— Пой, птичка, пой, а я посмотрю, как ты будешь петь дальше, — спокойно ответила, и тоже начала улыбаться, предвкушающе.

Ей не нравилось причинять боль, нет. Но ставить на место вот таких мразей, — еще как.

— Так я спою, а ты подыграешь, да? Что ты хочешь знать, Зима? Кто меня нанял? Я не в курсе, заказ взял через посредника.

— Врешь! Чтоб ты, и не попытался узнать имя заказчика, — не верю, родной?! Не убедительно,-

голос ласковый, почти медовый.

— Твое право, — пожал плечами, — Больше ты вряд ли из меня вытащишь.

Ну, кто бы сомневался, конечно. Информацией делиться никто не любит. Ну, ничего: не любит, — заставит. Зря он, су*а, перешел ей дорожку, очень зря.

Дима едва заметно кивнула Васе, тот понял ее правильно и подошел к мужчине, закатал рукав футболки, обнажая крепкое плечо, и сделал инъекцию довольно сильного обезболивающего, правда, действие пройдет минут через сорок, не больше.

— Серьезно? Укольчик мне поставили? Это витамины, что ли?

— А как же, витамины. Все лучшее- для тебя.

Но ему стало страшно. Зрачки расширились. Страшно, но недостаточно для того, чтоб говорить.

Ладно, значит продолжит. Видит бог, она не хотела продолжать. Но дело есть дело.

— Может, все же расскажешь мне все, или продолжим веселиться?

Валик начал потеть, капельки влаги на висках проступили. Но говорить был не настроен.

— Слышь, мужики, а чего вы все молчите, или у вас баба главная?

Шрайман от этого «баба» скривился, как от лимона, но промолчал, только смотрел на Диму выжидательно, а вот Вася…

Тяжёлая рука на макушке, — и послышался тупой звук удара, приятный для ее ушей звук чавканья, и тихий стон.

— Она не «баба»! — Вася учтиво поклонился, стонущему мужчине, и даже платочком вытер тому кровь с лица.

Через пару минут в подвал спустился Роман с чемоданчиком в руках, и Данила с перепуганными глазами, а когда он увидел, сидячего на стуле избитого мужчину, еще и побледнел.

— Ты, Данила, не бойся, а лучше присмотрись внимательно. Он тебе никого не напоминает?

Рома поставил чемоданчик прямо на стол, а потом он вместе с Васей подвинули связанного мужчину к столу ближе. И все это молча.

Потом, опять же молча, Рома начал доставать из чемоданчика принесенные вещи.

Сначала на стол легла бархатная салфетка, — он ее раскатал, разгладил. Любовно провел пальцами по ткани и начал выкладывать инструмент. Иглы, спицы, тонкие длинные лезвия, похожие на скальпель. Все стерильное и сверкающее закаленной сталью.

Комната погрузилась в напряженное молчание, все смотрели на Рому, а Дима смотрела на наемника.

Ему было до усрачки страшно.

Пыток он не боялся, нет. Этим его не запугать. А вот новый незнакомый человек, так деловито раскладывающий инструмент…, да.

Дима бы и сама испугалась. Но она попросила сделать Рому все именно так, и молча. Но пытать он никого не будет, мараться в крови она ему не даст. Хватит и того, что сама по локоть в крови.

Данилу, кажется, начало слегка потряхивать, но он уже успел убедиться в том, что нужно делать то, что ему говорят, и тогда, когда говорят.

И молодой человек со шрамом на лице делал.

Смотрел. Внимательно. На скованного наручниками человека. Красный разбухший нос, расплывающаяся гематома на скуле.

Но глаза. Эти злые и наглые глаза ему были знакомы. Очень знакомы. Они ему даже снились однажды. И там, во сне, эти глаза были с ножом, и попал нож не в лицо, а в сердце.

Дима, подтверждая свои догадки, посмотрела на Данилу, яростно сжимающего кулаки.

— Он?

У молодого человека даже сил говорить не было. Он с трудом держал себя в руках, кивнул, и продолжал смотреть на того, кто сделал его уродом.

Впервые в жизни он так ненавидел кого-то. Настолько сильно ненавидел, что дышать не мог, потому что боялся: если вдохнет, то кинется на сидящего мужчину и задушит своими же руками. И будет душить до тех пор, пока тело не забьется в предсмертных судорогах.

И это желание сорваться, — оно пугало. До дрожи пугало.

Он не такой. Не такой. И испортить всю игру Диме тоже не мог. Отошел подальше, едва-едва вдыхая воздух, и стал возле брата.

Игорь на него смотрел не больше пары секунд, а потом крепко стиснул плечо, поддерживая и благодаря за то, что не сорвался.

И это, наверное, было самое теплое и родное проявление эмоций от старшего брата за последние годы, и тем ценнее оно стало сейчас.

А на глазах у «зрителей» тем временем продолжал веселиться Ромашка. Ему нравилась эта роль молчаливого палача, поэтому он старался.

Дима оценила. И как нежно выкладывал инструмент, и как натирал до блеска более маленькой салфеткой.

Валик же с каждой минутой все цепенел.

Неизвестность пугала.

— Ты ничего от меня не добьешься, Зима! Ничего! Ты же знаешь, пытки — этой мой профиль. Я умею справляться с болью.

— Ох, конечно, знаю, родной. Но все будет немножко иначе, чем ты привык. И пытать тебя буду я, Ромашка еще учится, но уже делает большие успехи, да?

Безумная улыбка украсила Ромино лицо, — фанатичный, полный обожания взгляд на своего учителя, — и даже Васю пробрало немного.

Дима подошла ближе, присела на второй стул и взяла в руки первую иглу, кивком головы указала на руки Валика, и в тот же момент его ладони пригвоздили к столу. Было бы время, сделала б специальное крепление, а так, пришлось держать вручную.

Мужчина начал дергаться. А Дима, ничего не говоря, медленно, но сильно надавила на его палец, и игла вошла глубоко, плавно, прямо под ногтевой пластиной.

А Валик в шоке смотрел на нее.

Он ни хрена на ощущал. Никакой боли. Только легкое давление ее пальцев.

— Что ты, мать твою, сделала?

— Пока ничего, — со слабой улыбкой ответила, и снова взялась за иглу, — Просто вколола тебе анестетик, и пока что ты ничего ощущать не будешь. Но когда я закончу… ммм, боль будет адская, и посмотрим, сколько ты выдержишь сразу. Ты, как и я, умеешь терпеть и привыкать к боли, и я этот факт учла. Расскажи мне все, и я прекращу.

— Ах ты, паршивая шлюха, я тебя грохну, поняла?! Отымею во все дыры, и живьем закопаю!

— Кричи-кричи, сладкий, порадуй меня!

Третья игла заняла свое место. Вася отвернулся, ему было не по себе. Рома смотрел, но от этого зрелища ему стало жутко. Он и забыл, что Дима с легкостью переходит всякие грани допустимого, при необходимости. Его это не пугало. Он боялся за нее.

Братья Шрайманы синхронно отвернулись и предпочли не видеть, как мягко вгоняются иглы в кожу, как дергается, в бессмысленной попытке вырваться, взрослый мужчина.

Одна рука была полностью готова. Достаточно толстые иглы торчали в пяти пальцах. На очереди была правая рука. Но, потянувшись за следующей иглой, Дима остановилась и передумала. В руки легло лезвие.

— Ну так что, сладкий? Тебя наняли сначала, чтобы поранить Данилу Шраймана? Или ты с самого начала знал про письма? Хорошая работа, кстати, — сразу чувствуется рука мастера.

Лезвие аккуратно разрезало плоть, приподнимая ногтевую пластину, начало кровить, и пришлось остановиться и перевязать палец у основания фаланги, прекращая кровоток.

— Молчишь? Хорошо, я сама отвечу. Тебя наняли примерно полгода назад, — ты тогда был в Будапеште, подчищал хвосты за Ревзой. Хорошо сработали. Сколько он тебе заплатил?

Еще пара движений, и ноготь отделился от пальца. Ровно. Прям мастерски.

— Хотя, можешь не отвечать, это я так… Ты ж понимаешь, женское любопытство- страшная вещь. Так о чем это я? А, точно. Тебя наняли, чтоб попугать одного зарвавшегося выскочку, так? Кивни, если так.

И мужчина сначала сглотнул, а потом сцепил зубы и кивнул.

— Хороший мальчик. Сначала были письма с угрозами, да? Но это цветочки. Тебе приказали порезать парня в другой стране, а для этого пришлось бы исчезнуть на время. И тебе понадобился еще один человек. На чем ты ее поймал? Рома ее проверил, — она чистая, и файл ее никто не правил. Так чем? Детей нет. Родителей тоже. Мужа или парня не наблюдается. И что ты сделал?

Валик начал краснеть от злости.

— Дай угадаю. Ты наплел бедной и неинициативной девочке романтичную историю, да? И получил самого преданного человека в мире — влюбленную женщину. Лучше не придумаешь. Хвалю.

И снова тонкое лезвие, почти невесомым касанием трогает кожу пальцев.

— Но все это не то, правда? Я все никак не могла понять. Мне это нападение в другой стране голову ломало. Никак не ложилось в картинку. Ведь усилили охрану, а потом Дрозд поехал и привез меня. И все это мешало тебе работать, а значит, была еще какая-то цель. Да? Кивай, сладкий, иначе я на руках не остановлюсь.

От былой красноты не осталось и следа. Бледность. Струйки пота. И обреченность в глазах.

— Сам скажешь, что именно было твоей целью? Ты ведь понял, да? Тебя использовали и подставили. Знаешь, как мы тебя нашли?

Глаза загорелись злостью, зрачки сузились, и будь у него сил больше, он бросился бы Диму душить. Да. Догадался, мразь. Точно. А значит, в живых его оставлять теперь нельзя.

— Эх, Валя-Валя, женщина может беззаветно любить до самого гроба, а может так же яростно ненавидеть, когда узнает, что ее умело и равнодушно использовали в игре, не посвятив в правила. А она ведь действительно влюбилась. Не жалко ее тебе, нет?

Не жаль. Жалость в их мире вообще чувство, не имеющее смысла.

Еще один палец лишен ногтя.

— Цель была: собрать нас всех вместе в одном городе, так? А желательно еще ближе. И натравить меня на Дрозда. Да только ты нанял не тех ребят, Валя, не дотянули. И мы все ранены, но живы. И теперь я точно знаю, что Дрозд не при чем. И самое главное, целью был именно он, да?

Дима не сдержалась и вместо того, чтобы аккуратно резать, вогнала тонкое лезвие под ноготь, наслаждаясь тем, как задергалась ее жертва. Время выходит, и действие препарата прекращается.

— Кивай, Валя, а то я начну злиться.

Валя кивнул.

— Хороший мальчик, молодец. Продолжим. Значит, Дрозд. Вот тут все окончательно стало похожим на сраную бразильскую мелодраму.

— Дима, может, достаточно? — Игорь больше не мог видеть этого.

Он считал, что знает ее, что понял. Нет. Ни хрена он не понял. У нее в душе давно ничего нет. Все наносное, поверхностное. И только сейчас, кажется, он видит ее настоящую. Пустую. Холодную. Равнодушную. Жестокую.

— Да ты подожди, Игорь, дальше будет интересней. Мы только еще одного участника дождемся.

Открылась дверь, и Зураб пропустил в комнату Дрозда. Злого. Очень злого Дрозда.

— Какого черта ты творишь? — заорал, и плевать ему было на всех, — Совсем спятила?

Дима молча проигнорировала бешеный рев и повернулась к застывшему на месте Вале.

— Продолжим? Или дальше ты не в курсе?

Мужчина сцепил зубы. Ага. Значит, в курсе.

Ей надоело бродить в потемках и набивать шишки. В этой комнате, как минимум два человека знают, что и почему. Но молчат. Один- потому что его это все не касается, и это просто работа, а вот второй… Второй молчит по непонятной причине, то ли старается уберечь кого-то, то ли кого-то покрывая. Никакой из вариантов Диму не устраивал.

Она смертельно устала от всех этих мужских игр. Устала.

— Целью был Дрозд, так? И я должна была поверить, что в давней истории с моим похищением и убийством моего ребенка замешан он, так?

Валя, не дожидаясь просьбы, кивнул. Его уже начало морозить. Пот не ручейками, а полноводной рекой стекал по коже. Но, сцепив зубы, мужчина терпел пока только малую часть боли.

— А потом… я должна была его пристрелить. Пуля в голову и все, конец?

Валя мотнул головой. А Дрозд занервничал. До него только сейчас начала доходить вся катастрофа ситуации.

— Я должна была сделать так, чтобы Игорь Шрайман поверил в предательство своего человека, и отдал мне приказ на ликвидацию, так?

Валя смотрел на нее, не кивая, просто закрыл глаза, подтверждая все сказанное.

Шрайман — старший подошел ближе, всмотрелся в лицо замученного мужика, и кивнул Василию. Но тот, прежде, чем действовать, посмотрел на Диму, дожидаясь разрешения.

Все, что нужно он подтвердил, и Дима кивнула.

Кажется, все выдохнули с облегчением, когда Вася снова сделал инъекцию, но уже другого препарата. Валик вырубился. Зашли еще пара ребят и унесли безвольное тело.

Действующие лица остались.

А Дима начала вытирать руки от крови специальной спиртовой салфеткой.

Первым тишину нарушил Игорь. Он был в бешенстве от всего этого. Ему было противно. Но остались вопросы, которые нужно было решить в срочном порядке.