Она не запротестовала, когда он снова обнял ее.

— Я попыталась убежать на следующее же утро, но дядя Прескотт перехитрил меня. Он запер меня в библиотеке, когда тети не было дома… попытался… Он повалил меня на письменный стол и почти… — Она на мгновение замолчала. — Но я схватила перочинный нож и стала защищаться. Я ударила его ножом.

— Ты сделала это в целях самозащиты, — решительно заявил Николас. — Ты ударила его ножом, защищаясь.

— В ордере на арест, — с горечью возразила она, — было сказано, что это преднамеренное покушение на убийство. Я была вся в крови. Дядя позвал слуг и заявил всем, что я потеряла рассудок от горя и что меня надо отправить в психиатрическую лечебницу. Он хотел, чтобы меня арестовали, но мне удалось бежать до прибытия полицейских. Я бежала, бежала…

— И с тех пор все бежишь, — закончил Николас за нее. Остальное он знал.

Саманта снова заплакала, измученная, усталая, испуганная. Это были слезы женщины, у которой грубо и жестоко украли юность и которая слишком долго была одна.

Николас укачивал ее на руках, как ребенка, и горечь и обида постепенно покидали ее.

— Шшш, ангелочек, все будет хорошо, — приговаривал он. — С тобой все будет в порядке.

Неудивительно, что она боится мужчин, удивительно другое: девушка, которой пришлось так много пережить, все еще способна верить в добро и человеколюбие и все еще может радоваться таким простым вещам, как лунный свет или летний ветерок.

Николас закрыл глаза. Она все еще слишком наивна. Ей лишь кажется, что она знает жизнь. На самом деле она ее не знает. Доверчивость и вера в добро делают ее уязвимой для жестокости, на которую способны люди, а противоестественный страх лишает ее одной из немногих подлинных радостей, оставшихся у человека.

Саманта постепенно успокоилась. Взяв ее лицо в ладони, Николас заглянул ей в глаза, потом отер со щек слезы, ругая себя мысленно последними словами. С самого начала он решил: ему нет дела до этой благородной воровки, но случилось так, что она стала ему небезразлична. Этого не должно быть, у него нет времени на привязанность. У них нет будущего. Ни недели, ни дня, ни даже лишнего часа после того, как он освободится от связывающей их цепи. Он должен уничтожить врага, а она только осложнит задачу.

Но сейчас он может отблагодарить ее за то, что она сделала для него в пещере, возвратив ей драгоценный человеческий дар. То, что украли у нее бандиты и ее мерзкий дядюшка. Неужели Николас Броган не может хоть раз в жизни подумать о других прежде, чем о себе? Дать и не взять ничего взамен.

— Саманта, — тихо сказал он, — ты все еще меня боишься?

У нее дрогнула нижняя губа.

— Немножко.

Он улыбнулся, услышав ее честный ответ — к этой ее способности он уже успел привыкнуть.

— Ты мне доверяешь хотя бы немного?

Он улыбнулся еще шире.

— Из того, что тебе пришлось узнать о жизни, ты сделала неправильные выводы, ангелочек. То, что происходит между мужчиной и женщиной, не имеет отношения к боли и мучениям.

Она недоверчиво взглянула на него.

— Тебя заставили бояться того, что является естественной, важной частью жизни любого мужчины …и каждой женщины. — Он провел копчиками пальцев по ее щеке. — Это приносит удовольствие особенно женщине.

К этим его словам она отнеслась совсем скептически.

— Когда это происходит, как следует, правильно, это дает ни с чем не сравнимое чувство, которое испытывают вместе мужчина и женщина. — Он тронул пальцем ее губы. — Позволь мне показать тебе, как это бывает, ангелочек. — Он сказал это так, словно задавал вопрос.

Глава 16

Сэм не смогла ответить: у нее перехватило дыхание. Глядя в его глаза, ощущая тепло его прикосновения, она чувствовала себя так, как будто поднялась в ночное небо и летает среди звезд.

Чувства к мужчине, к незнакомцу, который знал теперь все ее секреты. Но ведь он не был больше безымянным незнакомцем.

Ник.

Она поделилась с ним своей болью, рассказала то, что никогда и никому не рассказывала. Как получилось, что она так много рассказала ему о себе? Почему доверилась ему?

У нее было предостаточно причин, чтобы не верить этому человеку. Любая здравомыслящая женщина так бы и поступила. Ведь он беглый преступник, человек, который почти ничего не знал о том, что такое доброта, зато предостаточно знал о жестокостях жизни. Сидя сейчас вот так, прижавшись к нему и ощущая тепло его тела, она почувствовала, что сердце ее бьется неровно.

Многочисленные шрамы, клеймо говорили о жизни, полной лишений и опасностей. Казалось, он был сделан из такого же прочного металла, как и соединяющая их цепь. Но он способен и на нежность, и на сострадание. Это она испытала на себе. Он ждет ее ответа.

Затаив дыхание, она закрыла глаза, не в силах вынести огонь его вопрошающего взгляда и растерявшись от собственной неуверенности. Ей нечего бояться его, это она уже поняла, но она сама…

— Ник, — прошептала она. — Я… я не все тебе до конца рассказала.

— Этому трудно поверить. — В его голосе не чувствовалось насмешки, он говорил совершенно серьезно.

— Но это правда. — Она открыла глаза и смущенно сказала: — Когда я сказала, что все еще немного боюсь тебя… так это не совсем так. Не тебя я боюсь. — У нее снова потекли слезы. — Я боюсь себя.

Он улыбнулся понимающей улыбкой.

— Чего же ты боишься, Саманта?

— Ну… когда ты целовал меня, я почувствовала… — Она с трудом подыскивала слова, чтобы объяснить, что испытывала, и очень смутилась при воспоминании об этом. Просто она совсем потеряла голову при прикосновении его губ.

— Тебе было холодно и жарко одновременно? — тихо сказал он, снова целуя ее, на этот раз едва прикасаясь к губам. — И ты как будто испытывала сразу и голод, и жажду? — Он поцеловал ее еще раз.

— Да. — Она произнесла это слово, как вздох, и опустила ресницы, почувствовав головокружение. — И меня охватывает какой-то трепет. И… — Ее объяснения прервал очередной поцелуи. — И почему-то перехватывает дыхание.

— И ты чувствовала, будто таешь? — Его рука скользнула вниз и остановилась на ее животе. Пальцы его огнем жгли кожу. — Вот здесь?

Саманта с удивлением взглянула на него.

— Да.

— Так и должно быт», ангелочек. — Ник поцеловал ее волосы. — Так бывает с каждым мужчиной и каждой женщиной, и с тобой тоже. И со мной.

От звука его низкого, хрипловатого голоса по ее телу пробежала дрожь. Она смотрела на него, как будто видела впервые, и замечала то, чего не видела раньше — глубокие морщинки в уголках глаз, небольшой шрам на виске, непокорную прядь волос, то и дело падавшую ему на лоб. И его глаза. Они глядели в ее глаза дерзко и нежно. Вглядываясь в их изумрудно-зеленые глубины, Саманта искала хотя бы намек на обман, но не нашла.

— Ты хочешь сказать, что испытываешь то же самое?

— Да, — хрипло ответил он.

Она с недоверием, искоса взглянула на него. В воде, когда он обнимал ее, она чувствовала, что вот-вот потеряет контроль над собой… он же, напротив, судя по всему, держал себя в руках.

— Я испытываю это, когда ты близко, когда ты прикасаешься ко мне… особенно так, как ты делала это в пещере.

— Я… я делала это в лечебных целях.

— В последний раз я что-то не заметил в руках у тебя тряпки, — напомнил Ник с озорной усмешкой. — Мне даже показалось, что тебе это нравится. — Покраснев, она опустила глаза. — Так и должно быть, ангелочек. Это естественно — получать удовольствие от прикосновения друг к другу.

— Я… я не… — Она сама чувствовала, что сейчас солжет.

— Тебе кажется, что ты не должна получать от этого удовольствия?

В течение шести лет Саманта следовала только своим правилам: шла, куда хотела, делала, что хотела. Словосочетание «не должна» осталось в прошлом с того дня, как она была объявлена вне закона. Прожив столько времени сама себе хозяйкой, Саманта привыкла распоряжаться своей жизнью и своими чувствами; ей в конце концов стало даже это нравиться. Но теперь она себя не узнавала. Ник перестал быть незнакомцем, зато она стала незнакомкой для самой себя. Исчезли страх, настороженность, недоверчивость, уже давно ставшие частью ее жизни. Ей казалось, что земля уходит у нее из-под ног, и она летит куда-то в ночи, и нет под рукой ничего прочного, за что можно было бы уцепиться… кроме него.

— Ник, я не знаю. Все это так…

— Ново? Это действительно ново для тебя, ангелочек. Но это естественная часть твоего существования. Ты должна наслаждаться этим так же, как наслаждаешься лунным светом и ветерком. — Он улыбнулся. — Может быть, даже больше. — Ник наклонился к ней, щекоча бородой ее щеку, отчего по всему ее телу пробежала дрожь. — Позволь мне показать тебе, как это бывает.

Она издала какой-то гортанный звук, но и сама не могла бы сказать, означает ли он «да» или «нет».

— Мы не будем делать ничего, что испугало бы тебя, — заверил он ее. — Если ты захочешь, чтобы я остановился, я остановлюсь. Если захочешь продолжить… — Он провел губами по ее губам. — Только скажи мне, и я продолжу.

Саманта молчала.

— Саманта?

— Да, — прошептала она, поняв, что уже давно приняла решение. — Да.

Не успела она договорить, как он закрыл ей рот поцелуем и, обняв за плечи, осторожно уложил на землю. Его губы начали совершать свой колдовской обряд над ее губами.

Она и не догадывалась, какой необычайной чувствительностью обладают ее губы. Запустив пальцы в его черную шевелюру, она притянула его к себе. Застонав, он схватил ее руки и прижал к земле.

Поняв, что мешает ему, Саманта расслабилась и позволила ему поступать, как он того желает, полностью подчинившись его власти. Лежа на ласковой траве, она чувствовала, как в огне его поцелуев тают ее последние сомнения. Она не боялась его, не боялась показаться ему беззащитной.

Оторвавшись от губ, Ник стал целовать ее подбородок, щеки, нос, глаза.

— Все правильно, ангелочек, — шептал он. — Закрой глазки и позволь себе только чувствовать.

Его руки скользнули вниз. Сквозь тонкий шелк платья она ощущала его ласковые прикосновения. Шутливо куснув мочку уха, он, покрывая ее поцелуями, стал медленно спускаться вниз, и от прикосновений его губ и языка по телу у нее пробегала дрожь.

Он нежно прихватил зубами ее кожу, я из приоткрытых губ Саманты вырвался стон. Выгнув спину, она раскрылась навстречу этим новым ощущениям, которые делали ее и слабой, и сильной одновременно. Казалось, что и ночной воздух вокруг, и листва над головой, и даже земля пол ней насыщены электричеством, как во время грозы, как после летнего ливня, напитавшего землю влагой.

Сердце у нее бешено билось. Все чувства обострились. Саманта вдыхала исходивший от него мускусный мужской запах, ощущала твердость его тела и прикосновение его пальцев, воспламенявшее ее. Одна его рука отыскала ее грудь. Саманта напряженно застыла, но прикосновение было нежным, осторожным, почти благоговейным. Она почувствовала, как под его рукой затвердели соски, и закусила нижнюю губу, чтобы не вскрикнуть. Он медленно описал пальцем круг вокруг соска. Дыхание у нее стало прерывистым, и, как только он убрал руку, она издала протестующий стон. Ник медленно, дюйм за дюймом, начал спускать с ее плеч лиф платья. Все ниже и ниже… открывая ее тело теплому ночному ветерку.

Огрубевшие пальцы прикасались к ее коже легко и нежно. Саманта открыла глаза, но не шевельнулась, доверившись ему. Затаив дыхание, она смотрела, как его пальцы, казавшиеся темными на ее светлой коже, скользят по ее телу, лаская округлость груди. Близость уже казалась ей не угрожающей, а упоительной.

Николас глядел на нее, распростертую рядом, и глаза его горели, каждый мускул был напряжен, дыхание стало прерывистым. Она поняла, как сильно действует на него простое прикосновение к ее телу. Он хочет ее, хочет не только целовать и прикасаться к ней. Хочет, но не позволяет себе получить свое удовольствие.

Мгновение спустя его губы проследовали по ее телу той же дорожкой, которую уже воспламенили его пальцы. Он нащупал языком твердую жемчужинку на груди и поиграл ею. Когда вершина напрягшегося соска увлажнилась, он нежно подул на него, заставив Сэм вскрикнуть. Она выгнула спину, вся дрожа от желания.

Поцелуй его привел ее в полное смятение. Бархатистая влага губ показалась похожей на обрушившийся горячий ливень. В ответ на его поцелуи — то дразнящие, то нежные, то пламенные — что-то задрожало и напряглось в самом центре ее существа. Ей показалось, что она поднимается под облака, на головокружительную высоту. Ощущение было для нее новым, мощным и невыразимо прекрасным.

Забыв обо всем на свете, Саманта целиком отдалась этому новому ощущению. Рука его медленно и осторожно скользнула вниз, отыскивая край подола юбки. Он начал поднимать платье, оголяя сначала щиколотки, потом колени и наконец бедра. Шуршание шелка, казалось, заглушало потрескивание костра.