об этом не расскажешь… Особенно Джаге, потому что, если он вкатит мне эту тему на диссе, с моей репутацией крутого рэпера будет покончено. Ты же не хочешь быть сестрой поедающего брокколи неудачника?

Глаза Милашки достигли поистине комических размеров, что вызвало Севин громкий смех.

— Ты издеваешься? — сощурилась Мила.

— Да брось!

— Я ведь поверила, что ты лопаешь эту гадость!

— А куда деваться? Ни один обед в самолете не обходится без брокколи. Клянусь!

— Ты часто летаешь, — все еще подозрительно поглядывая на брата, заметила Мила.

— То-то же! И поверь, там эта штука приготовлена гораздо более паскудно, чем дома.

— «Паскудно» — плохое слово.

— А ты слишком правильная.

— Мы называем это — хорошо воспитанная, — послышался голос Самохина от двери. Сева вскинул взгляд, осторожно поднимаясь из мягкого кресла.

— Привет.

— Привет.

Мужчины пожали друг другу руки и отступили.

— Готов к качу? — спросил Богатырев у отца, взмахнув рукой в характерном жесте.

— Куда деваться, когда в семье сплошные меломаны?

Он отшучивался, но в глубине души радовался успехам сына и невероятно гордился им. По возможности они с женой старались выбираться на все Севкины концерты. На крупные или особенно ответственные — так точно.

— Где Маша?

То, что Всеволод называл жену отца по имени, стало его уступкой последнему. Видел, как тот кривился, когда он обращался к ней «Мура», и не захотел накалять. Да, и правда, как-то не шла ей дурацкая школьная кличка, которая, ко всему прочему, стала неактуальной, после того как Маша сменила фамилию.

— Пошла Лешку будить. Разоспался он что-то.

Сева понятливо кивнул. Его брату было всего четыре.

— Мы не опаздываем?

— Не опаздываем из последних сил! — подлетела к отцу Милашка.

— Это как же? — улыбнулся тот, разглядывая свое конопатое счастье.

— А вот так! Еще немного — и будет поздно!

— Я пойду, Машу потороплю.

Сева прошел через приемную, пересек коридор и постучался в кабинет напротив, в котором Самохины оборудовали что-то вроде игровой. Маша очень трепетно относилась к своим материнским обязанностям и делала все, чтобы прущая как на дрожжах карьера не препятствовала ее общению с детьми.

— Сева… Сева!

Лешка вскочил и помчался брату навстречу. Тот подхватил его и подбросил высоко-высоко, вызывая громкий заливистый смех ребенка. Маша, улыбаясь, встала с колен, на которых стояла, причесывая сына, и чмокнула неожиданного гостя в щеку:

— Привет.

— Привет. Как ты?

— По уши зарылась в отчетность. Твой концерт — отличный повод выбраться на свет божий.

Всеволод хмыкнул и, состроив страшную рожицу, защекотал похрюкивающего от смеха Лешку.

— Когда уже своих будешь нянчить? — будто бы между прочим, спросила Маша, но ее серьезный взгляд совсем не вязался с этой беспечностью.

— Когда кто-нибудь их мне родит, — подмигнул Сева.

— А Лизка что?

— Лизка? Лизка — мой директор. И мыслит соответствующе. Она убеждена, что наличие жены и детей поставит крест на моей карьере.

— Господи, какой бред!

— Вот и втолкуй это своей подруге.

— Втолкую, можешь быть уверен! Нет… ну, ладно, она! Но ты-то, ты! Уже давно бы кого-то ей сделал…

— Не могу в это поверить! — рассмеялся Богатырев, — разве не ты меня осуждала за беспринципность в некоторых вопросах?

— Ну, ты сравнил! Это ведь совсем другое! Лизка любит тебя, я уверена. Иначе, зачем бы она столько лет на тебя положила?

— Ну, может, ей, правда, нравится эта работа? Откуда мне знать?

Мура замерла посреди коридора. Посмотрела на сына, подняла задумчивый взгляд на Севу.

— Дурак ты! Мне кажется, она до ужаса боится облажаться. Потому что Лизетта не тот человек, который удовлетворится полумерой. Она на всю катушку хочет. Понимаешь? Если замуж, то до гробовой доски, если любить… так до сумасшествия.

— Эй, мам! Вы чего тут застряли?! Мы же опоздаем! — из приемной, возмущенно сверкая глазами, выбежала возмущенная Милашка. Маша сверилась с массивными часами на запястье и уверенно кивнула головой:

— Ты права! Дима, захвати мою сумку! Мы опаздываем! Сева, чего застыл? Нам впору бежать!

Сева кивнул и торопливо двинулся следом. А дальше привычная жизнь закрутила: гримерка, последние приготовления перед выходом на огромную сцену и она… всегда она. Вот уже десять лет рядом. Его Лиза. Его любовь.